Священник (ЛП) - Бруен Кен

По дороге я встретил румына Чаза. У нас были неровные отношения. В редкие встречи я давал ему пару евро, пока, по его словам, он не встанет на ноги. Он обожал эту фразочку и лепил ее куда ни попадя. Я столкнулся с ним рядом с «Причалами», откуда доносилась громкая музыка. На слух — будто панк-версия Galway Bay, то есть на шаг за территорию членораздельности. Он энергично меня приветствовал.

— Джек, рад тебя видеть!

Так и не скажешь, входит он или выходит. Он прожил в Голуэе пять лет и уже освоил ту форму ирландо-английского, который не всегда просто разобрать.

— Чаз, — сказал я.

На страшный миг показалось, что он меня обнимет, обозначив, что все-таки выходит из паба — или просто европеец. Так что я быстренько сунул ему пару банкнот. Пряча их, он сказал:

— Ах, Джек, ты хорош, ты же знаешь, я сочтусь.

Да уж.

Потом он наклонился ближе:

— Я тут слышал, ты в запое.

Перед тем как я расстался с деньгами, он бы об этом и слова не сказал, а теперь терять или приобретать ему было уже нечего. Я спросил:

— Хоть кто-нибудь видел, как я подношу стакан к губам?

Это уже слишком тяжело, слишком интеллектуальный вопрос, так что он его проигнорировал. Как я уже говорил, он провел в Ирландии пять лет и наловчился играть в словесные пикировки. Он оглянулся на «Причалы», спросил:

— Не хочешь пропустить сейчас по одной, угощаю?

И ведь не врал. Он бы угостил, а потом ушел в туалет, чтобы расплачивался я.

— С удовольствием, но меня ждут, — ответил я.

Он не поверил ни слову, взглянул в сторону Испанской арки, сказал:

— Говорят, ты бухаешь в «Койле».

Я не отрицал и не подтверждал. Он взял меня за плечо:

— Осторожней, друг мой, это скверное место.

Притих, потом:

— А откуда у тебя вдруг сын?

Я пожал плечами:

— Чего только народ не придумает.

Он это переварил, потом спросил, знаю ли я, что скоро депортируют восемьдесят восемь приезжих и останавливаться на этом не собираются.

Я сказал, что не слышал, спросил:

— А ты — ты есть в списке?

Он пожал плечами:

— Все мы в списке.

Это для меня уже было малость глубоко, и я попробовал по-другому:

— Ты здесь законно?

Он разозлился, чуть не взвился, ответил:

— Я встаю на ноги.

Мне нравился «Склад Бреннана». Атмосфера высшего класса, но без претензий, и место всегда найдется. Раньше здесь буквально был склад. По необъяснимым причинам, построив отель, сохранили и название. Сперва люди путались, но теперь название встроилось в городскую жизнь.

Майкл Клэр сидел за столиком у двери — в очередном внушительном костюме и, если это вообще возможно, еще красивее. Я почесал свою куцую бороденку и почувствовал себя охламоном. Он сидел, вытянув ноги, с виду — спокойный как удав. Я подошел, спросил:

— Давно ждешь?

Он показал на стакан с какой-то розовой жидкостью, сказал:

— Еще не успел добраться до «Кампари» с содовой.

Видимо, пинта «Гиннесса» к его костюму не идет. Я взял диетическую «колу» и присоединился к нему. Окружение было полной противоположностью «Койла», но не я. Он изучил меня, мою бороду, мои усталые глаза, сказал:

— Поздно ложимся, а?

И что мне теперь, покаяться? Я промолчал, он спросил:

— Как там новая квартирка?

Туше.

Не успел я сформулировать ответ, как пришла семья, заняла столик прямо перед нами. Молодые родители с двумя мальчишками лет десяти. Майкл отпил свою жидкость для полоскания, не отрывая глаз от семьи. Я растерялся. И с чего мне начать?

В мыслях план казался хорошим. Всего-то надо пригрозить тем, что я продолжу донимать его с сестрой, и вуаля — он согласится признаться, сообщить миру, что он — убийца священников. Теперь это казалось вершиной глупости.

Рядом с этим уверенным в себе светским львом моя решительность пошатнулась. Один мальчишка достал шоколадку, начал пихать кусками в рот. Клэр вперился в него взглядом, словно загипнотизированный. На лбу возникла испарина, кровь буквально отлила от лица.

— Ты как? — спросил я.

Он издал слабый всхлип — этот звук я никогда не забуду. Потом у него закатились глаза. Так внезапно, драматично, что я так и сидел, пока не понял, что он упал в обморок. Я придвинулся. ослабил его галстук. похлопал по лицу. Он простонал и детским голоском пролепетал:

— У меня попа болит.

— Сиди тут, — сказал я.

Пошел и попросил бренди, вернулся, поднял его голову, поднес к его посиневшим губам, с хлюпаньем залил. Семья таращилась с распахнутыми ртами. Женщина что-то прошептала мужу, они встали и свалили к черту. Из-за бренди к его лицу начала понемногу возвращаться краска, он выпрямился.

— Может, посидишь с опущенной головой, — предложил я.

Он отмахнулся:

— Прихожу в себя. Через минуту буду в порядке. Не смей втягивать мою сестру, я на все пойду, чтобы ее защитить.

Приходил в себя.

Я не на шутку смутился. Если у него бывает такая реакция на людях, что он переживает в одиночестве? Совесть умоляла: «Он уже настрадался — и сейчас страдает. Оставь ты его, блин, в покое».

Какое бы справедливое возмездие я для него ни замышлял, как оно сравнится с той ценой, что он уже заплатил? Он уже почти стал обычного цвета. Спросил:

— Ну, Джек, о чем ты хотел со мной поговорить?

Я покачал головой:

— Уже неважно.

Он поднял бровь.

— Странный ты человек, Джек. Я-то думал, начнешь давить, попытаешься вынудить… как бы выразиться… выйти на публику? Ради нее я бы согласился на все. За ее безопасность я жизнь отдам.

Мой стакан был пуст, как и сердце. Я тешил себя мыслью пойти взять еще. Он улыбнулся, и я спросил:

— Откуда знаешь, где я живу?

Он коротко улыбнулся, без тепла, сказал:

— Ты проверял меня, приперся, сука, к моей сестре — думаешь, я ничего не предприму?

В голове звенели слова монашки. Пожилые в таких случаях говорят: «Как бес вселился», — а мой единственный знакомый экзорцист скончался, так что я выпалил:

— А сестра убьет за тебя?

Он протяжно вздохнул, покачал головой, потом сказал:

— Думаю, да, — но не она убила священника. Она сильная, но это ты и так знаешь, видел ее руки. Она могла бы отомстить монашке. Я всегда думал, что и отомстит, но только со своим любимым ружьем… А вот я, если бы что-то замышлял против бессердечной суки, утопил бы ее на хрен.

Эти тихие слова леденили кровь.

Я затосковал по «Койлу». «Склад Бреннана» — не мой мир. Он спросил:

— Ты пришел нагруженный, Джек? С прослушкой?

Мой черед улыбаться, пусть и горько:

— Так только в кино бывает. Но да, я нагруженный, просто не в том смысле.

Уже хотел встать, взять еще «колу», когда он сказал:

— Та монашка?

Я притворился, что не расслышал, потянул время:

— Что?

— Священник, Джойс, он был главный, но она… она всем занималась, следила за ризницей, знала, как все устроено. Черт, да и сама устраивала.

Я не сразу понял, к чему он клонит, потом спросил:

— Она знала, что происходит?

Он кивнул — картина обреченного смирения, — сказал:

— Сестра Мэри Джозеф — она обожала мороженое. Я обращался к ней за помощью, представляешь?

Он не ожидал ответа, я не стал и стараться. Он продолжал:

— Будто она согласилась бы предать своего кумира. Уши мне надрала. А мороженое — она жить без него не могла. Видимо, если отказаться от всех удовольствий, накал концентрируется в том немногом, что остается.

Кто я такой, чтобы об этом спорить? Он спросил:

— Помнишь, ты сказал «смелый»… когда был у меня в кабинете и описывал бронзового быка?

Я кивнул, вспомнив красивую работу Джона Биэна. Он спросил:

— Думаешь, есть еще в мире смелость?

Я так не думал, но, чтобы что-то сказать, ответил:

— Ну, наверное. Когда делаешь то, что не хочешь, что должен был сделать давным-давно.

Он над чем-то раздумывал. Потом:

— У меня была мечта: великий город на Коррибе, город племен, равный любому другому на земле. Отец мной бы гордился — но знаешь, что, Джек?