Дорога шамана - Робин Хобб

— Какие уроки? Что такого ценного он мог почерпнуть из общения с язычником, если, конечно, не считать бессмысленную смерть? — В голосе матери звенели слезы. Я не хуже ее знал, что, если она расплачется, отец велит ей отправиться в свою комнату и сидеть там, пока не успокоится. Он не переносил женских слез. — Он хороший сын, послушный, честный, старательный, — превозмогая душевную боль, проговорила она. — Чему он мог научиться у дикаря вроде этого кидона?

— Не доверять. — Отец ответил так тихо, что я едва разобрал его слова.

Я даже засомневался, произнес ли он их вообще. Затем он откашлялся и добавил уже более твердым голосом:

— Не знаю, сможешь ли ты это понять, Селета. Но я попытаюсь тебе объяснить. Ты когда-нибудь слышала о проклятом недомыслии Дернела?

— Нет, — негромко ответила она.

Меня не удивило, что мать никогда не слышала про капитана Дернела. Он пользовался дурной славой среди военных, но гражданские про него не знали. Его обвиняли в нашем поражении в битве при Тобале, когда победу одержали жители Поющих земель. Ему доставили приказ генерала, где говорилось, что он должен повести наступление в очевидно самоубийственной ситуации. Дернел находился в самом центре боя и прекрасно знал, что расстановка сил значительно изменилась с тех пор, как из тыла был отдан приказ. Он даже сказал об этом своему адъютанту, которого оставил в палатке. Однако Дернел поступил как послушный солдат и повел на верную смерть 684 кавалериста. Он подчинился приказу генерала, несмотря на то что понимал всю его абсурдность. Каждый кавалерист знает о непоправимой глупости, совершенной капитаном Дернелом. Его имя стало нарицательным, и теперь так называют офицеров, слепо выполняющих приказы.

— Ладно. Я не стану читать тебе лекцию по военной истории. Но я не хочу, чтобы мой сын стал таким, как Дернел. Ты совершенно права, Невар хороший сын. Послушный. Он делает все, что я ему приказываю, без малейших сомнений и колебаний. Он подчиняется сержанту Дюрилу. И тебе. Всем. Это отличное качество для сына и необходимое для солдата. Последние несколько лет я наблюдал за тем, как он растет и взрослеет, и все ждал, когда он выкажет неповиновение, пойдет против моей воли. Я ждал, когда он попытается сделать так, как считает правильным сам. Более того, я рассчитывал, что наступит время, когда он противопоставит собственное мнение моему или сержанта Дюрила.

— Ты хотел, чтобы он тебя ослушался? Почему?

Я услышал в голосе матери неподдельное изумление.

— Я знал, что ты не поймешь, — тяжело вздохнув, проговорил отец. — Селета, я хочу, чтобы наш сын стал хорошим командиром, а не просто послушным солдатом. И чтобы он достиг высокого положения не только из-за того, что мы купим ему чин, но и благодаря собственным способностям. Чтобы стать настоящим офицером, он должен быть больше, чем просто честным и старательным. Он должен научиться вести за собой людей. А это означает умение принимать решения и находить выход из сложных ситуаций. Ему необходимо уметь правильно оценивать происходящее и понимать, когда следует полагаться на интуицию.

Вот почему я совершенно сознательно поместил его в такие трудные условия. Я знал, что Девара сумеет научить его самым разным вещам. Но я также не сомневался, что однажды Невару придется самостоятельно принимать решение. Когда он усомнится в необходимости подчиняться Девара, а также в правильности моего выбора. Я прекрасно понимаю, что пошел на крайние меры, но, судя по моим наблюдениям, Невар не сумел бы самостоятельно развить в себе необходимые качества.

Я знал, что ему придется пересечь границу, за которой заканчивается детство и начинается взрослая жизнь. И надеялся, что он научится верить себе и распознавать, когда следует проигнорировать приказ, отданный теми, кто находится в безопасности и не знает истинного положения дел на поле боя. Я хотел, чтобы он понял: каждый солдат несет ответственность за свои действия. Чтобы он овладел искусством управлять собой, ведь только тогда он сможет вести других. — Отец пошевелился в кресле и откашлялся. — Он должен был уяснить, что даже его собственный отец не всегда знает, что для него хорошо.

Повисла долгая пауза, а потом моя мать заговорила, и в ее голосе явственно слышалась едва сдерживаемая холодная ярость:

— Иными словами, ты доверил жизнь нашего сына дикарю, чтобы мальчик смог до конца осознать: оказывается, его отец не всегда знает, что для него хорошо. Ну что ж, я тоже получила урок. Жаль, что Невар не выучил его раньше.

Я никогда не слышал, чтобы мать говорила такие ужасные вещи отцу. Я вообще представить себе не мог, что между ними возможен подобный разговор.

— Наверное, ты права. Но в этом случае он не слишком долго протянул бы на военном поприще.

Еще никогда голос моего отца не звучал так холодно. Однако я услышал в его словах еще и печаль. И, кажется, вину… Я не мог примириться с тем, что отец корит себя за то, что со мной произошло, и попытался заговорить, но у меня ничего не вышло. Тогда я попробовал поднять руку. И тоже не смог. Мне удалось лишь слегка пошевелить кистью, и я почувствовал, как мои пальцы скребут по постели. Мне показалось этого мало, я поглубже вдохнул, напрягся изо всех сил и приподнял-таки правую руку. Я дрожал от напряжения, но сумел удержать ее в воздухе.

Я услышал, как мать тихонько позвала меня по имени, и почувствовал, что отец обхватил мои забинтованные пальцы своей мозолистой ладонью. Только в тот миг, когда он взял мою руку, я понял, что весь замотан бинтами.

— Невар, послушай меня! — Отец говорил очень громко и четко, словно я находился где-то далеко. — Ты дома. И в безопасности. С тобой все будет в порядке. Не пытайся ничего сделать. Ты хочешь воды? Сожми мою руку, если да.

Мне с трудом удалось пошевелить пальцами, и тут же около моих распухших и покрытых коркой губ появился стакан с холодной водой. Пить было трудно, и я намочил бинты на подбородке. Потом меня снова уложили, и я провалился в сон.

Позже я узнал, что меня вернули в родительский дом со свежим порезом на ухе, рядом с уже заросшим — за непослушание, как и обещал Девара. Но пока я был совершенно беспомощен, он сделал не только это.

В предрассветных сумерках лай собак предупредил отца, что кто-то приблизился к дому. Талди сбросила меня на порог вместе с грубыми носилками, сделанными из веток. Моя одежда превратилась в лохмотья, кожа кое-где была содрана до мяса, поскольку время от времени кобылка тащила меня за собой по земле. Кроме того, я сильно обгорел на солнце. В первый момент отец решил, что я мертв.

Девара сидел на своем скакуне на некотором расстоянии от нашего дома. Когда во двор выскочили отец и слуги, чтобы посмотреть, что происходит, он поднял ружье и выстрелил Кикше в сердце. Она закричала, упала на колени, а потом на бок. Девара же развернул Дедема и ускакал прочь. Никто не стал преследовать кидона, потому что все бросились к моему бесчувственному телу, чтобы уберечь его от дергающихся в предсмертной конвульсии копыт маленькой талди. Если не считать моего дважды надрезанного уха и умирающей кобылы, Девара не оставил моему отцу никакого послания. Позже я узнал, что он либо не вернулся к своему народу, либо кидона спрятали его, чтобы не выдавать гернийскому правосудию. Наличие огнестрельного оружия у представителя его народа уже само по себе являлось преступлением. Почему он так открыто его продемонстрировал, до сих пор остается для меня загадкой — возможно, хотел бросить моему отцу вызов или же надеялся на то, что его тут же прикончат.