Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

что участвовали в восстании; требовались тысячи матросов… К счастью, командование Черноморского флота к производству фильма о славном лейтенанте Шмидте отнеслось не просто доброжелательно, а откровенно заинтересованно.

Главный консультант фильма, адмирал И. С. Руднев, в те неспокойные дни, когда в Средиземном море корабли нашего флота и 7-го американского противостояли друг другу, уделял «Почтовому роману» максимум внимания и участия.

И все же самым большим другом фильма с первого и до последнего дня был капитан 1-го ранга Александр Николаевич Сунаев – глубокий знаток истории флота, сам боевой командир (это, пожалуй, самое главное), личность на редкость творческая. С ним легко было говорить, спорить, познавать душу моряка, корабельную атмосферу… Он стал живым талисманом нашего коллектива.

Тем не менее ЧП случались чуть ли не каждый день. То море заштормило, то актриса не приехала вовремя, то внезапно назначены учения на флоте, то обвалилась дорога у берега моря, то артист «не в форме» – и такая «бессовестность» случается… То то, то это… И в результате – невыполнение плана. Значит, группа лишается несчастных грошей, премиальных.

В коллективе в таких случаях – уныние, тоска, которую пытаются «залить»…

Наступил момент, когда я почувствовал, что больше не выдержу – взорвусь.

– Фима, – обратился к нашему администратору, – сделай место в ресторане. Хочу напиться…

– Что вы, Евгений Семенович, легче достать катер и смотаться в Турцию выпить, чем сейчас попасть в ресторан.

В тот год Севастополь стал открытым городом и наполнился «дикарями» – отдыхающими со всего Союза. Но Фима был молодец: он мог достать все! Таких помощников режиссеры не просто ценят, а любят. Без таких, как Фима, кинематограф уже давно бы перестал существовать.

И вот мы в ресторане, который действительно оказался заполненным до крайности. Духота, табачный дым резал глаза. Стол, за который мы сели, был мерзко грязен. Гремела, как во всех наших ресторанах, музыка. Почему так оглушают, прямо-таки долбят ударными по голове?.. С эстрады слышится: «Капитан второго ранга для своей дамы заказал “Шаланды, полные кефали”!». Через две-три минуты: «Капитан третьего ранга просит “Мясоедовская улица моя”»…

Сидевший напротив меня молодой человек, уже «не вязавший лыка», спросил, тупо уставившись на меня:

– Слышь, ты не с «Пржевальского»?

– Да, с «Пржевальского», – ответил я, чтобы отвязаться от него.

– Не пи..! Ты с «Кара-Бугаза»…

– Да, с «Кара-Бугаза».

– Не пи…! – смачно матерился он. Я понимал, что он называл корабли, пытаясь угадать, не служили ли мы с ним вместе. Видимо, мое лицо ему было знакомо.

– Рок-н-ролл! Для штатского в белом костюме! – хрипато прокричали с эстрады. И грохнуло! Я закрыл уши.

– Чё, не нравится? – спросил мой визави.

– Кошмар! – ответил я.

– Сейчас, – промямлил сосед. И, шатаясь, натыкаясь на столики, пошел через весь зал к оркестру. О чем-то поговорил с музыкантами – те положили инструменты и ушли с эстрады.

Нам принесли водку. Так хотелось воспользоваться блаженной тишиной и выпить. Выпили.

– Не принимайте все так близко к сердцу, Евгений Семенович! – сочувствующе сказал Фима. – Так вас надолго не хватит.

Вернулся мой спаситель. На лице его сияла улыбка: он был доволен собой.

– Так хорошо? – спросил он.

– Спасибо, дорогой, – поблагодарил я и спросил – Ты кто?

– Радист. Шесть месяцев носился по океанам. Заработал бабки… Купил жене шубу… Вернулся… А она с хахалем, сука…

Что-то защемило внутри – так мне жалко его стало. Красивый мужик, и вот такое…

– Ушел от нее? – спросил Фима.

– Шубу топором изрубил. Кобелю морду набил… И все!

Снова громыхнул оркестр. Радист выругался и почти бегом кинулся к эстраде. Музыканты ушли.

– Что ты им говоришь? – спросил я, когда он вернулся.

– Плачу по сто рублей, чтоб не играли пять минут.

– Ну зачем же так швыряться деньгами? – стараясь не обидеть его, сказал я. – Лучше бы родителям помог.

Радист, склонив голову на грудь, молчал. Слезы катились по его не очень выбритым щекам. Потом он шумно высморкался, вытер мокрые щеки и сказал:

– Эх, была бы маменька жива, отца-то я не знаю, я бы ей сейчас хату построил возле Днепропетровска. – Сказал эти такие жалобные слова, рванул с шеи галстук: – На! – И протянул мне цветастый, с попугаями и крокодилами, кусок заморской мануфактуры.

Я в ответ подарил ему свою фотографию-открытку. Толян – так он нам представился – смотрел, смотрел на открытку и взвизгнул:

– Ё-моё! А я-то думаю, где я видел эту рожу! – Он встал во весь рост и потянулся через стол целоваться. – Слухай, может, тебе деньги нужны, так не стесняйся. Возьми. Мне они ни на какой хрен не нужны…

Его глаза снова увлажнились…

Сдавалась наша картина с особой помпой! На студии вдруг все засуетились: прошел слух, что приедет сам Первый секретарь ЦК КП Украины Шелест со всеми членами республиканского Политбюро…

То ли от чиновничьего чванства, то ли от элементарного бескультурья, но со мной никто не посоветовался. Даже не поставили в известность о предстоящем событии: держали все в непонятном для меня секрете. Да, я знал, что просмотр должен быть, но когда, где, кто на нем будет – не сказали. Просто, когда все решили за моей спиной, приказали: «Быть на студии к 17.00». И все…

По тому, как просмотровый зал готовился к приему гостей – воды, вина, коньяки, фрукты, пирожные и прочее ставилось на столы, – догадался, что будут «верха»…

В ворота студии одна за другой въезжали черные машины – большие «членовозы» и поменьше, «Волги». П. Е. Шелест и его свита прошли в зал, уселись. Перед ними выступил голова Комитета по кинематографии С. П. Иванов:

– Нам вдалося, дорогой Петре Юхимович, зробыты картину до вэлыкого свята – сториччя Лэнина – з його образом. – И ни слова о Шмидте, не говоря уже о создателях фильма.

После просмотра гости окружили столики с напитками. Оживленно обменивались мнениями о фильме. Я, стоявший в стороне от кормушки, все же слышал слова одобрения и даже восторги. Подробности приводить не буду – нескромно.

– А этот Матвеев – украинец. Цэ так?

– Вин и вчился у нас. Евгений Сэмэнович, що вы там стоите? Пидийдить сюды, – с подчеркнутой любезностью пригласил меня «голова».

Я подошел. Пожимали руки все. Наверное, потому, что первым это сделал Шелест.

– Что вас держит в Москве? Ну, война раскидала сынов по стране, а теперь надо возвращаться домой… А то и Бондарчук, и Леня Быков, и вы где-то вдалеке от родины. Иванов, внесите предложение… А фильм настоящий. Спасыби! Проблэмы? – спросил по-доброму секретарь ЦК.

– Есть, Петр Ефимович! – осмелел я. – На студии очень много талантливых людей… Но как-то все незаслуженно обойденные.

– Чем? – спросил Шелест.

– Страшная нужда в квартирах,