Португальская колониальная империя. 1415—1974. - Анатолий Хазанов

Португальская колониальная административная система была построена по принципу военно-бюрократического централизма. «Заморские провинции» были разбиты в военно-административных целях на дистрикты во главе с губернаторами. Каждый дистрикт соответственно делился на муниципии, интендантства и округа, управляемые назначаемыми губернатором чиновниками. В основании этой пирамиды находились административные посты. К началу 60-х гг. в Анголе было 13 дистриктов (6 из которых по территории превосходили Португалию), 4 интендантства, 56 муниципий, 20 округов и 325 административных постов. В начале 70-х гг. в Анголе было 16, а в Мозамбике 10 дистриктов. Губернаторам дистриктов, подчиненным губернатору или генерал-губернатору, в свою очередь была подчинена целая иерархия местных чиновников, которая по нисходящей шкале состояла из интендантов, администраторов и начальников постов («шефес ду пошту»). На самой нижней ступеньке этой административной лестницы располагались африканские вожди, имевшие дело непосредственно с коренным населением. По примеру своих британских коллег португальские колонизаторы не устранили традиционных институтов власти для местного населения, а сделали их составным элементом своей военно-бюрократической системы.

Основной административной ячейкой «провинций» являлись посты («поштуш»). «Шефес ду пошту» — чаще всего кадровые офицеры португальской армии — являлись, по существу, ничем не ограниченными местными правителями. Как говорилось в одном из португальских учебников по государственному праву, «функции администратора округа и начальника поста имеют важнейшее значение в нашей заморской администрации, поскольку это власти, находящиеся в прямом и постоянном контакте с местным населением. Администратор округа — это одновременно чиновник, ведающий записью актов гражданского состояния, судья по вопросам обычного права, управляющий сбором налогов, покровитель экономики района и помощник центральной администрации».

Погрязшая в пороках, коррупции и всевозможных злоупотреблениях военно-бюрократическая клика в колониях заботилась лишь о своих материальных интересах; там царили беззаконие и дикий произвол.

Лиссабонское правительство сквозь пальцы смотрело на злоупотребления колониальной администрации и даже открыто поощряло их, поскольку богатства, нажитые путем хищнического разграбления природных и людских ресурсов, широким потоком текли из Африки и Азии в Португалию. Созданная в колониях система административного управления находилась в полном соответствии с интересами господствующего класса метрополии, в руках которого были сосредоточены все основные рычаги и приводные ремни колониального административного аппарата. Этот аппарат, усиленный военным гарнизоном, представлял собой, таким образом, не что иное, как машину для эксплуатации африканских и азиатских колоний португальским империализмом.

Идейные конкистадоры португальского колониализма (Ж. Фрейре и др.) пытались обосновать «исключительность» заморской политики Португалии, создав теорию лузо-тропикализма. Согласно ей существуют особые социально-психологические свойства португальцев, которые заключаются якобы в отсутствии всяких расовых предрассудков, в умении приспосабливаться к чуждой им социальной среде, особенно в условиях тропиков, и преображать эту среду посредством биологической и «культурной ассимиляции». «На протяжении всего существования режимов Салазара — Каэтану, — пишет известный американский ученый А. Айзаакмэн, — Португалия и ее политические и научные союзники неутомимо распространяли миф лузо-тропикализма, чтобы оправдать свое долгое присутствие в Африке… Считалось, что политика расового эгалитаризма породила длительные и гармоничные отношения с африканцами, что имело своим следствием включение “заморских провинций” в более широкую общность — португальскую нацию».

Созданная и романтизированная португальской историографией легенда о лузо-тропикализме является одной из самых хитроумных и вредоносных легенд, которые когда-либо были пущены в оборот и взяты на идеологическое вооружение агентами колониализма за всю его многовековую кровавую историю.

Убедительная критика этой теории, разоблачающая ее порочную сущность, была дана известным ангольским ученым и общественным деятелем Марио де Андради в статье «Что такое “лузо-тропикализм”?». Вскрывая полную научную несостоятельность этой теории, в основе которой лежат мистификация и мифотворчество, М. де Андради писал: «Фрейре упускает существо колониального вопроса. Его понимание лузитанской культуры очень просто: это весь комплекс типично европейских ценностей, перенесенных и пересаженных колонизатором, — нравы, привычки, вера, а также техника, короче — стиль жизни.

Какое гармоничное и сердечное участие в этом культурном идеализме, в этой мистификации может принимать Африка под португальским господством, где туземные культуры систематически разрушались жестокой политикой ассимиляции? Люди там детрайбализованы, все население подвергается принудительному труду».

Апологеты португальского колониализма обычно аргументировали тезис об отсутствии «цветного предрассудка» у португальцев ссылками на большое количество смешанных браков в колониях в XVI—XIX вв. Однако, смешанные браки, на которые так любят ссылаться теоретики лузо-тропикализма, на деле были не результатом отсутствия у португальцев «цветного предрассудка», а вынужденной необходимостью, продуктом конкретной исторической ситуации, созданной отсутствием белых женщин.

Другой их аргумент состоит в том, что в Бразилии португальцам удалось полностью ассимилировать африканцев, которые восприняли португальскую культуру, язык, а также сами оказали ассимилирующее воздействие на португальцев, в результате чего возникло новое лузо-тропикалистское общество. Точно такой же процесс ассимиляции, по их мнению, происходил и в Анголе. Однако они игнорируют тот факт, что ангольская экономика, экология, расовая демография и продолжительная история резко отличаются от бразильских реалий. Как отмечает американский историк Дж. Бендер, «лишенные своих корней африканцы, ввезенные в Бразилию, были не способны сохранить свои традиционные институты, социальные стандарты или ценности, чтобы спасти свою культурную самобытность, несмотря на требования принять язык, космологию, одежду, пищу и богов господствующей культуры… Черные были почти полностью ассимилированы и поэтому в культурном отношении стали больше бразильцами, чем кимбунду, киконго или йоруба».

Лузо-тропикалисты рассматривали процесс ассимиляции как процесс, состоящий из трех стадий: разрушение традиционных обществ, насаждение португальской культуры и, наконец, «интеграция детрай-бализованных и опортугализованных африканцев в португальское общество». Именно этому курсу португальцы следовали в Бразилии. Что касается Африки, то португальцы оказались неспособными осуществить даже первую стадию ассимиляционного процесса. Им не удалось подорвать основы социальных отношений традиционного африканского общества. Португальцы не могли и не хотели осуществить вторую стадию процесса — приобщить африканцев к своей культуре. Например, в 1940 г. лишь 1012 африканцев в Анголе умели читать и писать по-португальски, что составляло менее 0,03% африканцев в колонии. Хотя число коренных жителей, принятых в школы за последние 25 лет существования колониального режима, выросло более чем в 10 раз, из-за низкого качества и труднодоступности образования только 5% африканцев смогли закончить четырехклассную начальную школу. Насколько малочисленна была часть африканцев, абсорбировавших португальскую культуру, убедительно показал в своих исследованиях Ф.В. Хаймер, использовавший сложную технику подсчетов на основе социологических опросов, охвативших почти 80% коренного населения Анголы.

Он обнаружил, что в начале 70-х гг. лишь ничтожное число африканцев знало португальский язык, историю, географию и политических лидеров Португалии. Например, 6,5% глав сельских семей в 1970— 1971 гг. знали, кто такие Салазар, Каэтану и Америко Томаш, менее 1% смогли назвать столицу Португалии. 85% опрошенных не знали, что такое Мозамбик, 0,6% идентифицировали его как португальскую территорию. Исследования Хаймера показали, что большинство африканцев-крестьян продолжали ориентироваться в традиционном историческом и географическом контексте и оставались относительно не затронутыми португальской культурой.

Что касается городов, то здесь имел место не процесс абсорбции африканцами португальской культуры, а процесс вытеснения африканцев из всех сфер социальной деятельности. Их вытесняли из жилых районов (они, как правило, жили в пригородных кварталах «муссекиш», но и оттуда их часто изгоняли. В Луанде, например, полностью исчезли четыре «муссекиш»). Им было трудно найти работу. Даже должности, не требующие высокой квалификации (официанты, водители такси, продавцы лотерейных билетов, горничные, швейцары), в период, предшествовавший независимости, занимали белые и мулаты. Черные гетто в Анголе, в отличие от черных гетто в США, существовали изолированно и не давали возможности их обитателям ни для продвижения вверх по социальной лестнице, ни для приобщения к западной культуре. Следует согласиться с выводом, который сделал Дж. Бендер: «Португальская колониальная система господствовала над африканцами и в сельском и в городском секторах, не абсорбируя их. Она истощила африканцев экономически, но так никогда полностью и не интегрировала их в систему. Таким образом, реальность оказалась диаметрально противоположной целям “цивилизаторской миссии” и “лузо-тропикализма”».