Книга из человеческой кожи - Мишель Ловрик

Марчелла, повенчанная с Господом?

Моя бедная голова пошла кругом, совсем как детский волчок. Все всегда возвращалось к одному и тому же. Не потеряй я завещание, ничего бы этого не случилось. Теперь, когда Пьеро Зен умер, а Марчелла превратилась в марионетку на ниточках, за которые дергал сынок, мне вообще не к кому было пойти и рассказать обо всем.

«Что ж, по крайней мере, – подумал я, – Марчелла не знает, что задумал ее братец с Иисусом и Агнцем. Хоть какое-то утешение. Пусть она не тревожится ни о чем еще немного».

Марчелла Фазан

В ту ночь я написала в своем дневнике: «Существует только одна причина, по которой погиб Пьеро. Его принесли в жертву. Мингуилло намерен поместить меня в монастырь. Успешно оклеветав меня и Пьеро, он заручился соучастием матери во всем, что делает. Он уже встречался со священником. Он похоронит меня заживо, поскольку все эти годы я упрямо отказывалась умереть».

Мать не заходила ко мне в комнату, поэтому я попросила Анну передать ей мою записку.

«Позволь мне объясниться, мамочка, – умоляла я. – Все совсем не так, как ты думаешь».

Ответа на мою просьбу не последовало.

Я могла себе представить, как Мингуилло воспользовался доверчивостью матери, ранил ее тщеславие и влил ядовитые инсинуации туда, где они жгли больнее всего. Она, пожалуй, даже искренне верила в то, что, будь Пьеро невиновен, он бы остался жив. А раз в ее глазах Пьеро не был невиновен, значит, и я тоже. Отныне мать превратилась в безвольную марионетку в руках Мингуилло.

Я послала ей еще одну записку. Если уж ей так неприятно видеть меня, то пусть хотя бы поговорит с художницей. «Сесилия все объяснит тебе, мамочка, обещаю!»

Но мать отказывалась иметь дело с миром, который, по ее убеждению, предал ее. Пьеро был обвинен в неподобающих отношениях не только со мной, но и с Сесилией Корнаро Я более не могла отрицать этого, особенно после того, как мать остановилась на пороге моей комнаты и напряженным голосом язвительно поинтересовалась: не были ли художница и ее cicisbeo «близкими друзьями»?

Моего тихого «да» оказалось для нее вполне достаточно. Это была ловушка. Вульгарная репутация Сесилии Корнаро лишний раз заклеймила Пьеро бесчестьем.

– Пожалуйста, мамочка, – повторила я, – если ты сама не пойдешь к ней, то попроси Сесилию Корнаро прибыть в Палаццо Эспаньол.

Мать молча покачала головой и метнула предостерегающий взгляд на Анну.

– В этом доме запрещено произносить ее имя, – с необычной для себя твердостью заявила она. – Так велел твой брат. Рядом с ней появился улыбающийся во весь рот Мингуилло. Я догадалась, что он подслушивал наш разговор от начала до конца.

– Дорогая мамочка! – приторно-жеманно произнес он и поцеловал ей руку. И они вместе зашагали по коридору.

Я мучительно размышляла над тем, известно ли Сесилии Корнаро о смерти Пьеро. По официальной версии он умер от необычной разновидности тропической лихорадки, которая пощадила население Венеции и унесла лишь его одного. Анна рассказала мне, что Мингуилло приказал всем слугам держать язык за зубами, грозя страшными и жестокими карами.

Разумеется, я надеялась, что Сесилия Корнаро будет скучать по мне, станет наводить справки и даже отправится на поиски, в конце концов. Когда же этого не случилось, я сказала себе: не исключено, что она просто не желает меня видеть, потому как я буду напоминать ей о безвременно ушедшем друге. «Быть может, – изводила я себя, – она даже подозревает меня в том, что я каким-то образом причастна к его смерти? Что моя семья заразила его какой-то неведомой болезнью, привезенной из наших владений в Перу? Что я могу, хромая, войти в ее студию и принести ей в подарок ту же заразу?»

И вдруг меня посетила печальная, но разумная мысль. Пусть лучше она никогда не узнает правду. Если она придет сюда, чтобы встать на мою сторону, она может пострадать. Как пострадала Анна. И Пьеро.

В то время я еще не знала, что Сесилия Корнаро уже покинула Венецию в составе экспедиции, направляющейся в Голландию, Бельгию и Люксембург. Ее отъезд состоялся внезапно, на другой день после убийства Пьеро. Мне уже приходилось слышать, как она похвалялась тем, что в Венеции ее не удержат ни дружеские, ни враждебные связи, когда речь заходит о том, чтобы отправиться в поездку по дальним странам.

Она никогда не узнает и о том, что должно было вскоре случиться со мной.

Сестра Лорета

Бесстыжая criada разнесла по всему монастырю историю о том, как я прижимала младенца Иисуса Христа к своей обнаженной груди. И много недель спустя монахини, проходя мимо моего окна, издавали громкие причмокивающие звуки, сопровождаемые взрывами грубого смеха. Они начинали хохотать во все горло, едва только я появлялась в дверях трапезной. Насмешки летели мне вслед, когда я шла по коротеньким монастырским улочкам, провожали меня в исповедальню и поджидали у выхода из нее. И тогда я уверилась: воля Господня не свершится до тех пор, пока в монастыре Святой Каталины не будет покончено с неправедным и богопротивным бурным весельем. Господь вскоре вознаградил меня за страдания. Словно в наказание непочтительным и дерзким монахиням, он послал мне новое испытание, чтобы я могла доказать свою чистоту и крепкую веру.

Один из священников обратил на меня свой нечестивый взор. Его не смутили даже мое изуродованное лицо, синие очки и неуверенная походка (волдыри и кровоподтеки от истязаний плоти причиняли мне боль). Хотя, быть может, именно мое тело, отмеченное набожностью и ревностным служением, вдохновило его на попытку похитить у Христа Его самую преданную невесту. Безнравственный и порочный священник не упускал ни единой возможности застать меня одну в молитвах на полу церкви. Он старался вовлечь меня в неправедный разговор обо мне самой, о легкомысленных монахинях, о моих истязаниях, о смерти Тупака Амару II, но более всего – о сестре Софии.

Мое собственное состояние возвышенной чистоты обернулось для меня особым даром – я могла распознавать и искоренять скверну в других. Когда я описывала свою искреннюю любовь к сестре Софии и те вещи, которые мы проделывали вместе, у священника учащалось дыхание и он начинал ерзать на скамье. Он с жадностью и вожделением спрашивал меня:

– Значит, с сестрой Софией вы изучали и практиковали искусство доставлять наслаждение своему Небесному Жениху в первую брачную ночь в раю?

И тут Господь послал мне знак – перед самым моим носом по каменным плитам пола пробежал скорпион. Я моментально осознала грязные намерения священника и то, что в сердце его поселилась похоть. Я начала опасаться за свою девственность. Затем я отказала ему в послушании, игнорируя мелкие наказания, которые он налагал на меня, и подвергая себя намного более суровой собственной епитимье.

Восторженно предвкушая таинство причастия, которое должно было состояться в следующее воскресенье, я удостоилась видения (оно явилось перед моими закрытыми глазами), в котором этот священник окровавленными руками держал Тело Христово[80] и облизывал своим черным языком воплощение Господа нашего. Рядом с ним извивалась толстая и обнаженная сестра Андреола, похожая на bacchante.[81] В чаше, в которой должно было находиться вино для причастия, бурлила и исходила паром какая-то зеленая жидкость.

Я восторжествовала. Мой дар позволил мне отличить поддельное Тело Христово от настоящего. Как раз такое чудо – распознавания фальшивой облатки – снизошло на нескольких святых, включая Людвину Шиедамскую, Маргериту Кортонскую и Джоан Постницу из Норвича, которая держала строгий пост в течение целых пятнадцати лет. Я еще раз уверилась в том, что обладаю безгрешной непорочностью, если подобное видение посетило меня всего через пятнадцать дней моего последнего поста!

Я поднялась на ноги посреди службы и вскричала:

– Не пейте из чаши! Этот человек осквернил Тело Христово своими нечистыми руками! Или вы не видите, как он скрежещет зубами при одном только упоминании Спасителя нашего? – После этого я лишилась чувств, но перед этим успела показать пальцем на священника и выкрикнуть: – Он хотел лишить меня девственности!

Да, чуть не забыла. Моими последними словами были:

– Сестра Андреола! Смотрите, как она похотливо танцует с дьяволом!

Было проведено надлежащее расследование, в ходе которого выяснилось, что этот священник склонил многих молодых девушек своего прихода к грехопадению, так что его отстранили от проведения богослужений и лишили сана. Я же была приглашена на беседу в кабинет priora, где меня ждали двое священников. Они сообщили мне, что в результате моего видения (и свидетельств пяти беременных девушек из Арекипы, которые подтвердили его истинность) пожелания монахинь на сей раз учтены не будут, и я стану не просто членом Совета, а еще и vtcaria,[82] подчиняющейся только самой priora. Из-за спин священников priora обожгла меня взглядом, исполненным богопротивной ненависти ко мне и к ним. Я услышала, как она пробормотала себе под нос: