Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

Все! Пришел. Добрался. Теперь бы не напороться на чужих – все тех же охотников‑рыболовов.

Алексей подходил к вымершему селению осторожно, с подветренной стороны, всякий раз прислушивался, опасаясь услышать собачий лай. Нет, пронесло – не было в деревне собак, и людей, похоже, не было. Подойдя к околице, путник нарочно покричал, позвал:

– Эй, Мишка, Семен! Вы тут, что ли? Ау! Отзовитеся!

Ответа так и не дождался – ну, ясно, нет никого. Вот и хорошо. И славно. Теперь выбрать избенку понеприметнее, заночевать – вон, темнеет уже, сумерки, солнышко село, теперь еще немного – и навалится совсем уж непроглядная темень. Небо смурное, серое, ночка беззвездной будет.

И хорошо. И славно.

Деревня оказалась не особо большой – с десяток домов – некоторые вообще покосившиеся донельзя, с провалившимися крышами, плюс парочка сожженных дотла пепелищ. Более‑менее приличными Алексею показались лишь три избенки, в крайней из которых, ближе к лесу, он и расположился, осторожно толкнув жалобно заскрипевшую дверь.

В сенях чуть не упал – пол‑то давно прогнил, провалился, однако плесенью вовсе не пахло – то ли нечему было гнить, то ли здесь все хорошо продувалось… Черт! Стукнулся о притолочину – с размаху, так, что в голове звенело. А и поделом – осторожнее надобно!

В горнице в оконных проемах еще уцелели стекла, на печи имелось какое‑то тряпье, которое небрезгливый путник тотчас же расстелил на полу вместо постели. Поискав дровишек – вполне сгодились старые стулья и саморубленый, выкрашенный темно‑коричневой краской шкаф – развел в устье печи костерок, не забыв вытащить заслонку. Сварив кашу, с большим удовольствием поужинал, да, решив оставить осмотр местности на утро, улегся на приготовленное тряпье и тут же уснул – вымотался за день‑то, притомился.

А когда проснулся, в глаза уже било солнце, и белое кружево паутины на окне оттеняло голубое прозрачное небо. Повезло с погодой‑то… Или наоборот – не повезло.

Поднявшись, Алексей тщательно обследовал горницу, заглядывая в те места, куда не удосужился заглянуть вчера – в старый, полный полуистлевшего тряпья сундук, в залавок, за печку. Кровати в избе не имелось – нет, точнее сказать, она была, но только в виде железного остова – матрас, судя по всему, хозяева забрали с собой при переезде. А, может, он просто приглянулся рыбакам – те и утащили на заимку или в шалаш. Или даже в соседнюю избу, всякое может быть. Короче, ничего интересного – ни припрятанной в старой глиняной крынке россыпи изумрудов, ни золотишка в цветочном горшке, ни даже наклеенных по стенам облигаций госзайма. Ничего!

Чердак!!!

Алексей хлопнул себя по лбу – ну конечно же! На чердаке, если хорошо посмотреть, много чего отыскать можно, старые люди отличались запасливостью и домовитостью, всерьез готовясь к третьей мировой войне: и спичками запасались, и солью, и мылом. Не может такого быть, чтоб на чердаке, да ничего интересного не нашлось! Да и не один в деревне чердак – несколько.

Провозившись на чердаках с полдня, беглец несколько упарился, зато отыскал большое количество нужных в хозяйстве вещей, как‑то: два ржавых дуршлага, чайник с отпаявшимся носиком, радиолу «Комета», исправность которой было невозможно проверить ввиду полнейшего отсутствия электричества, грампластинки рижского радиозавода (мечта меломана!), набор старых членских книжек («Потребтоварищество», «Коопторг» и прочих), послевоенные значки всех ступеней ГТО, мужские резиновые сапоги, фонарик без батареек, три безопасных станка для бритья, сорок (!) пачек бритвенных лезвий «НЕВА» в заводской упаковке, целый сундук спичек, немецкую – вполне исправную – машинку для стрижки волос, грабли, четыре косы и почти новый непромокаемый макинтош, видимо, не так уж давно забытый кем‑то из рыбаков. Да! И еще серую широкополую шляпу с ленточкой, модную, наверное, году так в шестидесятом.

Не страдавший излишним жлобством протопроедр, подумав, прихватил с собой лишь малую толику вышеперечисленного, оставив на чердаках радиолу, косу, грабли, фонарик со значками и прочие столь же необходимые вещи. Остальное же, в особенности – членские книжки, многие из которых были приятного красно‑бурого цвета, да еще – с тиснеными золотой вязью буквами – Алексей прихватил с собой. Ну и конечно лезвия. Одну пачку. И машинку для стрижки волос. Потом подумал… что‑то странное показалось на последнем из обследуемых чердаков. Какая‑то фанерка под оконцем прибита, и, видать, давно. Зачем она здесь – ни к селу ни к городу?

Быстро оторвав фанерину, Алексей сунул руку в щель… пошарил… И извлек на свет божий маленький дамский браунинг! Изящный такой, тщательно смазанный… И патрон имелся в патроннике! А больше – увы… Только один. Единственный. Лучше бы, наверное, было выбросить к черту пистолет от греха – ну его в баню, вдруг да висит на нем что, типа парочки трупов… Однако красивый, черт. Да и попадаться Алексей больше не собирался. Оставить, что ль? В качестве сувенира. Да и так – пришить изнутри к рукаву – мало ли когда и сгодится?

Сунув найденный браунинг в карман, молодой человек спустился по лестнице вниз и быстро зашагал к избе, которую уже считал «своей».

Осколок зеркала отыскался здесь же, в этой самой избе, как и кусочек мыла. Ну а воды было много в колодце, как и в протекавшем рядом ручье. В ручье, кстати – вкуснее.

Вскипятив в найденном чайнике воду, Алексей приготовил мыло и, примостив на лавке осколок зеркала, скривившись, приступил к действу. Стричь самому себя, да к тому же еще трофейной машинкой оказалось очень даже не просто, однако протопроедр был не из тех, кто боялся трудностей. Подстригся, обкарнался, да еще потом побрил голову черным, как антрацит, лезвием «Нева», сработанном из углеродистой стали! Мало того – сбрил и бороду, оставив лишь небольшие усы. Провозившись почти до вечера, внимательно взглянул в зеркало, плюнул… Потом ухмыльнулся… Так‑то, конечно, страшновато, но вот, ежели водрузить на голову шляпу… вот так… И макинтош! Ну вот, совсем другое дело. Еще бы трубку – вылитый комиссар полиции, молодой, но амбициозный.

Поправив усы, Алексей разложил на лавке удостоверения корочками вверх. Выбрал самое красивое, огненно‑красное, с полустертой эмблемой какой‑то артели, положил во внутренний карман макинтоша, примерил сапоги… Конечно, великоваты, зато хорошо хоть не жмут.

Принарядившись, аккуратно разложил все на лавке да отправился к ручью половить форель. Повезло, поймал пару рыбин, забодяжил ушицы, поужинал, заварил чайку в том самом найденном чайнике. С него и пил – через край прямо, кружки‑то, жаль, не нашлось. Вышел на крыльцо, уселся, чайник рядом поставил – остывать. Глядел на потрясающе красивый закат – золотисто‑алый, с голубым, быстро синеющим, небом, думал. Прикидывал дальнейшие свои действия. Бабка Федотиха уже должна бы приехать, вернуться из своего санатория, не сегодня, так завтра. А значит, надобно было возвращаться обратно в Касимовку… Внешность Алексей изменил – не подкопаешься, только вот дело в том, что участковому местному наверняка дано указание проверять всех чужих – кто, к кому, откуда? А не видали ли вы по дороге такого… бородатого, с патлами до самых плеч? Не видали? А документики ваши па‑а‑азвольте взглянуть!

А где у него, Алексея, документики?

Н‑да, осторожнее надо. Документы, кстати, могут и деревенские спросить – староста там или иное близкое к власти лицо. Документы… Вот они – «Председатель н‑ской артели чугунного литья «Флаг коммунизма». Красивая карминно‑красная книжечка. Фотография затерта, внутри – черт его разберет, что там написано – самое то, что надо.

Огненно‑оранжевый шар солнца скрылся за дальним лесом, алела заря, и синее небо быстро накрывалось тьмою. Ветер разогнал облака, больше не капало, объявился вдруг пожухлый осенний месяц в окружении бледных унылых звездочек, захолодало.

Тщательно прикрыв за собой дверь, Алексей улегся на печке, еще хранившей тепло недавнего огня, и, накрывшись с головой старым лоскутным одеялом, уснул, чтобы снова проснуться с рассветом, так, как и хотел.

А утром, едва рассвело, после чайника крепкого чая, быстро зашагал вдоль ручья к реке, срезая путь – хотелось поспеть в Касимовку к ночи. Шел неутомимо, лишь только пару раз останавливался на короткий отдых, и, когда уже стало сумерничать, вдалеке, километрах в двух впереди, за лесом, показались огни.

Касимовка! Чему там еще быть‑то?

Беглец делал все, чтобы остаться незамеченным – прятался за деревьями при первых звуках чьих‑то голосов – видать, ребята возвращались из клуба, падал в траву, замирая от показавшихся за изгибом шоссе фар, кидался в кусты… Даже, не обращая внимания на дырявые сапоги, перешел вброд полный ледяной водицы ручей.

И увидел, увидел уже горящий желтизною фонарь у дальней – бабкиной – избы… И красную «Таврию»! И подумал уже – радостно так подумал – что вот, вернулась, наконец, колдунья, и что…