Телохранитель ее величества: Точка невозврата - Сергей Кусков

Она отрицательно покачала головой.

— Тут не браковать надо, тут разъяснять. Понять. Как куратору. Знаешь, я не готова сейчас к таким материям, давай позже поговорим. Я подумаю и заеду к тебе в гости.

Разве я против?

Через день после моего возвращения домой со мной связалась Катарина. Вопросы ее касались моего колена, как я соблюдаю предписания. Я соблюдал, о чем честно поведал. На тот момент я вообще почти не вставал — отлеживался, отсыпался, приходил в норму. Успокаивал маму. Но куратор сообщила, что через час я должен быть готов, как штык, и в оговоренное время, когда я вышел, меня тут же подобрала машина. Нет, не с нею, с Сестренками.

Сама Катюша встретила меня на территории Центрального Военного госпиталя, что недалеко от основного купольного массива Альфы, по дороге на космодром. Место режимное, куда просто так не проникнуть. У Мии и Розы же все бумаги и разрешения имелись. Затем меня отвели на прием к лучшему хирургу профильной области, который, как я позже выяснил, сразу определил того, кто делал мне операцию. Признаюсь, до этого способности ангелочков-ветеранов на гражданке оценивал ниже среднего: упорные девочки, да, дисциплинированные… Но то, что подобную операцию могло сделать лишь десять-пятнадцать человек на планете, резко подняло их общую планку.

Сестренки оказались мировыми девчонками — всю дорогу щебетали о чем-то своем, вроде незначительном, но поднимающем настроение. Жаловались, что рано ушел, не дождался их, рассказывали последние сплетни насчет поединка в покер и драки после оного. По их словам я сделал вывод, что Камилла обещание выполнила — как врага народа меня никто не воспринимает. Выпендрежника — да, но опасного выпендрежника, с которым по пустякам лучше не связываться. И их, моих девчонок, это ставило в тупик.

— Мы думали, там война начнется с твоим появлением, тебя ото всех защищать придется!.. — разоткровенничалась Мия.

Придется. Просто не ото всех, а только от самых сильных и тяжеловесных, все-таки попробующих окоротить меня. Но иначе ведь в жизни не бывает, правда?

На самом деле все, что со мной произошло, не реверс — я не передумал идти к ним. Просто Катарине знать об этом не следует. Пусть поизговляется, «поработает» со мной. Произошло всего лишь крушение моих собственных представлений о предстоящем «учебном заведении», окончательное и бесповоротное. И произошло оно в момент, когда я еще здесь, на гражданке, когда еще могу сказать свое «нет». Случись это, скажем, когда меня заперли бы внутри, все могло сложиться иначе.

Да, это реальность, такая, какая есть, без розовых очков. Вопрос свелся к тому, смогу ли я ее принять. Потому мне интересно, что ответит мне завтра-послезавтра Катюша, когда заедет «в гости», и еще больше интересно, что скажет королева. От разговора с нею, от того, как увижу я ее саму, будет зависеть, захочу ли я идти к ней в вассалы. Смогу ли подавить в себе многое, ради Великой Цели, и какова будет эта Цель. И главное, смогу ли умереть за нее, или решу, что овчинка выделки не стоит. Такое нельзя определить на расстоянии — только при личном общении.

И еще. Я патриот своей страны, готов умереть за нее. Так меня воспитали. Но умереть за страну не равно умереть за королеву, и какой математический символ будет стоять между этими двумя понятиями, будет зависеть только от нее.

— Это к тебе!

Я вышел в коридор. Мама с ошарашенными глазами прошмыгнула мимо меня в свою комнату.

На пороге стояла Катарина в роскошном, но одновременно строгом синем вечернем платье, подчеркивающем ее грудь и фигуру. Я невольно залюбовался. Волосы ее были уложены и обсыпаны блестками — сейчас так модно — и было видно, что укладкой она занималась не один час. Ноги, с которых мой взгляд и начал путешествие по ее фигуре, были обуты в бледно- розовые, под цвет сумочки, роскошные туфли на тонюсенькой шпильке — так тоже сейчас модно. Но роскошь не кричащая, и это мне нравилось. Макияж также был наведен с иголочки, но одновременно не бросающийся в глаза, что говорило об утонченном вкусе.

— Привет! — весело воскликнула она, словно не замечая моего ступора, одновременно наслаждаясь им.

— Привет… — выдавил я.

Да, я обалдел. И не знаю ни одного мужчину, который бы не обалдел на моем месте. И разница в более чем десяток лет между нами тут не играет никакой роли.

— По какому случаю праздник? — кивнул я на нее, обретя дар речи.

— Можно? — она глазами указала вглубь квартиры. Я посторонился, пропуская ее в свою комнату.

— Только у нас разуваются. Моя мама — русская[11].

Она понимающе улыбнулась, небрежным жестом сбросила туфли и прошла в указанном направлении. Я вошел следом. М-да, а комнатенка у меня… Та еще. Когда здесь была Эмма, я понял, что она не рассчитана на двоих, слишком маленькая и убогая, но тогда мне было плевать. Теперь же, лицезрея в ней женщину при параде, пусть это всего лишь Катарина, я осознал насколько она убогая. И что подобным женщинам, буде они появятся в моей жизни, здесь не место.

Катарину же не смущало ничего. Она внимательно осмотрела комнатушку взглядом опытного разведчика, от которого не укроется ни одна деталь, прошлась вдоль шкафа, в котором были выставлены мои дипломы и медали, провела по нему рукой и взяла с полки диск, подаренный мне сеньором… пардон, мистером Смитом. Несколько минут вертела его, и так, и эдак. Вытащила, посмотрела на качество самой пластины, затем всунула ее назад, прицокнула и поставила на место.

— М-да!.. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?

— Это подарок, — резко оборвал я со сталью в голосе. Есть вещи в которые я не пущу никого. И особенно Катарину с ее способностью переворачивать в душе все вверх дном.

Она бросила беглый извиняющийся взгляд, как бы говорящий, что не хотела меня унизить, и взяла в руки лежащий рядом с диском виртуальный навигатор Бэль.

— А вот это я уже видела!..

Я стоял, сложив руки на груди. Во мне клокотала непонятная злость. Так и хотелось крикнуть: «Ну и чего ты приперлась? Вещи смотреть? Иди в магазин и смотри, сколько хочешь!» Она мое состояние понимала, а возможно, именно его и добивалась — кто ее разберет, потому, как достаточно быстро вернула вещь на место и обезоруживающе улыбнулась:

— Чаем не угостишь?

Желание задушить ее медленно угасло.

— Разумеется. Только он у нас… Простой. Дешевый. Ты вряд ли пьешь такой.

Ответом мне стал многозначительный вздох, который можно перевести на испанский как: «Шимановский, ну какой же ты идиот!»

Иногда я с этим тезисом бываю полностью согласен.

— Ну и как тебе? — усмехнулся я, нарушая затянувшееся молчание.

— Что именно? Чай?

Она сидела, привалившись спиной к кухонному шкафу, закинув ногу за ногу, и самозабвенно смаковала горячий чай, прикусывая свежими, купленными мамой только утром, пряниками. Латинос, конечно, называют их по-другому, своим исторически сложившимся словом, но мама упорно зовет их «пряниками», а дети перенимают у родителей такие мелочи.

— Не совсем. Ты же приехала посмотреть, как я живу? Так? Ну и как тебе?

Она пожала плечами.

— Неплохо.

Пауза.

— Чтоб ты знал, Хуан, — начала она, поднимая тональность, — в первый раз я сбежала из дома в десять лет, Бегала и раньше, по несколько дней не ночуя дома, но чтобы так, на три-четыре месяца — впервые. Позже тоже бегала, меня три раза возвращали домой, пока не отрядили в приют, но на то он и первый. Именно тогда к человеку приходит то, что закаляет его и остается на всю жизнь. Понимаешь меня?

Смутно. Я не сбегал из дома. Да и к чему такая прелюдия?

— Мы бродяжничали, попрошайничали около площади Святого Фернандо, — откровенничала она. — Подворовывали, естественно, наводили более опытных воров на нужных клиентов, которых искали в толпе — делали все, что положено порядочной шпане. Перебивались, как могли, спали в подвалах и коммуникационных тоннелях.

— Я знаю, что такое вкус дешевого чая, Хуан! — резко оборвала она, переходя к сути. — Знаю вкус многих других вещей, о которых ты не имеешь понятия, и от которых, случись их лицезреть, будешь воротить нос! Мы же это ели, и пили, и считали приемлемым. А еще я знаю, что такое игра в «крокодила». Слышал про подобную забавную штуковину?

Что-то смутное я слышал, краем уха. Что-то очень-очень жестокое, из развлечений криминального мира.

— Еще я знаю главный закон улиц: если ты не отдашь часть своего «честно заработанного» лидеру банды, как правило, пареньку лет шестнадцати-семнадцати, окруженного группой отморозков из сверстников, то у тебя все заберут и изобьют. Иначе никак.

Еще мне знаком запах растворителя, который прыскают в пакет и одевают на голову малолетки, вроде нас тогдашних. Ты даже не представляешь, какие приходы от этого! И что случается с теми, кто на такую забаву подсаживается.