За семью замками. Снаружи - Мария Анатольевна Акулова

Гаврила обожал ловить ее на проявлениях не угасшей влюбленности. У Агаты пока что хватало упрямства ее отрицать.

Публично отрицать, когда сердце-то сбивается…

— А если серьезно… Ты просто пойми… У нас-то с ней будущего нет. Это данность. Но я не хочу, чтобы будущего не было у неё, в принципе…

— Почему у вас нет будущего? Я не понимаю, Гаврила… Ты же не бедный. Ты красивый. Ты умный. Ты…

— Замуж пойдешь за меня может? За такого королевича…

Агата начала хвалить, Гаврила перебил шуточным предложением… И снова Агата фыркнула, не сдерживая легкую улыбку…

— Я уже замужем.

Сказала, краснея сильнее… Давая повод мужчине напротив тоже улыбнуться. Оба подумали об одном и том же. Косте, наверное, было бы приятно…

Потому что про развод он не спрашивал, Агата не педалировала. Знала: скажет — на следующий день получит бумажку. Её снова привезет Гаврила. Знала и не говорила.

— Вот и она уже замужем…

Гаврила ответил задумчиво, грустнея будто, отводя взгляд…

А потом мотнул головой, снова улыбнулся.

— У нас ребенок мог быть, сестренка. Мы молодые были, не очень осторожные. Правда дурные. Любили друг друга — словами не передать. Она забеременела. Я готовил все, чтобы мы свалили… Потому что у нее очень сложный отец. Он ее вроде как любит, но она для него — в первую очередь актив. Наследница. Кобыла породистая. Он не затем ее учил, воспитывал, одевал, чтобы она от чмошника какого-то в девятнадцать в подоле принесла. Я не знаю, откуда он узнал, но… Я не употреблял тогда. Я никогда не был слишком честным и чистым. В аферах участвовал. Дрался. Но не употреблял. Это они меня на иглу посадили. А Полине сказали, что я всегда наркоманом был. Подделали анализы. Сказали, что урода родит, потому что связалась с нариком. Отец заставил избавиться. Выпер в загранку и там держал, пока ее не попустило…

— Кошмар какой…

Агата не сдержалась, инстинктивно прижимая руку к животу…

В последнее время вот таких — инстинктивных — жестов и мыслей в ней становилось всё больше.

Проявлять их было стыдно. В принципе за многое стыдно. А сейчас перед Гаврилой почему-то особенно.

Ведь у них с Полей забрали то, от чего Агата хотела отказаться сама.

— Я намного позже узнал, что ребенок-то здоровый был. Ну тогда точно. Да и я же не кололся. И сейчас… Ему или ей… Восемь лет было бы, получается…

Гаврила говорил вроде как спокойно. Немного сощурился, считая в уме… А у Агаты ком встал в горле. Потому что откуда-то точно знала: ему не надо в уме считать. Он это вспомнит, разбуди ты его ночью…

— Вот где-то такой моя девка была бы… Или пацан… Но если пацан — то повыше…

Гаврила выставил в сторону руку, скользя по воздуху… С улыбкой даже, будто действительно видел… Девку или пацана…

А для Агаты это внезапно стало слишком сильным…

Она всхлипнула, подняла подбородок, длинно выдыхая…

— Ну начало-о-ось…

Влажно рассмеялась, когда Гаврила протянул, возвращая руку на стол, приближаясь к нему же, коснулся щеки Агаты, по шраму повел… Дождался, пока она чуть успокоится, посмотрит пусть еще через пелену слез, но уже без угрозы, что прольются ручьем…

— Я забываю постоянно, что тебе такое нельзя рассказывать…

— Можно. Мне всё можно. Мне очень вас жалко, Гаврила. Правда. Вы не заслужили…

— А многие из тех, кто получил, заслужили, сестренка?

Гаврила не любил, когда его жалеют. Это было видно. Всегда съезжал. Это тоже во многом объединяло их с Костей.

Жалость для таких, как они, — слабость. А им слабыми быть нельзя. Для них это убийственно. Потому что никому они на самом-то деле не нужны.

Никто никому не нужен за редкими исключениями, которыми их-то жизнь как раз не баловала…

И снова сердце Агаты сжалось, потому что… Костя же живет с пониманием, что и ей он больше тоже не нужен…

— Вот тебе и ответ…

Не дождавшись от Агаты ничего, Гаврила произнес сам. Снова с грустной улыбкой.

Взял чашку, сделал несколько глотков, за конфетой потянулся…

— Ладно, мне рассиживаться некогда. Я завтра приеду, хорошо? Душ нормально?

— Да, все хорошо, спасибо…

Гаврила встал из-за стола, забросил конфету в рот, пошел в сторону коридора, заглатывая уткой, Агата последовала за ним. Ответила на автомате, следила, как обувается, набрасывает на плечи кожанку…

Сентябрь получился прохладным…

Выпрямился, приблизился к ней, по носу щелкнул, усмехаясь, когда она реагирует привычно — морщится и увернуться пытается…

Чисто сестренка…

— Ты знаешь, кому спасибо надо сказать…

А потом снова морщится, отворачивается, губу закусывает. Упертая… И испуганная.

Извела мужика. Пусть заслуженно, но не до конца жизни же его мариновать.

Видно ведь, что тоже скучает. Но дистанцию держит.

— Как он?

Гаврила знал, что можно больше ничего не говорить — развернуться и уйти, он просто вкинул новое зернышко. Как прорастет — так прорастет.

Но по лицу Агаты гуляли сомнения, поэтому он притормозил. Ну они и вылились в вопрос.

На который он даже и не знал, как ответить…

— Херово, Агат. Не знает, что ты оставила. Боится спрашивать.

Гаврила опустил взгляд, кивнул на футболку, Агата снова прикрыла живот рукой…

Всё же дурацкая привычка. Даже бесит немного. Ничто же не угрожает… Зачем рыпаться?

— Скажи ему, Агата. Пожалей пацана. Можешь и дальше морозить, но он места себе не находит, правда. Думает, что ребенка своего грохнул.

Агата почувствовала, что у нее перехватывает дыхание, выдержать взгляд Гаврилы не смогла.

Опустила свой, кивнула.

Звучало жутко. И не выглядело такой уж справедливой расплатой. И удовольствия не доставляло. Она же тоже не садистка. Только боится…

Боится, что она его только подпустит, а потом… Всё по новой.

— Ладно, не грузись. Взрослый, в конце концов. Справится.