Воля павших - Олег Верещагин

А он сказал несколько красивых слов – и выпал из жизни, как манекен из разбитой витрины.

Ну хорошо. Если завтра придут данваны, хангары, кто еще там – он возьмет наган, самострел, меч, камас, что там еще дадут – и пойдет сражаться. Не надеясь победить – просто потому, что бежать не имеет смысла. А если не придут – ни завтра, ни через месяц? Они-то словом не попрекнут – как же, внук народного героя, друга самого князя!

Говна-пирога, с отвращением подумал Олег, пялясь в полумрак комнаты. Вот на это ты годишься – о приключениях мечтать. И кроме того, не надейся спокойно просидеть в этом закутке до зимы. Еще неделя – и ты со стенами разговаривать начнешь. И спать будешь бояться ложиться. Нет, надо что-то делать. Заставить себя действовать, загрузить чем-нибудь, чтобы поменьше места в голове оставалось для памяти…

Шипя ругательства, он прошелся туда-сюда по комнате, мазнул взглядом по висящему на стене оружию, разозлился еще больше – на себя. Хорошо, так и надо… Снова подошел к окну, нашарил щеколду, настежь распахнул застекленные рамы.

Ночь сразу зазвучала на десятки голосов, среди которых почти не было человеческих. Вздыхал где-то ветер. Стрекотала насекомая мелочь. Таинственно бормотали за кольцом скал пустоши. Огни нигде не горели – Город спал, спало все Рысье Логово…

Нет, не все. Сквозь тоннель в скале было видно, как в нижнем ярусе башни, в крепости, светятся два окошка-бойницы. Там находилась школа – это Олег знал. Несколько секунд он смотрел на эти огоньки.

Потом – потянулся за своей ковбойкой.

На ночной улице была угнетающая пустота, а в скальном тоннеле – вообще жутко. Капала вода, собственные шаги звучали странно, по-чужому. Олег почти бежал на огоньки, придерживая ладонью кобуру нагана.

Дверь в башню была открыта. Сейчас Олег видел, что и на самом верху горит огонек – третий. Там жил в полном одиночестве князь Крук. Жил над опустевшей дружинной горницей, где еще недавно его сын пировал в окружении лучших мужчин племени…

Над дверью в камне были высечены оскаленная морда рыси и охранительный знак – восьмиконечный звезда-цветок, перуника. Здесь верили, что ни одно Зло не войдет в дом, помеченный таким знаком. Верили и в то, что от беды защищает рябина – это дерево росло у каждых дверей, недалеко от статуи Лады…

Олег вошел в темный, озаряемый лишь светом из двери, коридорчик, имевший странный, потусторонний вид. Быстренько форсировав его, он оказался перед второй дверью – над низкой притолкой в камне был вырезан круг со вписанным в него странным крестом – словно четыре буквы Т срослись ножками. Это Олег уже знал – символ распространения благ на все стороны Мира. Для школы – вполне подходяще… А вот внутри этого помещения он еще не был.

Примерно так он чувствовал себя – это ощущение всплыло из глубин памяти необычайно явственно – когда переминался перед дверью фехтовального зала, впервые придя в секцию и не решаясь шагнуть в новый, привлекательный, но чужой пока что мир. И тогда этот мир для него быстро стал своим… так чего же он боится сейчас?!

Олег толкнул дверь, бесшумно распахнувшуюся на хорошо смазанных бронзовых петлях.

Ничего особо примечательного внутри не было. Около большого – широкого и длинного – стола стояли скамьи, вдоль стен – большие сундуки. На одном из сундуков уверенно замер «Дегтярев» без диска, на другом лежали, тускло поблескивая в свете нескольких подвешенных к потолку светцов, предметы, которые Олег тут увидеть не ожидал – три новеньких, почти что в смазке, «сайги» 12-го калибра. Земля, привет… Кроме этих предметов тут же находились несколько человек.

Гоймир, скрестив ноги, сидел на одном из сундуков, держа на коленях вполне обычного вида блокнот и карандаш – что-то черкал, по временам посматривая на узколицего рослого парня с диковатыми глазами, ходившего у почти обычной школьной доски, рядом с которой на полочке лежали бесформенные комья мела. (При ближайшем рассмотрении доска оказалась каменной плитой!) Ее поверхность была изрисована омерзительно кривыми строчками глаголицы и непонятными рисунками, похожими на творчество Марка Шагала. Лица у Гоймира и этого парня были одинаково сосредоточенными, только Гоймир молчал, а парень что-то негромко, но горячо доказывал, отчаянно жестикулируя. Судя по жестикуляции, он из кого-то тянул кишки, кому-то рубил голову, кого-то добивал копьем… Йерикка, положив ногу на ногу, развалился на одной из скамей, упершись спиной в стол; лицо его выражало стойкий скептицизм пополам с иронией. Еще один парнишка – моложе остальных – весьма уныло переставлял по столу пузатые патроны к «сайгам». Последний присутствующий – почему-то в одних штанах и босиком – затачивал камасом двадцатый карандаш. Девятнадцать штук уже лежали перед ним, сомкнув в копейный ряд остренькие носики.

– Мне можно? – осторожно спросил Олег, наклонив голову в знак приветствия.

– Можно, можно, заходи, Вольг! – обрадовался Йерикка.

Гоймир не обратил внимания – смотрел в блокнот. Остальные кивнули в ответ, а точивший карандаши, усмехнувшись, сказал:

– Вот, Горд, – он кивнул на Олега узколицему, – один человек, что без понужденья сюда зашел. И то лишь оттого, что не знает дел наших…

– Так думаешь… – сердито и быстро обернулся к нему узколицый Горд.

– Думаю я, – медлительно ответил «точильщик», – что ненужным делом мы тут балуемся. Чистым, как родник в горах, баснописанием, планов кропанием, что есть занятие скверное и недостойное… а без обид сказать – словами блудим, как девка городская – телом. А за словами – пустота, и свою немочь мы ими прикрываем.

Горд резко покраснел:

– Ты дошутишься, Резан… – начал он напружиненно.

Но Йерикка с места оборвал:

– Ладно, ладно, хватит… Что там дальше у тебя, Горд?

Олег тишком уселся в углу на сундук и начал слушать.

– Вот будем ее потрошить после улова. – Горд пощелкал пальцем одну из строчек. – Да головы рубить сразу, а потом убивать плотнее, так сразу места больше станет. И пойдет у нас…

– …Нелепица, – заключил Йерикка. Он, кажется, один внимательно прислушивался к словам Горда. А сейчас потянулся и добавил: – Нелепица, дружище. Места станет больше. Верно. А как в море на наших кочах рыбу разделывать? Все равно что против ветра мочиться и не забрызгаться. День, другой, третий – и в море от усталости падать начнем, той рыбе на радость.

– Не о себе надо думать, – оскалился Горд, – а о том, чтобы на торг было что везти, не то быть нам голодом, без хлеба…

– Ага, – невозмутимо прервал Йерикка, – ты готов всех наших овец ободрать и полушубки сшить. А я лучше их каждый год буду стричь и безрукавки вязать… Не спорю – полушубок теплее. Зато безрукавок больше будет.

– То анласы так шутят? – осведомился Горд.

– Да какие шутки, – ласково сказал Йерикка, – это жизнь!

Гоймир тем временем вырвал из блокнота листок и подал его, наклонившись вперед, «точильщику» Резану. Тот посмотрел и фыркнул. Олег вгляделся: хорошо узнаваемый Горд с утрированно-перекошенным лицом правой рукой рубил головы перепуганным рыбинам, левой камасом потрошил их, одновременно озверело прыгая на рыбе обеими ногами – трамбуя ее. На заднем плане рыдала невероятно красивая девушка. Рисунок был очень умелый, профессиональный – примерно так мог рисовать карикатуры на товарищей Вадим. Но что интереснее – внизу листка что-то было подписано, и Резан это прочитал вслух, хотя и негромко:

– Первым делом, первым делом – ловля рыбы, ну а девушки – а девушки потом!

Строчка из старинной песни повергла Олега в легкий шок. Гоймир между тем потянулся всем телом и, следя за тем, как листок пошел по рукам, сказал:

– Так послушаешь – думается, мы в поход знатный собрались, столько разговора. А по делу – что такое рыба? Мелочь…

В его глазах плясал смех, он явно подкалывал Горда, который как раз рассматривал дошедшую до него карикатуру и сказал:

– Нелепица.

– А то как же, – согласился Гоймир.

– Между прочим, – Йерикка повернулся к Гоймиру, – несмотря на всю нелепость затеи, – Горд то ли рыкнул, то ли каркнул от возмущения, – Горд где-то прав. Дело, конечно, скучное, но нужное, а водитель наш рисует карикатуры, как Кукрыниксы… – теперь уже невнятный возглас издал Олег, но на него никто не обратил внимания. – Ты, Резан, ничего по уму не сообразил. Тебя, Крут, я вообще сегодня не слышал.

– Могу сказку сказать. Посмеемся, – не переставая двигать патроны, объявил младший.

– Как наглотался кто-то «дури» данванской, да вообразил, что лежит в постели с честной супругой, Да и занялся рукоблудием посередь улицы, – с отвращением добавил Горд, опершись спиной на стену. – Знаем. Слышали ту сказку.

– У тебя спина белая, – равнодушно заметил Гоймир.

Горда перекосило:

– А…

– Не веришь – не надо. – Лицо Гоймира вдруг стало злым. – Рассказывай, Крут, что хотел.