Венецианский бархат - Мишель Ловрик

Так что да, останки Иоганна должны отправиться домой. Я не понимаю лишь одного: почему именно мой муж должен везти их?

Вся эта идея была мне ненавистна. В глубине души я боялась, что если мой муж вновь приедет в Шпейер после того как в Венеции его постигло такое горе, он не захочет возвращаться обратно. Я думала, что если поеду с ним и буду ежечасно напоминать ему о радостях нашего города, он не забудет его необыкновенную красоту и не станет надолго задерживаться вдали от нее.

Кроме того, я считала, что обязательно должна поддерживать в нем чувство гордости. Без Иоганна он растерялся и стал бояться, что в одиночку не справится с их совместным деловым предприятием и оно развалится и зачахнет. И еще я знала, что если все дни этого долгого пути он будет один, то начнет мысленно рисовать себе самые черные картины. Хотя я не питала радужных ожиданий в отношении книгопечатания, которое целыми днями удерживало его вдали от меня, но никогда и не хотела, чтобы он бросил это занятие. На самом же деле я уже придумала, как помочь ему поскорее освоиться в городе, и надеялась, что за время пути сумею обсудить с ним свои идеи.

Такие я имела добрые намерения, но наше путешествие изначально не могло быть счастливым, не так ли? Все милые слова, которыми я хотела усладить его слух, вскоре замерли у меня на губах. Вместо благозвучия в собственном голосе мне все чаще слышались ворчливые придирки старой карги. И чем неуютнее я чувствовала себя в пути, тем заунывнее звучали мои жалобы.

Мы ехали и ехали, покачиваясь в седлах, а наши лошади иногда даже ухитрялись ронять на ходу конские каштаны. Несмотря на это, круп идущего впереди коня заставил меня вспомнить о том, как я появилась на свет. Облизнув губы, я взглянула на своего мужа, чтобы понять, не текут ли его мысли в том же направлении. Кроме того, я надеялась, что он предложит сделать остановку, чтобы мы могли ненадолго удалиться в кусты. На мгновение подобная перспектива приободрила меня, но все кончилось ничем. Теперь, когда тело Иоганна вытянулось в ящике позади нас, а макушки высоченных деревьев притягивали взор моего мужа, обращая его к Господу, он и думать забыл о той истории, которую я однажды рассказала ему, – о поездке моих отца и матери на двуколке. Он лишь держал меня за руку и гладил по голове.

«Что ж, так тому и быть», – вздыхала я про себя.

Иногда я больше не могла выносить толчков и рывков своей лошади и требовала, чтобы меня ссадили на землю, дав возможность пройтись немного. Но вскоре земля начинала бить меня по подошвам так, что ноги отказывались нести меня, и мне приходилось просить вновь подсадить меня в седло.

В прудах, мимо которых мы проезжали, неподвижно стояли длинноногие серые птицы, больше похожие на привидений, устремив на нас свои клювы, словно упрекая в чем-то. Вероятно, внимание их привлекал раскачивающийся гроб с телом Иоганна. Да и люди, которые попадались нам на пути, наверняка истово крестились при виде деревянного ящика, а иногда плевали через плечо, отгоняя злого духа.

Некоторым людям, среди которых есть даже венецианцы, нравится путешествовать. Не могу понять почему. Большинство завзятых странников просто невыносимы, они преисполнены самодовольства и историй, столь же невероятных, как и цвет их лиц. Нас с мужем приводили в содрогание эти вульгарные люди, напыщенные священники, купцы-всезнайки, которых мы встречали в пути: они страшно действовали нам на нервы, но при этом заставляли острее чувствовать удовлетворение друг другом!

Я боялась гостиниц, в которых мужчины пожирали меня глазами, ибо муж объяснил мне, что встречаются и такие мужчины, которые продают своих жен на ночь незнакомцам, чтобы заплатить за проезд. В таких гостиницах мой муж, настоящий великан, укладывал меня сверху, и я спала у него на животе, а он обнимал меня, и я чувствовала себя в полной безопасности.

Как ни странно, но мне куда больше нравилось ночевать в курятниках – да, мы останавливались и там. Я полюбила засыпать под негромкий шорох сидящих на насесте птиц. Их сонное квохтанье напоминало мне журчание воды в канале, протекавшем на окраине города.

– Правда, это похоже на наш дом? – с хитринкой спрашивала я у него. – Какие славные звуки, верно?

Но он не отвечал, и я видела, что, хотя мы проехали совсем немного, слово «дом» уже обрело для него двойной смысл и главное место в его душе вновь занял Шпейер.

Дороги становились все круче. Перейдя через Вальтеллину, они стали подниматься по проходу, ведущему к Априке. Спутники и попутчики, отдыхающие за кружкой пива в гостиницах, с усмешкой говорили им, что эти скользкие и опасные тропки нужно рассматривать всего лишь как репетицию к пыткам, которые уготовили им высокие Альпы. Венделин, вспоминая свое путешествие в Италию, знал, что это правда, и не оставлял попыток убедить в этом жену.

– Как бы холодно и ветрено здесь ни было, какой бы усталой ты себя ни чувствовала, если ты намерена перейти со мной через Альпы, то должна понимать, что там эти тяготы возрастут вдвое или втрое. А ведь есть еще разбойники с большой дороги и кое-что похуже…

Его супруга невозмутимо отвечала:

– Они нас не побеспокоят, когда увидят гроб. Никто не захочет связываться с похоронной процессией. – Она сжимала губы, так что они превращались в тонкую линию, и говорила: – Едем дальше.

Венделин ощутил, как на него нахлынула теплая волна огромного облегчения. Он и представить себе не мог, что будет делать без ее объятий по ночам и ее сонного мягкого дыхания, щекочущего ему шею во сне.

Каждую ночь, сгрузив гроб с телом Иоганна в стойле или сенях, которые неохотно предоставлял им очередной хозяин, Венделин на некоторое время оставался наедине с братом, после чего обязательно благодарил лошадку, которая целый день везла на себе столь тяжкую ношу.

Он вслух разговаривал с гробом Иоганна, желая брату доброй и покойной ночи, после чего присоединялся к жене в гнездышке из одеял, которое она уже согрела для него.

Но бывали и другие ночи, когда он сидел на соломе, положив одну руку на гроб, и поверял Иоганну свои страхи и опасения насчет stamperia и ее сотрудников.

– Как мне быть дальше, Иоганн? – растерянно спрашивал он. – У меня нет того упорства и силы воли, которыми обладал ты. Я распорядился, чтобы во время нашего отсутствия людям платили по-прежнему. Но ты же понимаешь, что имеющихся денег нам хватит лишь до будущей весны. Что же мне делать?

Меня тошнило, у меня подгибались ноги и кружилась голова, словно я выпила чего-нибудь крепкого. Тишина вокруг стояла такая, что мне казалось, будто я слышу дыхание птиц.