Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Групповая работа не ограничивалась экспедициями и составлением энциклопедий. К началу XX века она стала отличительной чертой «большой науки» (Grosswissenschaft), особенно в Германии. В 1902 году химик Эмиль Фишер сетовал, что «методы массового производства, преобладающие в современной экономической жизни, проникли и в экспериментальную науку». В России того времени лабораторию физиологии, которой руководил Иван Павлов и в которой работало около ста человек, сравнивали с фабрикой[496]. С тех пор разделение труда продвинулось гораздо дальше, о чем свидетельствует возрастающее количество фамилий под научными статьями.
Социальные науки развивались в том же направлении. Около 1900 года во Франции Эмиль Дюркгейм выступал в защиту командной работы (travail en commun) и реализовывал ее на практике в возглавляемой им группе социологов[497]. В области истории в 30-е годы XX века групповую работу приветствовал Люсьен Февр – по меньшей мере в том смысле, что научные сотрудники соглашались изучать сходные проблемы и ставить похожие вопросы, при этом самостоятельно выполняя исследования и составляя отчеты о результатах. Сегодня командная работа в сфере гуманитарных наук стала обычным делом; этому способствует и необходимость добиваться грантов от организаций типа Европейского научного фонда, по правилам которого в каждом проекте должны участвовать ученые из нескольких стран.
Департаментализация университетов
Еще более важной – из-за воздействия на гораздо большее число юных и более впечатлительных людей – была тенденция к углублению специализации в системе университетского преподавания. В университетах раннего Нового времени, как и в средневековых, уже существовало разделение интеллектуального труда, особенно на факультетах теологии, права и медицины, обеспечивающих последипломное обучение. Внутри этих факультетов открывались новые кафедры, в основном в XVII – XVIII веках. На факультеты теологии приходили преподаватели иврита, на юридические факультеты – профессора естественного права, а на медицинских факультетах появлялись кафедры фармакологии и «ятрохимии» (иными словами, химии для медицинских целей).
Факультеты искусств традиционно предлагали более общее образование. Именно эти факультеты, позже получившие название философских, претерпели больше всего преобразований. Одной из специальных дисциплин была практическая философия, включавшая этику, политику и «экономику» в смысле управления личным хозяйством. Для преподавания этики (или моральной философии) и политики (или политической философии) кое-где учреждались отдельные кафедры, а в XVIII веке их наконец стали создавать и для политической экономии, которую мы теперь называем экономикой. Натурфилософия, ныне известная как естествознание, отделилась от философии в целом, а затем распалась на специальные дисциплины, такие как химия и естественная история. Из последней, в свою очередь, выделились геология, ботаника и позднее зоология. Тенденция продолжилась и в начале XIX столетия. Например, в период с 1804 по 1809 год в Москве, Кембридже и Монпелье появились кафедры минералогии. В Берлинском университете были созданы кафедры германистики (немецкого языка и литературы), географии, санскрита, медицинской истории и истории искусства – все до 1850 года.
Объяснение специализации
Некий специалист в истории образования вывел «железный закон» специализации[498]. Почему же в рассматриваемый период существовала такая мощная – и, можно сказать, неодолимая – тенденция? Конечно, будет упрощением объяснять этот процесс, принимая во внимание только одну его составляющую – информационный взрыв. Можно дать несколько ответов или типов ответа, и они были даны, причем каждый включал свои соображения.
Например, социологи утверждают, что «внутренняя дифференциация», то есть разделение на разные специальности, привела к появлению системы дисциплин[499]. За таким подходом к истории познания стоит фигура Герберта Спенсера, полимата Викторианской эпохи, который, как известно, говорил, что общества и их институты эволюционируют от гомогенности к гетерогенности через процесс дифференциации. Термин «эволюционируют» создает впечатление неизбежности, неодолимости и безличности данного процесса.
Другой ответ дают историки, отмечающие особую силу такой тенденции в определенные периоды. Специализация стала возможной в условиях расширения сферы высшего образования в Европе и США. В одном исследовании говорится о возникновении «массового рынка образования» на рубеже XVIII – XIX веков, в то время как другие относят его расширение ко второй половине XIX столетия[500]. Во Франции численность студентов, особенно гуманитариев, быстро росла в период с 1876 по 1914 год[501]. В Германии этот процесс шел еще быстрее: с 20 000 человек в 1871 году до 68 000 в 1910-м[502].
Увеличение числа кафедр обеспечивало большее разнообразие специализированных курсов. Например, в Гарвардском университете в 1870 году «32 профессора преподавали 73 курса; к 1910 году 169 профессоров вели 401 курс»[503]. Иногда расширение было очень быстрым: литературный факультет Сорбонны в 1887 году насчитывал около 120 студентов, но к 1902 году (после открытия новых зданий) число студентов увеличилось до 1830[504]. Оглядываясь назад, в 90-е годы XX века исследователи предположили, что «быстрое расширение университетской системы во всем мире… создало организационное давление, вынуждавшее к специализации просто потому, что ученые искали свои ниши»[505].
В третьем объяснении на сцене появляются люди – отдельные личности и группы. Специализация позволяла и студентам, и ученым не утонуть в потоке новой информации. Для амбициозных профессоров и будущих преподавателей, работавших в условиях конкуренции, создание новых специальностей было тем, что, по знаменитому определению Пьера Бурдье, называется «различением» (distinction)[506]. Маркетологи в таких случаях говорят о «дифференциации продуктов» как способе преуспеть в борьбе за свою долю рынка. Идеал заключался в том, чтобы найти новую проблему и превратить ее сначала в самостоятельное исследовательское поле, а затем в отдельную дисциплину.
Специализация становится проблемой
Специализация была ответом на проблему информационной перегрузки, но рано или поздно ее саму начинали воспринимать как проблему. Так появилось движение, целью которого было восстановление утраченного единства знаний. В 1864 году ученый-полимат Лотар Мейер заявил о необходимости вновь объединить «ныне отсеченные друг от друга науки». Этот идеал находили привлекательным многие полиматы («ежи» по своему складу), среди которых были шотландец Патрик Геддес, бельгиец Поль Отле и австриец Отто Нейрат. Несомненно, показателен тот факт, что все трое использовали диаграммы и другие визуальные средства, позволяющие мгновенно считывать информацию, восприятие которой в словесной форме может занять несколько минут.
Геддес любил использовать слово «синоптический», а его стремление видеть целое отразилось в восстановленной им эдинбургской «Смотровой башне»: в ней открылся музей, посетители которого могли увидеть взаимосвязи между Эдинбургом, Шотландией, Европой и всем миром. Музей предлагал общий обзор знаний в визуальной форме. Замыслы Отле по классификации знаний включали в себя проект хранилища изображений. Нейрат разрабатывал язык «изотипов», который он называл «Международной системой обучения на основе типографических символов» – ISOTYPE (International System Of TYpographic Picture Education).
Геддес говорил о себе как о «всестороннем, синтезирующем генералисте», а современники утверждали, что он «специализируется на всезнании»[507]. Он начинал карьеру как биолог, но благодаря работам Фредерика Ле Пле, полимата более раннего времени, открыл для себя социологию. Хотя у него не было ученой степени, Геддес стал профессором ботаники в университете Данди. Один из приятелей описывал его как «человека, сильно действующего на нервы, который говорит, говорит, говорит без конца – обо всем на свете»[508]. По словам одного из учеников, которые к нему тянулись, так как он был харизматичной личностью, Геддес был «слишком цельным, чтобы его поняли специалисты… Они вынуждены считать его немного сумасшедшим – в противном случае им пришлось бы считать таковыми самих себя»[509]. Как утверждал другой шотландец, поэт Хью МакДиармид (настоящее имя – Кристофер Марри Грив), Геддес «знал, что водонепроницаемые отсеки хороши только на тонущем корабле, и переступал через все границы между отдельными предметами»[510].
Геддес начинал как ботаник, но из-за проблем со зрением не мог работать с микроскопом и обратился к морской биологии. Вместе с одним из учеников он написал две книги по биологии, но, проводя исследования во Франции,
