Конкурс на тот свет - Сергей Бакшеев

— Я так думаю, — замялся Тихон. Стремясь отвлечь ее от невеселых мыслей, он весело сказал: — Представляешь, Боня свалился пьяный на моей кровати, дрыхнет, его и пушкой не разбудишь.

— Вот и хорошо, — тихо произнесла Наташа.

— Что? — удивился Тихон.

— Оставайся здесь. Вон, кровать свободная. Мне так спокойнее будет. Я боюсь, что это за мной приходили. Сначала Света, теперь я.

— Глупости, какая ерунда! Никто тебя здесь не тронет. — У Тихона заколотилось сердце и он затараторил, стараясь унять волнение. — И в институте, и в других местах держись все время в компании, не оставайся одна. А комната хорошо запирается…

— Значит, ты уйдешь? — твердо задала вопрос Наташа.

— Почему? Могу остаться… Если ты так хочешь, — нерешительно добавил он.

— Останься. Эта жуткая тень за окном… Вдруг, он придет снова? Мне так страшно! Я тебя прошу, — с мольбой произнесла она и жалобно посмотрела в глаза.

Тихон почувствовал, как в душе теплой волной расплывается жалость к девушке. Какой Сашка дурак, как он мог подумать, что она Питоконда? Надо же и на человека смотреть, не как на логические схемы! Испуганная девушка, одна, ночью, в чужом городе, где совсем рядом происходят непонятные убийства. Ее сверстницы живут с мамами, в семьях, или с подругами. Конечно, она нуждается в защите.

— Я останусь, успокойся, — пообещал он.

Наташа подошла к окну и попробовала, хорошо ли закрыты шпингалеты, потом закрыла на ключ входную дверь и погасила свет.

— Надо ложиться спать, — послышался из темноты ее голос.

— Надо, — прошептал Тихон, снова чувствую, как наплывает жар.

— Отвернись, я разденусь.

Тихон послушно отвернулся, хотя его глаза еще ничего не различали в погрузившейся во тьму комнате. Послышался шелест снимаемого платья, щелкнули застежки лифчика. Вслед за этим по девичьей коже нежно прошуршала мягкая ткань, сначала прилегавшая плотно, а затем еле касавшаяся тела. Этот последний звук оказался таким волнующим, что Тихон замер и затаил дыхание, будто тайно подглядывал за кем-то. На миг показалось, что все происходящее — какое-то недоразумение, и он не должен был здесь присутствовать. Сейчас его обнаружат, и он сгорит от стыда.

Раздался грубый скрип металлической сетки кровати. И даже последовавшее за ним шуршание простыни, выглядело по сравнению с предыдущими тонкими чарующими звуками как скрежет пилы после звучания скрипки.

— Я все, — послышался тихий и немного испуганный голос Наташи.

Эти слова для него, очнулся Тихон. Значит, перед этим ему ничего не послышалось. Но, что значит «все», в ее словах? Это призыв или разрешение. Что ему сейчас делать?

Тихон с трудом повернул окаменевшее тело. Он уже различал очертания предметов. В двух метрах на кровати лежала девушка, которую пятнадцать минут назад он едва не поцеловал. На белом фоне подушки, темнело ее лицо, растрепанные волосы, обнаженные плечи и голые руки. Простыня, которой она укрылась, безжалостно скрывала все остальное, но внутреннее воображение легко дорисовывало и маленькую грудь с острыми сосками, и впалый живот с ямочкой пупка, и расслабленные ноги, вольно раскинутые на примятом матрасе. Завороженный видением, Тихон стоял не в силах двинуться.

— Ложись, чего стоишь, — блеснули в темноте глаза Наташи.

И вновь было не понятно, куда ему? Он шагнул на блеск глаз и стукнулся о стол.

— На ту кровать, — шепотом пояснила девушка.

Тихон как по команде подошел к указанной кровати, разделся, откинул покрывало и лег в одних трусах поверх простыни. Ему было жарко, сердце учащенно гоняло горячую кровь по всему телу. Он еще никогда не был в такой ситуации — ночью, один на один с раздетой девушкой в закрытой комнате. Тихон смотрел в потолок и словно пьяный думал об этом.

— Наташа, тебе не кажется, что завтра о тебе могут насочинять всякую ерунду? — осторожно спросил он.

— Ну и что, — сразу ответила она, будто сама давно размышляла над этим, — у меня и у тебя еще есть завтра, а у Светы его уже нет. Еще вчера я считала, что буду жить вечно, а теперь понимаю, что все не так. Какая разница сейчас для Светы, что о ней говорят? Могут говорить только хорошее, могут только плохое, но ей-то какая разница? Она была очень славная, очень правильная, только училась — и все. А Нина, как рассказывают, была другая, она успела сделать то, что не испытала Света. Ну и кому от этого лучше?

— Но теперь им обеим все равно, если следовать твоим рассуждениям, — возразил Тихон.

— Не цепляйся к моим словам! Мне и Свету, и Нину жалко. Но Нина больше испробовала в этой жизни. Я теперь не знаю, может, надо спешить жить, стремиться все успеть, все попробовать?

Тихон смущенно молчал, не решаясь, что-либо сказать. Может, надо крикнуть: «Да, да, да», подбежать к Наташе и накинуться на нее? Нет, он так не сможет. А если подбежит, то, что потом? Наверное, все должно получиться само собой — природа подскажет. Ну почему про это не пишут в газетах и журналах? А в кино, даже которое детям до 16 смотреть запрещается, поцелуя толком не увидишь.

— Что бы ты сделал, если бы сказали, что ты живешь последний день, и через сутки тебя не будет? — неожиданно спросила Наташа, заскрипев кроватью.

Их разделял стол, стоявший посередине комнаты. Тихон повернулся на бок и увидел, что под столом просматриваются очертания тела девушки. Она сейчас повернулась в его сторону и, наверное, тоже смотрела на него. Ее глаз не было видно, их загораживала ножка стола.

— Последний день? — переспросил Тихон, растерявшись от ощущения, что она сейчас видит его в одних трусах. — Совсем, совсем последний?

— Да! Что бы ты сделал?

Тихон задумался. Последний день — на экзамен можно не ходить, он больше не нужен. Конечно, надо сделать то, о чем так сладостно иногда снится по ночам, и чего он еще никогда не испытывал. Надо пойти к любимой девушке и с ней… Но у него нет любимой девушки. Вот Наташа, может, он ее любит? Она красивая, на нее приятно смотреть, ей хочется помогать, защищать и поступать так, чтобы понравиться. Но когда он сидел в подвале и в камере, он почему-то не вспоминал о ней. А говорят, что в трудную минуту вспоминаешь самых близких и любимых.

— А этот день, последний для всего мира, или только для меня? — уточнил Тихон.

— Только для тебя, — прошептала Наташа, и эти слова, прозвучавшие очень тихо, показались ему зловещими.

Если бы для всего мира, подумал Тихон, то все бы начали беситься, делать самое недозволенное. Он бы тоже мог в этом участвовать, но в том-то и дело, что он всегда интуитивно противился делать так, как все. Он стремился найти свой путь, особенное решение. Если бы весь мир бесился, то он, скорее всего, заперся бы в комнате и читал хорошие книжки: стихи Пушкина или рассказы Чехова.

А раз последний день предстоит только для него, и для других завтра ничего не изменится, то, как он может кого-то напрягать своими проблемами и желаниями!

— Тогда напился бы, чтобы заснуть и ничего не помнить, — пошутил Тихон, и вдруг серьезно добавил: — А перед этим пошел бы и сдал экзамен.

— А экзамен зачем? — недоумевала Наташа.

— А мне нравится решать задачи. Когда находишь решение действительно сложной задачи, то внутри все трепещет от радости. — Он подумал и добавил: — Правда, на экзамене сложных задач не будет.

— И это все? Больше никаких желаний?

«Что она имеет в виду? Может, это намек? Надо подойти к ней?» — терялся в догадках Заколов.

— Есть, конечно, одно желание, но, оно должно совпасть с желанием другого человека, — с трудом признался Тихон. В темноте, не видя глаз собеседника, легче говорить откровенно, но, произнеся эти слова, он стушевался и быстро затараторил: — Лучше забыть, что этот день последний. Надо жить как обычно. Будто ничего завтра не изменится. А ты, что бы ты делала?

— Я бы сделала себе модную прическу, как у певицы Мирей Матье. Давно хочу срезать этот школьный хвостик. Надоел! — Она ненадолго замолчала. — Нет, все не то. Прическу я и так сделаю, если поступлю в институт. Я хочу, чтобы в мой последний день все было красиво, — мечтательно произнесла она. — Представляешь, я — в самом красивом платье с красивой прической, красивая комната, красивая музыка, цветы, шампанское, красивый молодой человек, и чтобы он меня сильно любил…

Тихон тайно вздохнул. У него не было цветов и шампанского.

Когда дыхание Наташи стало ровным и тихим, Заколов осторожно подошел к ней.

Боже, как же прекрасна спящая девушка! Бархатные овалы закрытых век, уставшие ресницы, прилегшие на мягкую кожу щек, уткнувшийся в подушку носик, беззащитно полуоткрытые нежные губы и вытянутая тонкая шея. А еще, тихий аромат дыхания и обрисованные простыней изгибы расслабленного тела. Наташа спала с мягкой доверчивой улыбкой, и на лице отражался добрый девичий сон, в котором она мечтала о принце и счастье.