Жить и помнить - Иван Свистунов

Дахау… Какое странное слово. Почему его так все боятся? Дахау… А ничего нет страшного. Аккуратные, чистые серые здания. Асфальтированные дорожки. Подстриженный кустарник. Четырехугольные трубы, почему-то дымящие и летом.

Только спустя несколько дней узнала — крематорий!

Страшное было потом. Газовые камеры, стрельбища и паровозные гудки по ночам: привезли новую партию.

Коротышка-следователь, с толстыми маслянистыми губами и женственно-мягким, безволосым подбородком, с кожей лица, похожей на молочного поросенка, ходил вокруг стола на коротеньких кривых, как у рахитика, ногах. У окна, спиной к свету, стоял переводчик. Запомнились его нос — худой, как лезвие ножа, яйцевидный череп, вкрадчивое:

— Пшэпрашам, пани!

Говорил по-польски чисто, без акцента. Неужели поляк? Как же мог поляк работать с немцами, которые так расправились с польским народом?

Мать твердила:

— Я все сама сделала. Только я виновата. Я. Дочь ничего не знала.

Переводчик вздыхал и что-то шептал на ухо следователю.

В конце апреля 1945 года, когда в лагерь пришли американцы, она еще раз мельком видела переводчика. Он шел с американским офицером, и ее удивило, что они по-приятельски беседуют. Подумала: «Как быстро!»

И вот опять: яйцевидный череп, худое, носатое лицо. Неужели тот самый, из Дахау?

6. Здравствуй, Славек!

Если бы статистики вели учет, где происходят самые неожиданные, удивительные, порой радостные, порой горькие встречи, то, без сомнения, железнодорожные станции заняли бы одно из первых мест. На перепутьях стальных магистралей встречаются отцы и дети, друзья и враги, начальники и подчиненные, влюбленные и разлюбившие…

И хорошие знакомые.

Когда к буфетной стойке грузной походкой подошел мужчина в новом несколько мешковатом коверкотовом костюме, со светло-пшеничными усами, похожий на запорожца, какими мы представляем их по повести Гоголя и картине Репина, и попросил кружку пива и пачку болгарских сигарет, за столиком Дембовских раздались радостные возгласы:

— Ядвига! Ванда! Смотрите. Петр здесь!

— Товарищ Очерет!

— Вот встреча!

— Просим к нашему столику!

Встреча действительно была удивительная.

Несколько лет назад гвардии старшина Советской Армии Петр Очерет уехал на родину.

Уехал навсегда.

Уехал с сияющими на груди орденами и медалями: Красного Замени, Отечественной войны I степени, «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы», «За Одер и Нейсе»…

Уехал с благодарностью в сердце и доброй памятью о семье польского шахтера Феликса Дембовского, в доме которого он жил со своим командиром батальона майором Курбатовым.

Уехал, увозя в боковом кармане гимнастерки фотографию могилы и белого обелиска над ней.

И вот сейчас Петр Очерет — только в штатском, только с усами, но такой же, как и был, — стоит у буфетной стойки и пьет светлое вроцлавское пиво.

Шевеля в радостной улыбке добротными (куда к черту годятся по-модному подбритые червячки!) пшеничными усами, придававшими его круглой мясистой физиономии мужественное сходство с далекими предками, Петр Очерет подошел к столику Дембовских.

— Дзень добры, пани Ядвига! Дзень добры, пан Феликс! Знову встретились. Як у нас кажуть: тильки гора з горою не сходится.

Вокруг все знакомые лица: старики Дембовские, Ванда, Элеонора, Юзек. А кто же этот высокий мальчик с серыми, внимательно смотрящими на него глазами?

— А це хто? — Очерет запнулся. Внезапная догадка блеснула, как спичка во тьме. Неужели так идет время! Неужели тот самый младенец, беспомощный, орущий, мокрый, «ничейный», что нашли они с майором Курбатовым в ночном, разрушенном Бреслау, теперь стоит перед ним? Спросил с опаской — а вдруг ошибся:

— Невже Бреславек?

— Он! Он! Славек! — хором подтвердили Дембовские, и так шумно, и с такими улыбками, словно специально для него приготовили такой подарок.

— Добрый парубок! — даже вздохнул (вспомнил Курбатова) Очерет. — Ну, давай, хлопче, обнимемся. Не чужи мы з тобою люды. Вроди я твий крестный батько! — И обнял смутившегося Славека за плечи.

Славек догадывался, что человек, говорящий хоть и на чужом, а все же на таком похожем на польский языке, имеет отношение и к нему, и к его отцу, чья могила в городском парке.

Но почему все замолчали, даже Ванда, которая не умеет молчать и одной минуты? Все смотрят на него и на приезжего, подтверждая, что есть что-то общее между ним и этим чужим, незнакомым человеком. Как понимать выражение «крестный батько»? Что это — хорошо или плохо? Почему на глазах у бабушки Ядвиги слезы?

Молчал и Очерет. В худощавом лице аккуратно подстриженного подростка хотел и не мог найти хоть одну черту того младенца из Бреслау. Хотя сомневаться не было оснований, пошевелил усами:

— Невже ж таки вин?

— Так! Так! — снова заулыбались все.

Ванда даже захлопала в ладоши.

— Он, конечно он!

Славек совсем смутился. Он теперь уже точно знал, что есть связь между ним и русским. Но какая? Он боялся этой новости и хотел понять ее.

— Гарный хлопец вырис, — признал Очерет и спросил мальчика: — Батька своего памятаешь?

Славек смутился. Отца своего он, конечно, не помнил. Только знал по рассказам взрослых да по фотографии, что висит в столовой. Со стены смотрит молодой, веселый советский офицер, весь в орденах и медалях. Невозможно даже поверить, что лежит он под черным камнем надгробья.

Славек гордился отцом. Гордился, что его отец — русский офицер, Герой Советского Союза, что у него столько орденов и медалей, что о нем с любовью и уважением говорят все люди, бывающие в их доме.

Правда, мальчишки на улице болтают, что русский майор Курбатов совсем не его отец и что он сам не русский и не поляк даже, а просто немец. Раньше такие выдумки обижали Славека, он спорил, ругался, даже дрался с мальчишками, со слезами бегал к дедушке и бабушке:

— Почему они дразнят меня немцем? Я русский, русский!

Дедушка Феликс хмурился, а бабушка Ядвига целовала его, уговаривала:

— Не обращай на них внимания. Ты русский, и мальчишки просто завидуют тебе, что у тебя такой отец.

Бабушке Ядвиге он верил. Так оно и есть. Какие отцы у мальчишек? У одного доктор, у другого трамвайный моторничий, у третьего инвалид… А у него — Герой Советского Союза. Вот почему ему завидуют и дразнят его фрицем. Какой он фриц, если не знает по-немецки ни одного слова? Зовут его Славеком, а фамилия у него самая настоящая русская — Курбатов.

Правда, он ничего не знает о своей маме, даже бабушка ничего не говорит о ней, а дедушка сказал коротко и хмуро:

— Пропала без вести!

Но Славек уверен, что мать его тоже была русской, и когда он вырастет, то поедет в Советский Союз и найдет ее. Обойдет всех живущих там Курбатовых — будь их хоть миллион — и найдет маму.

Назло мальчишкам Славек попросил, чтобы дедушка заказал металлический — вечный — венок с надписью:

«Отцу от сына Славека».

Дедушка исполнил его просьбу. Теперь венок с надписью лежит на могиле в парке и каждый знает, что Славек — сын майора Курбатова.

7. Старый друг

Встреча с названым сыном Сергея Николаевича Курбатова разволновала Очерета. И, только усевшись на предложенный ему стул, он заметил, что с пани Ядвигой творится неладное. Глаза красные, заплаканные.

— Пани Ядвига, шо сталось?

— От радости, пан Петр. Материнские слезы. Сын Янек приезжает.

Петр знал о мытарствах среднего сына Дембовских, был в курсе его нелегкой солдатской судьбы за рубежом. Сочным басом одобрил:

— Давно пора. Чего по той заграныци блукать, хай ей бис!

— Верно, верно. Теперь и дома дел много. Да и невеста заждалась, — глянул Феликс на смутившуюся Элеонору. — Давно помолвлены.

— Добро! Як в писни спивають: «Поблукавши, мий Петрусь до мене опять вернувсь». Свадьбу сыграете.

Элеонора улыбнулась грустными глазами:

— Сколько лет прошло! Многое изменилось.

Но Очерет, как истый джентльмен, отверг все сомнения:

— Шо там изменилось! Теория одна. На практыци таку панянку пивсвита обшарь — не знайдешь.

— Пан Петр! — погрозила Элеонора голубоватым с темно-вишневой коронкой маникюра пальчиком.

Ванда лукаво заглянула в глаза Очерету:

— Лучше объясните, какими судьбами снова к нам попали? Или, может быть, военная тайна?

— Нема у нас теперь друг от друга секретив, — весело пошевелил усами Очерет. — Колы з Польши уехал, демобилизовався, на ридный Донбасс вернувсь, на шахту пишов. Теперь с делегацией шахтарив до ваших горняков в гости приихалы. На шахту «Волнисть» пригласили. Нашими методами добычи угля интересуются.