Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

занимали такие лидеры марранов, как Докладчик и Торкемада, за тем исключением, что за прошедшие десятилетия конверсо ассимилировались значительно больше, а их интерес в религиозных вопросах — или, если быть точнее, в проблеме иудействования — должен был соответственно сильно уменьшиться. Чтобы погасить конфликт, Пульгар настаивает на тех же мерах, что и его марранские предшественники и такие старохристианские защитники его группы, как Барриентос, Монтальво и Оропеса. Он требует предельного наказания для врагов конверсо, и никакого наказания для конверсо, которые в его глазах «не виновны» в том, в чем их обвиняют их противники. Это также подтверждает, что он исключает дурное религиозное поведение конверсо как проблему, требующую жестких действий для ее разрешения.

Такова была позиция Пульгара до основания Священной Канцелярии. Но инквизиция и объявленная ею война против конверсо должны были поколебать его взгляды. Проблема, которую он считал вымышленной или еле живой, вдруг приобрела огромную важность, а отрицание обвинения инквизиции привело бы его к конфронтации с устрашающей институцией. Выживание потребовало признания утверждений инквизиции, и, желая уцелеть, он был вынужден их признать, убеждая самого себя, что, признавая «проблему» в том виде, в котором ее представляет инквизиция, он может спорить о необходимом способе решения. Так, он написал письмо кардиналу Мендосе, в котором, апеллируя к принципу человечности, утверждал невозможность подавления широкомасштабной ереси путем массового уничтожения[2819]. Вскоре он понял, что позиция инквизиции была совершенно иной, а его тактическое «принятие» утверждений инквизиции — пустым делом. Его письмо было сочтено скандальным, его даже обвинили в ереси, а вскоре вынудили оставить двор, поскольку его аргументы не совпадали не только с позицией инквизиции, но и с политикой королей. Когда через год монархи пригласили его служить хронистом королевства, он уже знал, что надо быть гораздо осторожнее, представляя дело инквизиции.

Таким образом, в своем раннем отчете об инквизиции в «Хронике Королей-католиков» он пытался быть максимально послушным и избежать всякой критики инквизиции[2820]. Но вскоре он вновь отказался держаться в стороне. Он не мог молчать, будучи свидетелем чудовищных жестокостей, и использовал свою хронику не только как источник сведений, но и как оружие для нападения. Так, второй отчет, касающийся основания инквизиции в Севилье, который он включил в хронику, говорит только о «некоторых христианах еврейского происхождения», которые начали иудействовать и «не чувствовали себя хорошо по поводу веры»[2821], а после описания акций инквизиции по отношению к ним он резко критикует эти акции словами «родственников заключенных и осужденных». Таким образом он выставляет напоказ беззаконные процессы, обвиняя судей в применении «слишком тяжелых по многим причинам» наказаний и поэтому представляющих собой «отклонение от правосудия». А главное, утверждает он, что и те, и другие, «церковные инквизиторы и светские исполнители их воли проявляли жестокость и выказывали огромную вражду не только по отношению к тем, кого они наказывали и мучили, но также и по отношению ко всем [ «новым христианам»], с целью очернить и опозорить их этим ужасным преступлением». Более того, эта жестокость с ясностью проявилась во всем спектре действий инквизиции, начиная с «признания для исполнения приговоров действительными свидетельских показаний и сведений, полученных под пытками»[2822]. Едва ли Пульгар мог представить еще более сильную аргументацию против инквизиции. И он сделал это прямо на страницах самой королевской хроники!

Он нашел еще одну возможность для критики инквизиции, когда коснулся ее деятельности в Толедо, а затем в Вальядолиде. В Толедо он говорит о «некоторых мужчинах, которые тайно исполняли еврейские обряды», часть из которых была приговорена к «вечному заключению, а другие были сожжены». Оказалось, тем не менее, что эти приговоры были вынесены на основе свидетельств мусульман, евреев, слуг и подлецов, в особенности бедных и бессовестных евреев, которые, благодаря своей злобе и ненависти к конверсо, облыжно обвинили их в иудействовании. Восьмерых из этих евреев забросали камнями, сообщает Пульгар[2823]. То же самое произошло в Вальядолиде, где «многие подлые евреи» ложно обвинили «некоторых конверсо», чтобы «привести их к смерти». Когда, наконец, правда выплыла наружу, некоторые из этих евреев были приговорены к побитию камнями[2824]. Таким образом отчеты Пульгара об инквизиции превратились в жестокое обвинение самой инквизиции и инквизиторов, якобы защищающих христианство. В этих обвинениях он полностью отказывается от утверждения о существовании широко распространенной ереси, которое он вначале принял из тактических соображений, и больше не говорит об иудействующих как о массовом движении, или даже о «многих», а только об algunos (некоторых), что может, конечно, означать только незначительное меньшинство. Не говорит он больше и об инквизиторах как о людях с чистыми намерениями и подобающим поведением, а как о жестоких агентах, переполненных ненавистью к конверсо, над которыми те творили наихудшие злодейства. Однако, с какой бы хитроумной осторожностью ни атаковал Пульгар инквизиторов, с его стороны требовалось исключительное мужество порицать с такой силой действия инквизиции и испытывать терпение ее строгих функционеров, включая Великого инквизитора Томаса де Торкемаду.

Адольфо де Кастро говорил, что «один единственный голос был в Испании слышен в защиту жертв» инквизиции[2825]. Этот голос принадлежал Пульгару. При этом все же необходимо заметить, что, когда он говорил от своего имени, он не мог не прославлять инквизиторов, а нападая на них, он не выступал от своего имени. Поэтому то, что мы слышим, это его ясный голос репортера, громко, но косвенно представляющего обвинения, которые Пульгар в качестве обвинителя обязан заглушить.

III. Алонсо де Паленсия

I

Ни один испанский историк не предоставил так много информации об эволюции конфликта между «старыми» и «новыми христианами» во второй половине XV в., как Альфонсо Фернандес де Паленсия. Большая часть нашей информации о конверсо этого периода поступила из его писаний, а большинство из того, что он написал о них, рассматривалось им как неотъемлемая часть испанской истории в ее критические моменты. Вопрос в том, насколько его отчеты правдивы.

Ибо нет другого исторического рассказа, который вызывал бы такие противоречия по поводу его правдивости, как мемуары Паленсии, озаглавленные «Три десятилетия моей жизни», больше известные как «Хроника Энрике IV»[2826]. Главной причиной этих противоречий была исключительно резкая критика Паленсии в адрес короля Энрике. Согласно этому автору, Энрике был не только странным человеком и негодным властелином, но и преступником худшего толка. То, что эти характеристики несправедливы, засвидетельствовано всеми современными портретами Энрике таких авторов, как Валера, Пульгар и Эскавиас[2827]. Их отношение к Энрике IV совпадает с характеристикой, данной ему его официальным хронистом