Мистическая Москва. Тайна дома на набережной - Ксения Рождественская

– Екатерина Евгеньевна, хранитель музея, – представилась женщине, изучив ее «корочки». – Чем могу помочь?

– Видите ли, тут такая история… – начала Люда и запнулась.

– Пройдемте внутрь, и вы мне все расскажете, – предложила Екатерина Евгеньевна.

Вскоре, услышав о призраке Маргариты Торовой, она задумчиво поглядывала то на Людмилу, то на Александра.

– Так вы сможете нам чем-нибудь помочь? – не выдержала Люда.

– Именно об этом я сейчас и размышляю. Только сразу ничего на ум не приходит. Да и, если честно… – женщина замялась.

– Говорите, мы будем рады любой информации, – подбодрил ее Саша.

– Если честно, я не очень верю в призраков, – наконец сказала Екатерина Евгеньевна.

– А как же многочисленные рассказы о том, что по лестницам и коридорам этого дома бродят души репрессированных и расстрелянных жителей?

– Может, и бродят, только я с ними никогда не встречалась. Я верю своим глазам, а они меня пока еще не подводят.

– Значит, призраков нет? – уточнила Люда.

– Этого я не говорила. Просто никогда с ними не встречалась, поэтому мне сложно делать выводы относительно сего явления.

– Но вы не откажетесь нам помочь?

– Всегда рада оказать помощь! – заверила Екатерина Евгеньевна. – Изложите суть проблемы, и я подумаю, что можно сделать.

– Мы хотим отыскать девушку, призрак которой является жителям этого дома.

– И давно является?

– Около двух месяцев.

– А приметы у девушки есть?

– Молодая – около двадцати лет, худенькая, в белом платье и с венком на голове.

Екатерина Евгеньевна вздохнула:

– Нет, ничего на ум не приходит.

– Подумайте еще немного! – взмолилась Люда. – Если мы узнаем, кто она такая, то, возможно, разгадаем и причину появления ее фантома. Понимаете, один человек уже покончил с собой. Второй чуть не вскрыл себе вены. Мы беспокоимся о том, что это далеко не конец трагических событий.

– Очень бы хотела помочь, но задача непосильная. Знаете, сколько людей проживало в этом доме за восемьдесят с лишним лет?

– Стоп! – хлопнул себя по лбу Саша. – Мы же знаем имя! Анна Фролова. Вам оно о чем-нибудь говорит?

– Анна Фролова, Анна Фролова… – забормотала Екатерина Евгеньевна и направилась к столу. – Сейчас посмотрим.

Сотрудница музея достала тонкую папку.

– Здесь перечень тех, кто пострадал в сталинское время, – пояснила она. – В тысяча девятьсот тридцать седьмом году в доме числилось более двух с половиной тысяч жителей, и около семисот из них были репрессированы, расстреляны. Конечно, список неполный. Некоторые фамилии навсегда канули в Лету, но те, которые удалось сохранить, мы увековечили в память о загубленных жизнях. Молодые люди должны знать, что пришлось пережить старшему поколению, не правда ли?

– Как страшно… – призналась Люда. – Иногда мне кажется, что лучше во всем этом не копаться, не бередить себе душу.

– На первый взгляд оно так. Но только на первый. Пока мы помним прошлое, есть надежда, что прежние ошибки не повторятся. Нет, историю надо знать и бережно хранить от искажений.

– Можно я сам поищу? – попросил Александр и взял из рук женщины папку.

Он довольно долго изучал списки жертв репрессий и наконец вскрикнул от радости:

– Вот, нашел! Фролов Петр Константинович, Фролова Мария Сергеевна, Фролова Анна Петровна. Целая семья.

Екатерина Евгеньевна заглянула в листок.

– Да, действительно. Они проживали в десятом подъезде. Страшный был подъезд, – поежилась работница музея и отложила в сторону очки. – Во многих квартирах не раз менялись жильцы.

– Почему? – удивилась Людмила.

– Одних забирали, на их место заселялись другие, а потом и с ними происходила та же история. Расстрельный подъезд – вот как его называли. Утром люди выходили из своих квартир и почти каждый день видели опечатанные двери. Никто не мог сказать, чья семья назавтра окажется очередной жертвой правительственного режима.

– А какие-то подробности о семье Фроловых имеются? – перебил ее Саша.

– К сожалению, нет. Я опираюсь только на тот материал, который мы смогли отыскать. Вот его я знаю досконально. Фроловы в нашем музее не фигурируют, но, возможно, какие-то сведения о них сохранились в советских архивах. Хотя не факт.

– А давно существует музей? – поинтересовалась Люда.

– Официально основан в девяносто восьмом году. Возглавляет его Ольга Романовна Трифонова, вдова писателя Юрия Трифонова. Слышали о таком?

– Слышали.

– Мы провели огромную работу. Собрали большой материал об истории дома, о его обитателях, в том числе документы, фотографии, личные вещи, книги и предметы интерьера. Удалось воссоздать уникальную обстановку тридцатых годов. Хотите посмотреть?

– С удовольствием! – хором отозвались Люда с Сашей.

– Тогда пойдемте. – Екатерина Евгеньевна легко поднялась со стула и поманила за собой экскурсантов, говоря на ходу: – Нами собраны целые коллекции из вещей знаменитых людей. Вот мебель Бориса Иофана, архитектора, который, собственно, и построил этот дом. Вот предметы быта советских времен – книги, картины, грампластинки…

Люда с любопытством глазела по сторонам. Подобные шкафы, кресла, столики она видела только в кинофильмах, а сейчас перед ней словно разворачивалась совершенно другая эпоха. Все это было настолько удивительно, что девушка даже забыла, по какой причине здесь находится.

– А тут, посмотрите, фотографии… – Екатерина Евгеньевна остановилась перед портретами мужчин и женщин. – Правда, удивительные? Сейчас таких нет. Даже современная аппаратура, обладающая высокой степенью разрешения, не способна передать тех чувств и эмоций, которые запечатлевали мастера прошлых лет с помощью старой техники.

Людмила остановилась, разглядывая снимки. А ведь правда они уникальные. Лица людей, живших многие десятилетия назад, выглядели так, словно их обладатели все еще находились здесь, среди живых. При желании можно было рассмотреть каждую морщинку, каждую ямочку на щеках. Казалось, что она буквально чувствует то, что ощущали, глядя в объектив фотоаппарата, мужчины и женщины, давно ушедшие в мир иной. Эмоции были самыми разными – от затаенной грусти до откровенного счастья. И все – такое настоящее, такое живое, такое… обычное.

– А это кто? – Люда вдруг как вкопанная остановилась перед очередным портретом.

Екатерина Евгеньевна надела очки, посмотрела на изображение молодого человека и ответила:

– На снимке Лева Федотов.

– Кто?

– Лева Федотов, – повторила работница музея.

– Он тоже умер?

– Давно, погиб на фронте в тысяча девятьсот сорок третьем году.

– Саша! – крикнула Люда, все еще не в состоянии оторваться от фотографии. – Подойди сюда!

– Что случилось? – подскочил тот к ней.

– Посмотри-ка…

– Мать честная! – изумленно воскликнул он. – Это же… – Александр не договорил, замерев с открытым ртом.

– Что такое вы увидели? – заволновалась Екатерина Евгеньевна.

Громов ткнул пальцем в снимок.

– Я же говорила, здесь изображен Лева Федотов, мальчик, предсказывающий будущее… – Женщина умолкла на полуслове и растерянно уставилась на Сашу.

– Это ведь Игорь Васькин! – не мог успокоиться тот.

– Нет-нет, вы ошиблись, – принялась уверять его Екатерина Евгеньевна, но ни Александр, ни Людмила ее не слушали.

– Не верю своим глазам, – прошептала Люда, – просто одно лицо.

– Вообще-то некоторые отличия есть, – кашлянул Саша. – Прическа другая и нос немного длиннее. А в остальном…

– Ты же не считаешь, что именно он мог быть отцом Игоря?

– Ни в коем случае. Да и время не подходит: Елене от силы пятьдесят, а Лева погиб в сорок третьем.

– Но откуда такое сходство? При чем здесь тогда Федотов? Мать Игоря упомянула юриста, который сошел с ума.

– Юрист, вы говорите? – подхватила Екатерина Евгеньевна, услышав последние слова Люды. – В этом доме жил юрист. Кстати, один из немногих, кому повезло, кого не коснулась карающая рука власти.

– Потому что он сошел с ума?

– В какой-то мере да, – загадочно произнесла сотрудница музея. – У нас есть материалы, посвященные Борису Бранденбургскому, «умному» юристу.

– А почему вы подчеркнули «умному»?

– Потому что он первым из жителей дома догадался, какие грядут времена, и вовремя подсуетился.

– Подсуетился? То есть сошел с ума? – улыбнулась Людмила.

– А вы послушайте, как мужчина себя повел. Еще до репрессий начал проявлять странности – мог не пойти на работу, а вместо этого гулял по набережной и приставал к прохожим со странными вопросами, совершал и другие нетипичные для него поступки. В итоге его отправили на Канатчикову дачу, в известную по тем годам психиатрическую клинику, и позабыли о нем. Да и правда, что взять с сумасшедшего? Таким образом он спасся сам и спас своих родных. Сейчас его дети живут за границей.

– Занятная история, – кивнул Саша. – Всем бы подобное чутье.