Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Постоянной головной болью для верховной власти оставался польский вопрос. Во всех секретных докладах и после подавления восстания 1830–1831 годов отмечалось стремление большинства польского населения к восстановлению независимости. Поэтому одной из важных задач перлюстрации был контроль за перепиской поляков. В этой связи в ходе всеподданнейшего доклада В.Ф. Адлерберга 2 декабря 1847 года обсуждался вопрос об усилении «черного кабинета» в Одессе. Руководитель почтового ведомства доложил, что находящиеся в Турции, Болгарии, Сербии выходцы из Польши с английскими и французскими паспортами «могут стараться заводить сношения с пребывающими в Одессе их соотечественниками». Но одесский почтмейстер перегружен, поэтому необходимо при почтовой конторе иметь еще одного чиновника «для секретного надзора за перепиской и в особенности между поляками». Было решено учредить в одесской почтовой конторе должность цензора иностранных газет и журналов, который совмещал бы свои прямые обязанности с перлюстрацией[409].

Появление в империи новых органов политического розыска и политического контроля — III Отделения в 1826 году и Корпуса жандармов в 1827‐м — поставило перед высшей властью вопрос об их взаимодействии с «черными кабинетами». С одной стороны, переписка жандармских офицеров была объявлена неприкосновенной для перлюстраторов. С другой стороны, на этой почве возникали конфликты. Весной 1838 года начальник 4‐го жандармского округа генерал-майор Дробуш «отнесся доверенным образом» к окружному почт-инспектору 5‐го округа А.О. Имбергу в отношении наличия сведений, что «местное почтовое начальство имеет секретное предписание вскрывать письма, следующие лицам, занимающим по службе значительные посты». Иными словами, Дробуш намекал на перлюстрацию секретной переписки своих подчиненных. В связи с этим управляющий Почтовым департаментом князь А.Н. Голицын 20 апреля 1838 года сообщал начальнику III Отделения и шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу, что всем учреждениям, где производится перлюстрация, «строжайше воспрещено вскрывать пакеты, адресуемые на имена офицеров Корпуса жандармов» и «ныне же строжайше подтверждено <…> виленскому губернскому почтмейстеру, чтобы переписка вверенного Вашему сиятельству корпуса оставалась неприкосновенною»[410].

Но претензии генерал-майора Дробуша к почтовым чиновникам не прекратились. 26 августа 1838 года он направил донесение Бенкендорфу о вскрытии в Аккерманской почтовой конторе трех секретных пакетов с приложением трех поврежденных почтовых оболочек. На двух из них «печати совершенно гладки, не имея никакого вида», а под третьей «подклеен лоскуток другой бумаги». Особую важность этому происшествию придавало то, что в данных пакетах содержалась секретная переписка Дробуша с жандармским подполковником Беком по делу умершего действительного статского советника Петрова. Последний неоднократно обращался в Петербург, обвиняя в злоупотреблениях чиновников соляного промысла и чинов земской полиции. Существовало подозрение, что жалобы Петрова в Петербург вскрывались в почтовой конторе, с ними знакомили заинтересованных лиц или «по общему совету уничтожали». Было предположение, что и смерть Петрова была насильственной. Секретные пакеты с поврежденными печатями, по словам генерал-майора, также поступали к нему из Житомира и Гродно. В результате А.Н. Голицын сообщил начальнику штаба Корпуса жандармов А.Н. Мордвинову 16 сентября 1838 года, что была проведена экспертиза этих трех конвертов на Петербургском почтамте. Относительно двух конвертов было сделано заключение, что «в жаркое время года весьма часто получаются пакеты с подобными печатями, в особенности же случается сие с пакетами, запечатанными хорошим сургучом, каковым были запечатаны два вышеупомянутых куверта». Лоскуток бумаги был подклеен, чтобы сургучная печать не приклеилась к вложенной в конверт бумаге. Таким образом, претензии жандармского генерала были формально отвергнуты[411].

Но жаловались на вскрытие писем не только жандармские штаб-офицеры и генералы. Сам А.Х. Бенкендорф 9 февраля 1840 года обратился к князю Голицыну не с требованием, а с просьбой, чтобы пакеты на его имя из Грузии и с Кавказа, особенно от генералов, штаб— и обер-офицеров корпуса жандармов, не распечатывались. Граф мотивировал это тем, что тогда чины Корпуса жандармов знали бы, что их донесения не станут известны никому, кроме их начальника, и могли бы писать «с должной откровенностью». В свою очередь князь заверил Александра Христофоровича, что дал предписание о нерассмотрении пакетов на имя начальника III Отделения и шефа Корпуса жандармов из Грузии и с Кавказа местным почтовым начальством[412].

Еще одной важной проблемой деятельности «черных кабинетов» было определение ответственности управляющих структур за ведение перлюстрации. Выше я уже писал, что 31 августа 1826 года секретный комитет выработал специальные правила осуществления перлюстрации: «1) чтобы вскрытие почтовых отправлений сохранялось в величайшей тайне; 2) перлюстрация должна быть сосредоточена в одном управлении, т. е. в почтовом ведомстве». Но попытки нарушить монополию почтового ведомства в этом деле предпринимались неоднократно. Губернаторы, генерал-губернаторы, жандармские офицеры пытались требовать от почтмейстеров доставления им корреспонденции или копий писем, затрагивающих местные проблемы. Например, в 1827 году оренбургский военный губернатор П.К. Эссен пытался воспользоваться делом англичанина Сандерсона (о котором я расскажу в шестой главе), чтобы добиться собственного контроля над ведением перлюстрации. Он писал в Петербург 23 ноября 1827 года:

Строжайшая неприкосновенность к корреспонденции подозрительных людей, подтвержденная отношением ко мне генерала от инфантерии графа [П.А.] Толстого [председатель Департамента военных дел Государственного совета] от 11 февраля 1827 г. <…>, лишает всякой возможности проникать в их намерения. Настоящий случай вновь оправдывает мнение мое, сообщенное генералу графу Толстому 12 и 29 апреля… чтобы начальнику губернии был разрешен осмотр переписки тех людей, на коих сильное подозрение падать может; с тем, однако, чтобы Главноначальствующий над Почтовым департаментом был извещаем каждый раз, когда и чья переписка таковому осмотру подвергается[413].

Как я уже говорил, в столице и некоторых регионах в первые годы после вступления на престол Николая I роль военных в контролировании деятельности «черных кабинетов» значительно усилилась. Чиновник, занимавшийся перлюстрацией в Киеве с 1831 года, непосредственно подчинялся командующему 1‐й армией. Усилению роли военных генерал-губернаторов при проведении перлюстрации способствовало восстание в Польше в 1830–1831 годах. Например, в ноябре 1830 года Николай I отдал распоряжение литовскому почт-директору доставлять виленскому и гродненскому военному губернатору М.Е. Храповицкому всю производившуюся в Вильно перлюстрацию «и исполнять его требования относительно наблюдения за перепиской». В 1832 году государь дал распоряжение А.Н. Голицыну представлять на усмотрение начальника Виленского края «письма с преступными замыслами». Голицын 26 декабря 1837 года попытался задать императору вопрос: продолжать ли посылать военному губернатору копии перлюстрированных писем или отправлять их только в Петербург? Государь «нашел нужным оставить сие дело в нынешнем положении»[414]. В апреле 1833 года граф В.В. Левашов, ставший уже киевским военным губернатором, а также подольским и волынским генерал-губернатором, вновь настаивал перед Бенкендорфом на необходимости, «дабы усилить способы к благовременному уничтожению вредного на умы влияния, могущего проистекать из тайных сведений, впускаемых из‐за границы», командировать к нему из почтового ведомства «чиновника для перлюстрации писем» и указать, чтобы «письма, адресованные на известные имена» доставлялись в Киев, откуда после просмотра они будут возвращены по назначению. Эта просьба получила высочайшее одобрение[415]. В 1831 году ведение перлюстрации на Кавказе было возложено на полевого почтмейстера Отдельного Кавказского корпуса И.Ф. Васильковского. Таким образом, верховным руководителем перлюстрации в данном регионе в течение ряда лет являлся военный министр А.И. Чернышев.