Война за империю - Игорь Николаев

Наталья затаила дыхание, потаенная история жизни соседа по жилью открыла еще одну страницу. Тридцать восемь лет, значит родился в девятьсот шестом. Изранен тяжело, почти смертельно в тринадцать, значит это был тысяча девятьсот девятнадцатый год… И Стерлигов, новогодний гость, упоминал четверть века жизни в ненависти.

Что же случилось тогда, в год перелома Гражданской Войны?..

Словно прочитав ее мысли, Шанов машинально коснулся головы, там, где узкая полоса шрама разделяла волосы, а затем искоса бросил на женщину быстрый и колючий взгляд. Он не возражал, когда Наталья поучаствовала в осмотре, наверное, рассудив, что два врача лучше одного. Но теперь определенно жалел, что не выпроводил ее.

Впрочем, полковник промолчал, ни словом не выдав неудовольствия.

— Ну да ладно, вернемся в день сегодняшний, — продолжил медик. — Ваш организм очень сильно изношен, если по-простому. И ко всему этому прибавилось долгое пребывание в ледяной воде, о котором вы вскользь упомянули.

— Случилось… кораблекрушение. Корабль затонул, я около часа пробыл в воде, в спасательном жилете, — уточнил офицер.

— Холод — это вообще нехорошо для сосудов мозга, а в вашем состоянии особенно. Похоже, это стало последней каплей и спусковым крючком одновременно. Считайте, что выбрали свой запас удачи и сил.

— И каков будет диагноз?

— Вегетососудистая дистония, — печально ответил врач.

— Звучит… немного по-шарлатански, — честно признался пациент. — Не по-медицински.

— В какой-то степени, вы правы. Причины этой болезни толком не ясны, это какие-то нарушения сосудистой системы мозга и вегетативной нервной системы. Симптомы и некоторые общие последствия ясны, а вот как формируется дисфункция — неясно.

— Лечения, соответственно, нет?

— Формально есть, практически же это скорее профилактика симптомов и общее укрепление организма. Барбитураты в малых дозах, валериана или пустырник, радоновые и жемчужные ванны, перемена образа жизни. Последнее — главное лекарство. Просто запомните, теперь любое перенапряжение и большая нагрузка вас понемногу убивают. В самом прямом смысле.

— Перемена… образа… жизни… — с расстановкой произнес Шанов, пробуя на вкус эти слова. — То есть, никаких физнагрузок, никакого нервного напряжения, острого, пряного, соленого и жареного не есть, принимать ванны, потом сидеть в тенечке и пить валерьянку?

— Ну не настолько радикально. Но физические нагрузки ограничить, нервного напряжения избегать, сон, по меньшей мере, семь часов в сутки, а лучше побольше. И я настоятельно рекомендую полное обследование в хорошей неврологической клинике.

— Там мне помогут?

— Для начала они смогут дать более полный и развернутый диагноз. У вас могут быть и другие последствия ранений. Более того, они наверняка есть. Не исключено, что в один прекрасный момент вы не просто упадете, а упадете с инсультом.

— Ясно, — по-военному четко сказал Шанов. — Тогда два вопроса.

— Давайте.

— Первый — когда проявятся симптомы, которые уже нельзя будет скрывать от стороннего взгляда. Второй — если не ложиться в госпиталь, сколько у меня времени до … последствий.

Медик выпрямился, закинул ногу на ногу и потер друг о друга кончики пальцев, словно перетирая крупинки какого-то снадобья.

— Я не думаю, что в мире есть хотя бы один врач, который ответит на второй вопрос. Да и на первый — тоже. Вы можете свалиться в любой момент — не только на пике нагрузки. Когда я говорю 'свалиться', я имею в виду именно физически — упасть. Ноги подкосятся. Как я понял, нечто подобное с вами уже происходило. Но если вы э-э-э… уж простите, возьметесь за ум сейчас, то имеете хорошие шансы ограничиться периодическими мигренями и упадком сил. Если пустите на самотек, то каждый день будет приближать вас к гораздо более скверным вещам. Если я правильно угадываю род вашей деятельности, то даже минутная неконтролируемая слабость может оказаться смертельной. А приступ — это не минута, это, как вы уже заметили, два-три дня крайней слабости и еще несколько дней очень условной годности к физическим и интеллектуальным нагрузкам.

— Я понимаю

— Если у Вас есть какие-то органические изменения кровообращения мозга… то, может быть, в клинике Бурденко за них возьмутся.

— Может быть?

— В мозгу есть зоны, относительно доступные хирургу — и абсолютно недоступные.

— Во втором случае я буду ходить с миной замедленного действия в голове?

— Именно так. Но я даже не уверен, что эта мина есть. Ее нужно искать, для этого требуются исследования, которые мне просто нечем произвести.

— Клиника Бурденко… Барбитураты, валериана и радоновые ванны… Спасибо. Я понял. И избегать стрессов и физнагрузок.

— Еще имеет смысл тщательно санировать полость рта. Иногда такие нарушения связаны с хронической инфекцией зубов или челюстей.

— Ну от этого в любом случае вреда не будет… Понял.

— И еще… — строго остановил медик Шанова, который уже поднялся с круглого вращающегося стула. — В напутствие. Я лечу людей больше двадцати лет. Видел многих, таких как вы.

— Как я? — Шанов усмехнулся. но улыбка получилась безрадостной и довольно сардонической. — Вряд ли.

— Есть люди, которые считают, что из них, по заветам классика, можно делать гвозди. Они живут для чего-то, не для себя. Так вот… вы не железный. Я не знаю, какую цель вы себе поставили, какой граничный столб определили. Но если цените жизнь, откажитесь от него.

— Иначе?

— Я уже сказал — иначе готовьтесь к худшему.

— Спасибо, — сказал Шанов после недолгого раздумья. Его слова прозвучали достаточно искренне и как обычно — сдержанно. Если полковник расстроился, то ни в голосе, ни на его лице это никак не отразилось. — Обязательно учту.

Глава 21

Ченнолт щелкнул крышкой хронометра. Последние три часа он делал это каждые пятнадцать минут. На стене и так висел круглый белый циферблат, исправно отмеряющий бег времени, но Клэр Ли по-прежнему доверял только своим личным часам

Половина шестого утра. Полчаса как у Мартина кончилось топливо.

Он не вернется…

Над Элхемом сгустилась предрассветная тьма. Уже несколько часов побережье терзал свирепый шторм, но сюда он пока не добрался, лишь ветер глухо, по-волчьи завывал в старых дымоходах. В углу шуршала невидимая мышь. И, будто вторя ей, шуршал за конторкой Джексон 'Дайте два!' Макфарлэнд, первый квартирмейстер 'Арсенала', очками и острой мордочкой похожий на мудрую канцелярскую крысу. Вновь щелкнув часами, Ченнолт слегка подбросил тускло поблескивающий кругляш, легко поймал. Перехватил заинтересованный взгляд Джексона. Тот, будто устыдившись неуместного любопытства, немедленно склонился еще ниже над россыпью бумаг, совсем скрывшись за многоэтажными стопками ведомостей.

Без четверти шесть. Мартин не вернется…

Военные суеверны, а самые суеверные, безусловно, авиаторы. Ченнолт даже слышал про немецкого пилота, бравшего в полет собачку-пуделя. А русские по слухам перед взлетом отливали на колесо самолета. У самого Клэра Ли чудачество было безобидное и милое — эти часы, массивные, солидные, швейцарские 'Silvana' в никель-хромовом корпусе со стальной цепочкой. На крышке грубая гравировка '1935'. Эти часы сопровождали его всегда и везде, порождая у подчиненных многочисленные легенды о своем происхождении.

Шесть.

Все, 'ночные совы' не досчитались еще одного экипажа.

Ченнолт с силой сжал часы, чувствуя теплую гладкую поверхность, отполированную бесчисленными прикосновениями. Тренькнул телефон. Тихо, слабенько пискнул, будто примеряясь, и сразу же зашелся истошным дребезжащим звоном.

'Дайте два!' встрепенулся, было, но Ченнолт взял трубку.

— Босс?

— Нет, это мой злой брат-близнец, кто же еще! — рявкнул Клэр Ли.

— Босс, на проводе 'Злобный Хартинг'. Соединить?

Ченнолт поморщился. Хартинг был редкостной даже для англичанина сволочью, он руководил одним из опорных аэродромов Командования противовоздушной обороны Метрополии. И если сукин сын звонит в четверть седьмого, значит, есть неотложное дело.

— Соединяй.

Серия дробных щелчков отозвалась в трубке, а затем послышался недовольный скрипучий голос.

— 'Приют янки'?

Вопрос был явно риторический.

— Да, — подавляя раздражение, ответил американец.

— Клэр Ли Ченнолт?

— Да.

— У меня здесь разбитый 'тринадцатый северный' с экипажем. Все живые. Свалились на посадочную десять минут назад, доламывая машину. Ваши. Железо в ангаре, механику сняли, экипаж отправлен к вам.

'Тринадцатый северный', то есть DH.98/Can.NF.Mk.Х11 — ночной истребитель Де Хэвилленд 'Москито', канадского производства, дооборудованный в Ливсдене американской радиолокационной аппаратурой. Именно на таком ушел в полет Мартин. Ченнолт подавил желание пуститься в пляс, ситуация требовала выдержки и степенности.