Кровавая правая рука. Билеты на тот - Джоэль Таунсли Роджерс

кармане, когда я ехал к дороге номер семь, а эта здоровая рыжая дворняга пыталась укусить мое колесо: Это было незадолго до того, как я встретил девушку. А может быть, я потерял конверт на стоянке у озера Мертвого Жениха, когда наклонился, рассматривая пятна крови?

Ну что же, я могу найти эти деньги, а могу и не найти. Если найду, то, конечно, припрячу их получше. А если нет — что ж, в конце концов, этот гонорар я не заработал. Я даже не открывал конверт, чтобы узнать, сколько в нем денег.

Но теперь, когда я услышал, сколько денег взял в банке Сент-Эрм, я уже не сомневался, что в моем конверте лежало пятьдесят бумажек по пятьдесят долларов. В этом я теперь был твердо уверен.

В свете фар среди окружающих нас людей появился почтмейстер Квелч. В первый момент я даже не подумал о девушке, которую мы оставили на его попечение в доме Мак-Комера. Увидев Квелча, я не подумал о том, что могло с ней произойти и где она может быть сейчас. Остался с ней кто-нибудь или она сейчас одна. Просто мне стало плохо, когда я увидел, что сделали с человеком, которого она любила — с человеком, которого ей уже не суждено видеть; живым. Я подумал только: «Вот снова появился долгоиграющий патефон», когда увидел, как Квелч шагает к нам, высоко поднимая колени. На нем был все тот же стоячий целлулоидный воротничок и галстук-бабочка, и рот уже приоткрылся, чтобы изречь очередную глупость. Теперь, когда. Квелч пришел сюда и начал разглагольствовать, я могу продолжать обследование трупа под внимательным присмотром Розенблата и Мак-Комера, избавившись наконец от настойчивых расспросов лейтенанта.

Я помню каждую минуту этого злосчастного часа. И если они мне не верят — тем хуже для них. Даже если бы я сейчас нашел руку Сент-Эрма у себя в кармане, я все равно не сомневался бы, что говорю правду.

— Почтмейстер Квелч из Уипль-Вилля, — Квелч с простодушной улыбкой протянул руку Адаму Мак-Комеру. — Профессор Мак-Комер, если я не ошибаюсь? Мы виделись, когда вы в первый раз сюда ехали. Это было двадцать седьмого мая примерно в четверть четвертого. Тогда по пути к своему дому вы остановили машину у почты, чтобы распорядиться насчет доставки корреспонденции.

— Рад снова видеть вас, мистер Квелч. — Профессор Мак-Комер повернулся и пожал протянутую руку без каких-либо признаков радости или неудовольствия. — Наверное, я должен перед вами извиниться за то, что когда вы назавтра позвонили, я бросил трубку. Ведь это же были вы? Я не люблю так резко прекращать разговор, но я был занят работой, и не выношу, когда меня отвлекают.

С тех пор, как я пришел к нему в сад и мы ходили ремонтировать машину, у старого Адама появилась во рту нижняя вставная челюсть. Сейчас он уже не шепелявил и не жевал деснами. Теперь, когда ему было во что упереться языком, у Мак-Комера был довольно приятный глубокий голос. Лицо его тоже выглядело получше. Впрочем, с точки зрения внешнего вида, человек без зубов в верхней челюсти выглядит немногим лучше беззубого. Щеки профессора по-прежнему оставались сморщенными и ввалившимися. Но когда человек стар, он уже не обращает внимания на свою внешность. Ему это совершенно безразлично.

— Я вас понимаю, профессор, — сказал Квелч, с любопытством разглядывая лежащее на дороге тело Сент-Эрма. — Терпеть не могу, когда мне мешают сосредоточиться. Да, видимо, тогда звонил я. Это было девять дней назад, в прошлый понедельник. Примерно в шесть десять вечера, сразу после того, как прибыл грузовик с почтой из Нью-Йорка. Я тогда получил пакет на ваш адрес. А вы оставили мне распоряжение не доставлять вам почту, а складывать у себя. Если, конечно, не будет ничего важного. Вы не хотели, чтобы корреспонденцию оставляли в вашем почтовом ящике, потому что вы можете забыть и пару недель в него не заглядывать. А письма вывалятся или размокнут под дождем или их заберет какой-нибудь прохожий. За это время к вам ничего не приходило, кроме нескольких научных журналов и каталогов.

Насколько я понимаю, они все не очень интересны. Вернее, не очень важные. Так что я их просто складывал для вас на почте. Но это было заказное письмо от ваших адвокатов, Барнаби и Барнаби, Нью-Йорк-Сити, улица Тенуолл, и я подумал, что вы захотите получить его сразу. На просвет мне показалось, что внутри был чек, хотя я и не смог определить, на какую сумму. Я подумал, что вам нужно сразу об этом сообщить, и поэтому решился вас побеспокоить. Но когда вы сказали, чтобы я вам не мешал, вы, конечно, были правы.

— Я вам очень признателен, — ответил старый Мак-Комер. — Это мои дивиденды за квартал. Я и забыл, что они должны прийти. Как-нибудь зайду к вам за пакетом.

— Я принес его с собой. Он здесь, в сумке. Я подумал, почему бы мне не заработать девять центов за доставку. Это заказное письмо с уведомлением о вручении. Вам нужно только за него расписаться.

Он вытащил письмо вместе с помятой книгой записей и огрызком карандаша и опустил их к самому лицу склонившегося над трупом Мак-Комера. Но старый Адам был уже вне себя. Его оттопыренные уши вздрагивали. Острые синие глаза свирепо уставились на почтмейстера из-под нахмуренных бровей:

— Нечего ко мне приставать сейчас с этой ерундой, вы, болтливый клоун! Я не стану сейчас ничего подписывать!

— Что такое? — Я — блатливый боун?! — возмутился Квелч. — Ах, ты, гысологовый полоухий…

Почтмейстер мог придумывать эпитеты, но не в состоянии был их нормально выговорить. Его мозг, укрытый тремя длинными прилипшими к лысине волосками, перегрелся от возмущения. Видимо, он хотел сказать «лысоголовый» и «лопоухий». Против этого старому Адаму нечего было бы возразить. Если уши у человека торчат в стороны, то тут уже крыть нечем. Но Квелч не смог подобрать к своим прилагательным подходящее существительное. Вряд ли человек обидится, если его назвать психологом. У меня, правда, был знакомый преподаватель химии, который обижался, когда его называли профессором. Не потому, что он не был профессором. Просто этому человеку не нравилось, когда его так называли. Старый Адам был не из таких. Его раздражали разглагольствования Квелча — так же, наверное, как и некоторые мои замечания. Но он умел держать себя в руках.

— Я представитель правительства Соединенных Штатов, — с достоинством произнес Квелч. — …Президент подписал мое удостоверение на должность, как только приступил к исполнению своих высоких обязанностей. Потому что я хороший и преданный демократ, а сейчас, согласно новому