Микеланджело Буонарроти - Элен Фисель

– То, что ты услышишь, Джорджо, я узнал от своего друга Балдуччи, который выкупил в Риме банк Якопо Галли. Слушай внимательно, и ты многое поймешь.

Микеланджело был бледен. Он долго молчал, а потом тяжело вздохнул:

– Это было в 1527 году, когда ты был еще почти ребенком. Представь себе огромное войско солдат-наемников, обрушившееся, словно саранча, на Ватикан.

Он посмотрел на своего собеседника, который от страха даже перестал записывать:

– Коннетабль де Бурбон пал одним из первых при штурме городских стен. Пуля попала ему прямо в живот, и ему представилась возможность подержать в руках собственные кишки. Живой он, возможно, удержал бы свои войска.

Микеланджело задумался, как бы сомневаясь в чем-то. И вдруг его голос стал полным презрения:

– В соборе Святого Петра папа плакал и топал ногами от ярости. Потребовалось тринадцать кардиналов, чтобы оттащить его, завернутого в плащ, по тайным коридорам в замок Святого Ангела, ощетинившийся пушками. Крепость была переполнена людьми: тысячи беженцев укрылись там. Каждый был командиром, а это значит – никто. Кардинал Орсини, может быть. Но худшие – это не всегда те, кто осаждают.

Внутри замка, несмотря ни на что, царили неистовство и оргии.

Микеланджело провел рукой по глазам. Его речь стала отрывистой, пресекающейся долгим молчанием:

– Немецкие ландскнехты взяли Рим 4 мая 1527 года и подвергли город разграблению. Солдаты разрубали надвое детей, насиловали женщин, даже монашек, творили безобразия с распятиями. В Санто-Спирито они прибивали гвоздями больных к их кроватям.

Джорджо Вазари слушал, и лицо его изменилось, словно по нему ударили кулаком. Перо упало, запачкав чернилами дорогой ковер, но он и не подумал его поднимать. Микеланджело, такой маленький, такой сморщенный, походил теперь на Моисея, осуждавшего людей, поклонявшихся золотому тельцу. Он продолжал:

– Солдаты пытали, выкалывали глаза, вырывали ногти, резали богатых и бедных на куски, а потом бросали их в Тибр. Площадь Камподеи-Фьори превратилась в рынок, где продавались ворованные вещи – от церковных принадлежностей до драгоценностей, извлеченных из развороченных сундуков.

Микеланджело вновь остановил свой рассказ, машинально теребя рукава, словно пытаясь вернуть себе связь с реальностью:

– Церкви стали конюшнями, часовни – отхожими местами. На картинах выкалывали глаза Христу и Богоматери, по улицам гоняли ослов, облаченных в одежды священников. Самыми отвратительными, как поведал мне Балдуччи, были швабы: все в лохмотьях, пьяные от крови и скверного вина, они кричали: «Да здравствует папа Лютер!»162

Микеланджело посмотрел куда-то вдаль, поверх головы Джорджо Вазари, как будто пытаясь увидеть нечто, намного превосходившее его воображение и недоступное для понимания:

– И как только Господь мог допустить это истребление, да еще усугубленное эпидемией чумы? Почти целый год! Все продолжалось, пока папа не унизился до того, чтобы подписать с императором мир на самых ужасных условиях: сорок тысяч дукатов, у него просто больше не было, Парма, Плезанс, Пьяченца, Модена, Чивитавеккья и даже замок Святого Ангела – все это досталось победителям. Освобожденный в декабре, он бежал в Орвието, будто какой-нибудь жалкий воришка.

Микеланджело метал громы и молнии в Климента VII, который в его воспоминаниях выступал весь увешанный золотом и драгоценными камнями, словно переодетый в маскарадный костюм мальчишка. Как будто папа имел цель поиграть какое-то время роль короля в заведомо проигранной шахматной партии!

Скульптор медленно встал и покинул притихшего Вазари. Уходя, он показал ему на чернильное пятно на ковре: недопустимо так относиться к хорошим вещам.

Новая Флорентийская республика

Но вернемся в 1527 год. Разграбление Рима, уничтожение двадцати тысяч его жителей и позор папы из рода Медичи придали храбрости флорентийским вольнодумцам, и они восстали против жестокого деспотизма губернатора Александра Мавра163.

Вынужденный как-то реагировать на это, Микеланджело закрыл часовню Медичи. Все равно было невозможно сконцентрироваться на работе, и к тому же он, будучи страстным бунтарем по натуре, встал на сторону участников переворота. 31 мая 1527 года Николо Каппони, представлявшего интересы умеренных республиканцев, избрали гонфалоньером Флоренции.

После изгнания сторонников клана Медичи во Флоренции вновь была восстановлена республиканская конституция 1494 года. Высшим органом власти стал Большой Совет, состоявший из двухсот граждан республики, избираемых по старой демократической системе. В компетенцию Большого Совета вновь вошло формирование правительства (Синьории), а также утверждение законов республики. Синьория в свою очередь осуществляла общее руководство внутренней и внешней политикой, а гонфалоньер выполнял функции главы государства и избирался на один год с правом переизбрания неограниченное количество раз. И, конечно же, была создана вооруженная милиция для защиты города от возможных нашествий.

После этого во Флоренции началась эйфория: торговля бурно развивалась, все работало, делами управляли лучшие люди города.

Что же касается Микеланджело, то он в первые дни 1528 года получил письмо от папы, в котором ему предписывалось несмотря ни на что продолжить работу. Не зная, как поступить, Микеланджело срочно попросил аудиенции у гонфалоньера Каппони.

– Мне не нужны дукаты папы Климента, – сказал он, – но я хотел бы продолжить работать над скульптурами в часовне Медичи.

– Нет, Микеланджело, – ответил ему гонфалоньер, – иначе Большой Совет сочтет тебя предателем!

Подготовка к обороне Флоренции

Конечно, во Флоренции боялись, что ярость Климента VII падет на недружелюбный ему город, но все готовы были биться за свободу до последней капли крови. К сожалению, страшная эпидемия чумы окончательно отобрала у флорентийцев всякую надежду на светлое будущее.

У Микеланджело тяжело заболел младший брат. Он, не узнавая старшего, лежал с пожелтевшим языком, в горячечном бреду, а Микеланджело, рискуя жизнью, сидел с ним до его последней минуты.

Скульптор потом рассказывал в одном из писем, как его вынудили в одиночестве копать могилу, так как уже не оставалось могильщиков, как он сжигал одежду брата, как, совсем обезумев, он написал завещание в пользу своих племянников. Но, к счастью, Микеланджело пережил эпидемию невредимым.

А в это время Климент VII, попирая всякие понятия о благопристойности, вступил в альянс с Карлом V, с Испанией и с герцогом Урбинским. Их объединенная армия пошла на Флоренцию, чтобы свергнуть республику и восстановить в городе власть Медичи.