Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин

– Должен заметить, что стрельбу первыми начали налётчики. – ответил Корф. – Наши люди принуждены были защищаться. Но вы правы, Вильгельм Евграфыч: Анцыферова мы обязательно возьмём и непременно живым. А сейчас, господа, – барон обвёл взглядом участников совещания, – давайте обсудим первоочередные шаги по розыску беглецов. Кто желает высказаться первым?

Финляндская железная дорога.

Вечер того же дня.

Вагон покачивался на полном ходу. Громко лязгали стальные реборды на рельсовых стыках – звукоизоляция отсутствовала, как явление, и в классных вагонах, чего уж говорить об их товарных собратьях по стальным магистралям! Но двое «пассажиров», пристроившихся в узком промежутке между штабелями ящиков, почти не обращали внимания на подобные пустяки. Оба переживали перипетии недавнего бегства – бешеную гонку по питерским проходным с рассвирепевшими жандармами на хвосте, долгий, осторожный путь по окраинным переулкам и огородам и, уже в подступающих сумерках – попытка на ходу запрыгнуть на тормозную площадку состава, следующего в сторону финской границы. Им повезло – против обыкновения, на площадке не оказалось тормозного кондуктора, не пришлось пускать в ход оружие. И вот они внутри товарного вагона, прикрытые со всех сторон ящиками, наслаждаются безопасностью…

– Это ещё ничего. – Геннадий повозился, устраиваясь поудобнее на жёстком дощатом полу. – Помнится, в одном фильме беглые зэки вообще ехали в вагоне с антрацитом, а при первых признаках опасности зарывались в уголь с головой и проводили так по много часов. Так что мы ещё путешествуем в относительном комфорте…

Виктор буркнул в ответ нечто невразумительное. Он сложил своё пальто в несколько раз, пристроил вместо подушки – и теперь переживал, что оно неизбежно помнётся и изгваздается, придав владельцу совершенно босяцкий вид.

Состав затормозил, лязгнув вагонными сцепками, и замер. Виктор испуганно вскинулся.

– Разъезд. – успокоил его спутник. – Пропускаем курьерский из Питера. Да ты не дёргайся, мы ещё не раз так стоять будем.

– К утру-то доберёмся? – сварливо осведомился Виктор.

– А кто его знает? – Геннадий пожал плечами. – Товарняки идут не по расписанию, а как придётся. Но нам так и так придётся выбраться из вагона, не доезжая города. Не стоит лишний раз попадаться на глаза городовым и путевым обходчикам – наши приметы уже могли передать по линии и тогда нас повсюду ищут. Нет, в столицу Великого Княжества Финляндского нам ходу нет.

– Как же тогда быть?

– Не доезжая до Гельсингфорса, спрыгнем с поезда. Есть у меня в запасе адресок – один студентик дал, ещё до мартовских событий.

– Студент? – с подозрением переспросил Виктор. – Из этих… революционеров? И где он сейчас, если не секрет, конечно? Сидит, небось?

– Да, один из… хм., сочувствующих. Член народовольческого кружка, помогал нам при подготовке покушения. Его застрелили первого марта, когда жандармы брали ячейки по всему Питеру, так что о письме он никому ничего сказал, если ты об этом беспокоишься. Письмо это – к его отцу; он рыбак, живёт в приморской деревеньке…

Он порылся в карманах и извлёк замызганный блокнот.

– Вот! Юха-Пекка Лехтонен, деревня Каарсалми – это на полпути от Порвоо до Гельсингфорса. Надеюсь, отец не простил царскому режиму гибели сына и согласится нам помочь.

– Помочь? – Виктор озадаченно нахмурился. – Интересно, как именно? Сам же говоришь: в город нам соваться не след. Или ты намерен отсидеться у этого рыбака, пока всё не уляжется?

– Вообще-то, можно и отсидеться. – подумав, ответил Геннадий. Но у меня другая задумка: попробуем уговорить старого хрыча вывезти нас морем. Если надо – подмажем, деньги есть. Он ведь, как я понял из рассказов сынули, не просто рыбак, он ещё и контрабандой балуется, как и многие в этих краях. В здешних шхерах каждый островок знает, без труда пройдёт на своей шхуне в обход таможенных крейсеров и наблюдательных береговых постов. Так что, день переждём у него, отдохнём – а с закатом в путь! За ночь обойдём морем Гельсингфорс. С рассветом укроемся где-нибудь в шхерах, пересидим, на следующую ночь минуем полуостров Ханко – а там уже Балтика и здравствуй, королевство Швеция!

Когда стрелки карманного «Лонжина» (Геннадий избегал носить электронные часы) показали пять пополуночи, и небо залил серенький финский рассвет, он скомандовал: «пора». Вдвоём они откатили тяжелую дверь, и вагон наполнился оглушительным грохотом. Состав набрал приличную скорость – мимо пролетали рощицы, мелькали крыши финских мыз, кое-где проглядывали между деревьями осколки водной глади.

– Проехали Порвоо. – Геннадий наклонился к уху спутника, силясь перекричать стук колёс. – Пора. Если помедлим – придётся добираться пешком, расспрашивать местных о дороге, а это ненужный риск. Запомнят, донесут – финны, они такие… Так что, дождёмся какого ни то подъёма, и как только состав сбросит хоть немного скорость – будем прыгать. Готов?

Виктор не стал отвечать. Готов, не готов – какая теперь разница? Как будто у него есть выбор…

Поезд пошёл медленнее. Геннадий хлопнул его по плечу и крикнул «Пошёл»! Виктор покрепче прижал локтем свёрток с драгоценными тетрадями, набрал в грудь воздуха и прыгнул – спиной вперёд, против хода состава, как это делают (спутник успел проинструктировать на этот счёт) опытные железнодорожники. Свист воздуха в ушах, удар, в колене что-то отчётливо хрустнуло – и Виктор, придушенно взвыв от боли, покатился по заросшему сорняками да редкими кустиками откосу.

XI

Кронштадт,

Купеческая гавань.

Июнь 1888 г.

Алисе раньше не приходилось путешествовать на больших судах, вроде морских круизных лайнеров. Были, разве что, короткие рейсы на прогулочных катерках, да как-то раз скаталась в круиз от Москвы до Углича и обратно протяжённостью в трое, кажется, суток. Но это, конечно, совсем не то, хотя размерами трёхпалубный речной теплоход с гордым названием «Юрий Долгорукий» не особо и уступал судну, на котором им с бароном предстояло плыть в Амстердам. Разве что, надводный борт этой посудины был куда как выше – на глаз, не меньше, чем втрое, – и пассажирам, чтобы попасть на пароход, приходилось подниматься по крутому деревянному трапу с верёвочным ограждением, не внушавшем Алисе ни малейшего доверия.

Большая, похожая на летний отель, надстройка с каютами, барами, солнечной палубой и прогулочными галереями вдоль бортов, наоборот, отсутствовала. Вместо неё на палубе, загромождённой лебёдками, раструбами вентиляторов и прочими непонятными сооружениями, возвышалась жёлтая, с чёрной поперечной полосой труба и целых три мачты, способные нести, как объяснил ей барон, самые настоящие паруса. Случается это, правда, нечасто и исключительно при попутном ветре, и уж тем более – не в узком Морском канале, которым крупные морские суда с большой осадкой только и могли ходить в мелководном Финском заливе. Но всё же, высоченные мачты в паутинах снастей, острый, скошенный вперёд форштевень, заканчивающийся длинным бушпритом – всё вместе это порождало ожидание приключений в стиле Станюковича и Жюля Верна.

Каюта первого класса располагалась в надстройке, ближе к корме