Единственно верный - Лариса Петровичева

Забравшись на печку, Несса спряталась под какое-то тряпье и замерла, не выдавая себя ни звуком, ни движением. Агарья тем временем отодвинула засов и открыла дверь.

— Платко! — воскликнула женщина. — Ты чего буянишь?

Платко Гашич был байстрюком владетельного сеньора Бооха, и хотя такое происхождение не давало здоровенному парню с заносчивым и несколько туповатым лицом никаких дополнительных прав, он все равно держался нагло и вызывающе. «Что вы мне, селюки? — спрашивал он. — Я князь, и вы для меня — прах под ногами». За такие речи «князь» частенько бывал бит деревенскими, но это не научило его уму-разуму.

— Где эта стервь колдовская? — осведомился Платко. — Я видел, она в этот проулок свернула!

Несса закусила губу. Вроде осторожно шла, старалась на глаза не попадаться, и вот на тебе… Нашелся востроглазый.

— Да кто? — спросила Агарья. — Ты, поди, глаза залил как следует? Иди домой, не разноси заразу.

— Я? Заразу? — возмутился Платко. — Да я княжеской крови, меня никакая зараза не возьмет! Отвечай, где ведьмина девка? Я ее видел, тут она шла.

— Вот оглашенный! — возмутилась Агарья. Несса сидела ни жива ни мертва. Что если Платко пойдет шарить в избушке или приведет своих приятелей? — Нет здесь никого, одна я. Ходит, шумит…. Постыдился бы! Вон, Влас душу Заступнику отдал, а ты безобразничаешь.

— Смотри, старая, — пригрозил Платко. — Если узнаю, что ты ведьмину кровь приветила, как есть сожгу твою развалюху. И тебе не поздоровится, поняла?

— Давай-давай, иди себе, — сказала Агарья. Несса услышала, как захлопнулась дверь, и задвинулся засов, а потом — тихие всхлипывания: старушка плакала. Несса осторожно спустилась с печки и тихонько подошла к Агарье. Та ласково погладила девушку по голове и промолвила:

— Уходи, девонька. Платко этого дела просто так не оставит, сейчас-то за приятелями своими подался. Поймают тебя, так обе пропадем.

— Не поймают, — уверенно промолвила Несса. — Я сейчас бегом да огородами, не догонят. Спасибо тебе, бабушка.

— Храни тебя Заступник, девонька, — и Агарья обвела Нессу кругом; сухонькая старческая кисть дрожала. — На все Его святая воля…

На дворе почти стемнело, и кое-где в домах все-таки засветились огоньки. Кучки уже не были такими тихими, как показалось Нессе вначале: издалека доносились гневные голоса, и брехали собаки — Платко явно собирал народ на поимку ведьмы. Несса поежилась и побежала прочь по петляющей тропинке, которая выводила сперва на уже опустевшие огороды, а там — в поля и к лесу. Осенний ветер, поначалу тихий и ласковый, теперь завывал в ушах и царапал щеки, а под ноги все время норовила попасть какая-нибудь яма, однако Несса бежала, не сбавляя хода, и вскоре Кучки остались позади.

Когда деревня окончательно пропала из виду, Несса побежала медленнее, а затем окончательно перешла на быстрый шаг. Теперь уже было совсем темно, и в просветах облаков тревожно мерцали звезды. На дальнем закате дрожали всполохи далекой грозы, и во влажном воздухе отчетливо пахло травой и землей. В сдавленном шелесте высоких стеблей осорки чувствовалась смутная угроза и страх, будто кто-то шел рядом, не выпуская Нессу из вида. Должно быть, лешак, думала Несса, ежась и тревожно вглядываясь в перемаргивание звезд. Запетлять тропинку и заманить прохожего в такие дебри, куда и Заступник не заглядывает — это они любят…. На всякий случай, Несса поплевала через плечо, лешаку в глаза, и трижды покрутилась на левой пятке. Должно помочь. Поодаль кто-то гнусно загоготал и захлопал крыльями: Несса прекрасно понимала, что это какая-нибудь птица, однако прибавила шагу. Кто-то маленький и юркий, похожий на растрепанный клубок, перебежал тропу прямо перед ней и скрылся в траве.

— Мамочка…, - прошептала Несса. Только бы не оборачиваться, только бы не оборачиваться… вот и опушка леса, а там тропинка нырнет за деревья, и уже будет виден свет в хижине Андрея. Андрей… надо было все-таки предупредить его о том, что она уйдет, наверняка он беспокоится. А ведь он заботится о ней, и бабушка Агарья была права: не такой уж и простой этот человек, хотя и выглядит совершенным дурачком.

А сзади кто-то шел. Несса отчетливо слышала тяжелые шаги — и это явно был лешак, больше некому. Сейчас запрыгнет на плечи и будет всю ночь скакать по лесным тропкам, пока к рассвету не загоняет насмерть. В Кучках пару лет назад был такой случай: сынишка пастуха попался лешаку и пришел домой на рассвете весь избитый — с тех пор говорить перестал и только мычит что-то невразумительное.

— Заступник добрый, всемогущий и вселюбящий, — зашептала Несса, продолжая идти, — защити меня от всякого зла и дурной напасти. Пройду, не убоясь, долиной тьмы, ибо Ты со мной…

— Несса, это я, Андрей, — раздалось сзади.

Конечно, это был Андрей — в привычной толстой куртке, высоких сапогах и шапке. Он опирался на палку, с которой обыкновенно ходил по лесу, и лешак — а в том, что лешак тут был, Несса даже не сомневалась, — испугался именно ее: кому охота получить дубьем по хребтине? А за Андреем не заржавеет: он так лешака бы отходил, что тот и думать забыл бы о катаниях у прохожих на загривках.

— Дай, думаю, встречу, — сказал Андрей. — А то мало ли что…

Несса взяла его за руку, и они вошли в лес. Когда впереди мелькнуло золотистое пятно света в оконце, Несса вдруг остановилась и упавшим голосом произнесла:

— Андрей, ты знаешь… в Кучках мор.

Андрей остановился тоже и как-то беспомощно провел по лицу ладонью, сразу став растерянным и очень несчастным.

— Змеедушец разбери, — ошеломленно проговорил он. — Этого я и боялся…

Глава 10. Эпидемия

Шани не спал уже третьи сутки, но какая-то непонятная и властная сила по-прежнему держала его на ногах и оставляла относительно бодрым — наверно для того, чтобы он сумел увидеть эпидемию, развернувшуюся в столице во всей красе. Ему не было страшно: все чувства в нем словно застыли, чтобы позволить шеф-инквизитору увидеть и запомнить все происходящее.

Сначала была растерянность и недоумение: люди всегда сперва отказываются понимать, как это вдруг с ними может случиться что-то дурное. Потом появилась слабая надежда на то, что все будет в порядке, и лекарники быстро изобретут снадобье, которое поставит всех на ноги. Но когда люди стали падать и умирать на улицах, когда воздух пропитался отвратительным запахом мертвой гниющей плоти — тогда в город вошел ужас. Кто-то запирался в домах, выжидая, когда пройдет мор и можно будет выбраться, кто-то, желая, видимо, скрасить последние часы, устраивал пиры и оргии прямо на улице, кто-то собирался в храмах, в отчаянных молитвах пытаясь упросить Заступника о пощаде. Кое-где слышны были выстрелы — это оставшиеся в живых отгоняли мародеров, которые никак не могли понять, что их мародерство бессмысленно. По приказу государя, который, к чести своей, очень быстро сориентировался в ситуации, столицу оцепили силами армейцев, охранцев и инквизиции, и пальба на окраинах стала тогда обычным делом: приказано было не щадить ни женщин, ни детей, ни стариков — никого.