Как Виктор Суворов сочинял историю - Владимир Грызун

5. Если бы эта тысяча ТБ-7 очередным чудом смогла бы доставлять и сбрасывать на Рейх пять тысяч тонн бомб ежедневно, это все равно не подорвало бы военно-технический потенциал Германии сколько-нибудь заметным образом.

6. А стольких чудес за раз не бывает.

Третья часть главы заканчивается победным пассажем о справедливости в отношении тов. Сталина:

«Справедливости ради надо сказать, что Сталин приказ подписал…

Но потом его отменил.

И подписал снова. И отменил.

И снова…

Четыре раза ТБ-7 начинали выпускать серийно, и четыре раза с серии снимали. (Г. Озеров. Туполевская шарага. „Посев“, Франкфурт-на-Майне, 1971, с. 147)»[334] (с. 29<355>).

Вот и делает Суворов из этого вывод, что и товарищ Сталин колебался между великой поработительной войной, в которой, по мысли автора, стратегический бомбардировщик не нужен, и обороной, что без тысячи таких самолетов немыслима.

К сожалению, из-за недостаточности средств для поездки в оный забугорный Франкфурт, нам, тутошним жителям, приходится изучать историю «Сталинской агрессии» по авторитетным отечественным изданиям. В частности, по тому же авиаконструктору Вадиму Борисовичу Шаврову. А он, говоря об упоминаемом далее Суворовым ДБ-А («По виду и характеристикам это — новый самолет, но это просто коренная переработка туполевского ТБ-3» (с. 32<358>), пишет:

«Самолет ДБ-А остался лишь переходным типом к скоростному тяжелому бомбардировщику. Но из-за того, что самолет ТБ-7 выпускался с большими перерывами и два раза снимался с производства, а потом опять восстанавливался, была даже мысль выпустить еще несколько серий ДБ-А».[335]

Во-первых, два раза, а не четыре. А, во-вторых, между делом оказывается, что решениями о снятии с производства ТБ-7 Сталин вовсе не собирался отказываться от стратегической авиации вообще. Возможности постройки новых стратегических бомбардировщиков активно изыскивались, но…

Чем-то все-таки, кроме вышеперечисленного, любимый Суворовым ТБ-7 дядю Джо не устраивал.

И далеко не тем, что «почти все из этих одиннадцати не имели самого главного — дополнительного пятого двигателя.[336] Без него лучший стратегический бомбардировщик мира превратился в обыкновенную посредственность» (с. 29<355>). Интересно, в чем эта «посредственность» выражалась? Сравним данные АНТ-42 образца 1938 года (первого варианта Пе-8) и ТБ-7, того варианта, который был запущен в 1940 году в серию.

АНТ-42: Скорость у земли — 315, на высоте — 430 км/час, скороподъемность до пяти километров — 16,3 мин, потолок — 11 250 м, дальность полета — 3 500 км.

ТБ-7: Скорость у земли — 347, на высоте — 443 км/час, скороподъемность до пяти километров — 14,6 мин, потолок — 9 300 м, дальность полета — 3 600 км.[337]

И что? Вполне нормальное снижение показателей для серийного самолета относительно вылизанного, особо тщательно и любовно собираемого опытного — и то присутствует только «на потолке», который и так перед Ме-109Е, видавшем виды «Эмилем», не смотрелся. А что касается всех других характеристик, то показатели даже возросли! И при этом ТБ-7 по сравнению с АНТ-42 — «посредственность»! Ну, знаете…

Так чем же еще, кроме всего прочего, не устраивал ТБ-7 Сталина?

«Возникает вопрос: если бы Сталин отдал приказ о выпуске тысячи ТБ-7 и не отменил его, смогла бы советская промышленность выполнить Сталинский заказ? Смогла бы к концу 1940 года выпустить тысячу таких самолетов?» (с. 30<355>)

Дальше Суворов, предусмотрительно избегая прямых цитат и прячась за громкими фамилиями типа Петляков, Туполев, Шавров и пр., утверждает, что все они думали, что советская промышленность смогла бы произвести эту тысячу, причем чуть ли не запросто. Ситуацию с двигателями АМ-35А мы уже наблюдали. Не было четырех тысяч АМ-35А в стране к 1940 году. Их столько и к 22 июня 1941 года не произвели. Однако, может быть, Суворов под термином «выпустить» имеет в виду «построить, но двигатели не ставить», считая, что и так вполне сойдет. Но мы-то знаем или, по крайней мере, догадываемся, что без моторов самолеты не летают. Даже ТБ-7. Во всяком случае, вверх. Однако посмотрим, что в действительности думает о постройке ТБ-7 Шавров:

«Конструкция Пе-8 была в своем роде последней, с трубчатыми лонжеронами, закрытыми профилями, внутренней клепкой, ручной выколоткой, уже отжившими свое время».[338]

Иными словами, ТБ-7 — это полукустарная конструкция, к тому же «на него идет много дефицитного дюралюмина».[339] О том же самом пишет военный эксперт С. Григорьев.[340] Так что решение Сталина, столь же традиционно, сколь и безосновательно клеймимое Суворовым, «строить двухмоторные и числом побольше» (с. 39<364>) совершенно справедливо. Потому что тысячи ТБ-7 нашей тогдашней авиапромышленности было «не потянуть» даже при отказе от постройки всех других типов самолетов, хотя бы по причине упоминаемой архаичности конструкции. И никто из авиаконструкторов никакой ерунды о постройке этой пресловутой тысячи не высказывал.[341] К тому же «к концу 1940 года», когда, в реальности, было готово лишь два опытных экземпляра ТБ-7. Теперь, надеюсь, суворовский тезис о том, что Сталин отказался от массового выпуска ТБ-7 исключительно «по злобе», из-за намерения устроить колоссальную агрессию, можно, наконец, отправить по назначению.

Но Суворову всего этого мало. Он изо всех своих скудных сил пыжится доказать сталинское коварство. С ТБ-7 ему этого не удалось. Ладно, пусть, решил для себя Виктор, зато тов. Сталин своих авиационных командиров тиранил. Они были очень, очень хорошие: «Все командующие авиационными армиями — Герои Советского Союза. В те времена звание это весило гораздо больше, чем после войны» (с. 34<359>); а товарищ Сталин — очень, очень плохой и агрессивный:

«…и начинается разгром. Эта тема заслуживает отдельного исследования.[342] А сейчас только два примера для иллюстрации:…Генерал-лейтенант авиации И.И. Проскуров в апреле 41-го был арестован, подвергнут чудовищным пыткам и ликвидирован в ноябре… Сталину не нужны не только ТБ-7, но и командиры, доказавшие умение применять тяжелые бомбардировщики» (с. 34<360>).

Блестяще, батенька! Просто блестяще! Что ж, поговорим о кадровой политике товарища Сталина. Итак, выходит, у него есть два типа кадров — одноразовые и универсальные.

Одноразовые — это люди типа Проскурова или Рычагова, которые всю жизнь копались в своей отрасли, проявили там свои изрядные таланты, достигли там известных высот, поднесли барину плоды своих работ, и за все за это были показательно расстреляны.

Но кто же тогда остается на сталинском «Ледоколе» к моменту его отплытия? Большей частью универсалы типа Л.З. Мехлиса, ни шатко, ни валко справлявшиеся с одним, вовсе не справлявшиеся с другим, с треском проваливавшие третье, но почти никогда от этого не страдавшие.

Вы знаете кто такой Л.З. Мехлис? Нет? А зря! Чтобы читатели не думали, что у товарища Сталина были только такие «никчемные бездари» типа героев Монголии и Испании Проскурова с Рычаговым, достойных, по мнениям Сталина с Суворовым, на этот редкий раз совпадающим, только пули в лоб, мы расскажем и о некоторых «самородках», «энциклопедистах» и «специалистах широкого профиля», например, об этом самом неутомимом «Л.З.».

И кем он только не был, этот корифей, за свою, к сожалению, долгую жизнь! После окончания института Красной профессуры Мехлис стал зав. отделом печати ЦК ВКП(б) и одновременно членом редколлегии «Правды». В 1937 году, не имея даже тени военного образования, Мехлис неожиданно был назначен начальником главного политического управления РККА. А в 1940 году, ни с того, ни с сего, проснулся наркомом Госконтроля СССР. В 1941 так же нежданно стал зам. наркома Обороны. Спец широкого профиля! В 1942 в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандующего прибыл на Крымский фронт, имевший, как минимум, полуторное превосходство над противостоящей немецкой группировкой. И вот настал его «звездный час». В том же месяце именно благодаря ему этот фронт рухнул. Спасибо Мехлису.

И что? Товарищ Сталин изрешетил его у стенки? Послал к медведям топором махать? Услал в ссылку в Улан-Удэ? Ничего подобного. Как скупо констатирует «Большая советская энциклопедия», «в дальнейшем — член военных советов ряда армий и фронтов». Лишь богу известно, что он там за советы давал. По окончании войны — снова министр Госконтроля СССР. Член ЦК партии. Член Президиума Верховного Совета. Похоронен у Кремлевской стены. По воспоминаниям Хрущева, «это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший».[343] Проявлялось это, видимо, и в том, что «на всех должностях в армии Мехлис постоянно вмешивался в решения командиров, требуя „руководствоваться решениями партии“ независимо от стратегических и тактических задач войск. Постоянно писал доносы в ЦК на командующих, требуя их привлечения к ответственности».[344] Вспоминая Мехлиса, современники, как правило, говорят только об одном его достоинстве — огромной работоспособности, замечая, впрочем, что лучше бы Л.З. был лентяем.