Сокровища короля - Элизабет Чедвик

В дверь громко постучали.

– Мириэл, открой, – раздался требовательный крик Герберта. – Не может быть, чтобы ты так рано легла спать!

Девушка охнула в смятении, резко развернулась. Расходившееся сердце едва не выскочило из груди.

– Я уже в постели. У меня болит голова, – солгала она, дрожащими руками пряча лопату в сундук.

– Открой, у меня к тебе важный разговор.

– Разве нельзя подождать до утра? – Согнувшись, Мириэл быстро забросала соломой яму и поставила сундук на место, затем окунула ладони в котел с теплой водой и пошлепала себя по лицу.

– Нельзя. Открывай! – Мириэл впервые слышала, чтобы Герберт обращался к ней столь категоричным тоном. Может, он узнал о ее намерении перебраться под другую крышу и пришел отговорить ее? Только этого не хватало в довершение тяжелого дня. Судя по его голосу, отступать и внимать увещеваниям он не собирался.

– Ладно, только недолго. Голова болит. – Она отворила дверь.

Он стремительно шагнул через порог. Мириэл с одного взгляда стало ясно, что Герберт чем-то сильно расстроен. Одежда на нем была измята и заляпана дорожной грязью, белая борода стояла торчком, как шерсть ощетинившейся кошки, лицо почернело. Казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. Мириэл уже начала жалеть, что отворила дверь.

– Что случилось?

Герберт сверлил ее свирепым взглядом.

– Госпожа Стамфорд желает знать, что случилось. – Фамилию он произнес с издевкой.

У Мириэл похолодело в животе.

– Хотите медового напитка?

Она смотрела, как он борется с собой, сжимая и разжимая кулаки, играя желваками. Наконец он взял себя в руки, холодно кивнул и опустился на ее сундук.

Мириэл отвернулась и взяла кувшин – красивый сосуд с зеленой обливкой и горлышком в форме лошадиной головы. Чтобы успокоиться, она обхватила ладонями его холодную гладкую поверхность. Герберта, очевидно, расстроила весть о том, что она вознамерилась оставить его дом – ведь он к ней привязался. Поэтому он так расстроен. Девушка налила в чашку медовый напиток и подала старику.

– А теперь объясните, – ласково сказала она, – чем я заслужила ваш гнев?

– Ты меня обманула, – рявкнул Герберт и отхлебнул из чаши большой глоток.

– Обманула? – Мириэл вскинула брови.

Он поставил чашу на колено. Его рука тряслась мелкой дрожью, вызывая рябь на поверхности пряной жидкости.

– Полагаю, ты хорошо знакома с монастырем Святой Екатерины?

Мириэл невольно отступила на шаг, до боли стискивая в побелевших пальцах ручку кувшина.

– Значит, не отрицаешь? – На его одутловатом лице отразились одновременно торжество и разочарование.

Мириэл стало дурно. Интересно, что ему известно и как он вообще об этом узнал?

– Что я не должна отрицать? – с вызовом спросила она, как всегда, отчаянно сопротивляясь даже в безвыходном положении. – Я не совершила ничего постыдного, – На самом деле грешок за ней числился, но это касалось только ее и Николаса.

– В таком случае ты просто бесстыжая шлюха. – Вены у него на шее угрожающе вздулись, кожа приобрела сливовый оттенок.

Мириэл едва не плеснула ему в лицо остатки медового напитка. Удержалась лишь из опасения, что с ним может случиться приступ.

– Прежде чем судить других, на себя посмотрите, – презрительно бросила она. – С прошлым покончено, и я стараюсь создать для себя пристойную жизнь.

– Основанную на лжи, – прохрипел он, задыхаясь. – Я верил тебе. Думал… думал, ты порядочная, добродетельная вдова, нуждающаяся в защите.

– А я порядочная женщина. – Мириэл молча молила Господа о спасении. – И добродетельная. Не знаю, что вы слышали обо мне и от кого, но ведь одни и те же факты всегда можно истолковать по-разному. – Он злится из-за того, что она обманула его доверие, что он изначально ошибся в собственных суждениях, догадалась девушка.

Герберт резко отхлебнул из чаши и сердито посмотрел на нее:

– На бостонской ярмарке по случаю дня святого Иоанна я заключил договор на покупку шерсти у монастыря Святом Екатерины. Они рассорились со своим прежним покупателем и искали нового заказчика. – Он впился в нее взглядом. – Разрыв произошел из-за молодой монахини, сбежавшей из монастыря вместе с гостившим там мужчиной. Беглянкой оказалась Мириэл Уивер, внучка Эдварда Уивера, знаменитого суконщика из Линкольна, а гостем – случайно забредший к ним странствующий солдат по имени Николас де Кан.

Мириэл жевала губу.

– Это не то, что вы думаете.

– Откуда тебе знать, что я думаю? – Он влил в себя остатки напитка и со стуком поставил чашу на сундук.

– У вас на лице написано.

Он выпятил бороду.

– В моем лице ты можешь видеть только гнев оскорбленного ложью человека.

– Чем же моя ложь навредила вам? – Мириэл махнула рукой. – Разве я не содержу дом в чистоте и порядке, разве не плачу вовремя? К тому же я стремлюсь устроиться здесь основательно, стать уважаемой горожанкой и при этом даю работу и заработок местным жителям. – Она топнула ногой. – Разве я своим поведением хоть раз навлекла позор на вас как владельца дома, в котором я живу?

– Чем навредила твоя ложь? – страдальчески возопил Герберт, – Боже мой, девушка, ты даже не представляешь, во что это может вылиться. – Он глянул в пустую чашу. Мириэл не стала ему доливать. Ее отчим после каждой чаши становился все дурнее и противнее.

– А что стало с твоим любовником, этим Николасом де Каном? – требовательно спросил Герберт.

– Он не был мне любовником, – вспылила Мириэл. – В монастырь он попал еле живой, со страшной лихорадкой. Я выходила его, и в благодарность он довез меня до Ноттингема. Наши тела ни разу не соприкоснулись в похоти, и доказательством тому служит моя девственность!

– Твоя девственность, безусловно, принадлежит Христу.

Мириэл оскалилась, теперь даже не пытаясь сдерживать ярость.

– Я ничего не должна Христу, ибо постриг я не принимала. Мои благословенные родственники поместили меня в монастырь, потому что дома я им мешала, а милые святые сестры обрезали мне волосы в наказание за то, что я нарушила их установления. Они держали меня взаперти на хлебе и воде, ожидая, когда я раскаюсь. И при первой возможности я конечно же сбежала! – Девушка гордо приосанилась, хотя в ее глазах стояли гневные слезы. – Я ничего им не должна, – выпалила она. – Моя жизнь принадлежит мне, я буду распоряжаться ею так, как сочту нужным. И ни вы, ни кто другой мне не указ!

Удушающая ярость в лице Герберта сменилась жалостью. Он поднялся, развел руками.

– Не плачь, – взмолился он. – Я не выношу женских слез.

– Незачем было доводить меня до такого состояния! – Мириэл рукавом смахнула слезы, отвергая его утешения.