Совьетика - Ирина Маленко

– Как же это ее угораздило до такого докатиться?

– Мирный процесс. Она выучилась в английском университете, первая с университетским дипломом изо всей нашей семьи. На социолога. Ее мотивация? Ей хочется «посмотреть мир». Через прицел британского автомата? Неся другим народам такую же «демократию», какую они принесли нам? И, что самое гадкое в этой истории, ее мать, моя сестра, которая навещала меня почти 10 лет в британской тюрьме, и которую там из-за этого тоже подвергали разным унижениям, не видит в ее решении «ничего особенного»! «Ее не интересует политика. По крайней мере, она пытается чего-то в жизни добиться – не то, что остальные мои лоботрясы!»- говорит она. Чего добиться? Заплатить своей кровью за защиту интересов полудохлой Британской империи, которой пора на свалку истории? Нести смерть и горе другим народам после того, как нам высочайше позволили присесть к хозяйскому столу?:

Он схватил со стола бокал красного вина и вдруг залпом опрокинул его. А я-то была уверена, что Ойшин непьющий!

– Не могу. Не могу я терпеть такие вещи. Видеть и принимать их как что-то нормальное. Всего несколько лет назад такая глупость не пришла бы ей даже в голову. Разве для этого мы начали мирный процесс, разве для этого разоружались? Чтобы наши дети и внуки становились винтиками в системе британского империализма? Разве для этого я…

Он осекся – видно, хотел сказать «провел 12 лет в тюрьме», но ему стало неудобно говорить только о себе, когда речь шла о таких масштабных вещах. Хотя 12 лет жизни, отданных коту под хвост – это, конечно не шутка….

Действительно, благодаря мирному процессу число ирландских рекрутов в британской армии (причем даже ирландцев с юга!) выросло в несколько раз. Но чтобы среди них были дети из республиканских семей- с таким я сталкивалась впервые. «То ли еще будет, ой-ой-ой!»- пела в свое время Алла Пугачева…

– Вот когда я окончательно понял, что мы забрели куда-то не туда, – закончил Ойшин и замолчал.

Мне стало его жалко до глубины души. Если даже я так долго и так болезненно переживала то, что разворачивалось в Ирландии на моих глазах, то каково должно быть все это для него – человека, посвятившего делу освобождения своей страны от оков империализма всю свою жизнь и проведшего из-за этого за решеткой свои самые лучшие годы?

Но если он понял все это и отдалился от них, то как же они тогда отправляют его со мной? Как они доверили это дело ему – и почему он тогда согласился? Может быть, для того, чтобы не видеть, что происходит дома? Дома… Постойте, а его семья? Жена, ребенок? Они что, вот так просто его отпустили?

А может быть, все дело в том, что мы с нашими взглядами были просто такими, от которых в случае чего всегда можно было отмахнуться, откреститься, списать в потери? «Эти люди не члены нашей организации и даже не разделяют наших взглядов». С них станется!

Но я не стала у него ничего спрашивать – было видно, что человек очень переживает. А после бокала вина это стало еще виднее. Я даже пододвинула ему еще и свой.

Желание издеваться над ним у меня пропало. Ойшин был жертвой мирного процесса – такой же, как Финтан. Им еще повезло, что они легко отделались.

Я легонько тронула Ойшина за плечо.

– Извини, я не знала. Если я скажу, что сочувствую тебе, тебе, наверно, не будет от этого легче. Я тебя понимаю. Мы с тобой по одну сторону баррикады.

Ойшин невесело улыбнулся:

– Спасибо. Давай попробуем по крайней мере помочь людям, которые хотят изменить свою жизнь к лучшему- не за счет поступления на службу к головорезам и мародерам. Я не знал, что это ты со мной поедешь. Честно говоря, это был для меня приятный сюрприз. Я винил себя в том, что из той нашей операции так ничего в конечном итоге и не вышло. Ты прости, что я вел себя так по-идиотски тогда…

Не надо, не надо об этом, Ойшин. Пожалуйста.

– Это я себя по-идиотски вела, – вздохнула я, вспоминая все, что я натворила между тем далеким апрельским днем, который я и до сих пор предпочитала не вспоминать, и поездкой в Корею.- Что я могу тебе сказать? Дай пять!

И мы крепко пожали друг другу руки.

Зазвенел звонок подходившего к площади трамвая. Ойшин вдруг рванул меня с места за собой, на ходу расплачиваясь с официантом – успеть вскочить в этот самый трамвай. В три прыжка мы запрыгнули на его площадку.

– Что, за нами «хвост»? – пошутила я, когда мы отдышались. Ойшин воспринял мой вопрос по-голландски – буквально:

– Нет, нету никакого «хвоста». Просто мне захотелось уйти оттуда поскорее. А то сейчас захочу еще бокал, потом еще, и…

– Понятно, Алан.

– Алан?

– Ну да, нам же надо привыкать к тому, что мы теперь – Саския и Алан. Как там дела в твоей родной Шотландии?

Ойшин только улыбнулся краешком губ.

– Куда теперь? Домой, то есть обратно в гостиницу?

– Ты устал?

– Нет, не очень.

– Хочешь посмотреть что-нибудь местное? Ты в Португалии раньше бывал?

– Нет.

– И я нет. Тогда тем более интересно. Когда мы еще здесь окажемся? Как насчет того, чтобы пойти на вечер традиционной музыки- фадо? Не бойся, это совмещается с ужином.

– Не знаю… Если честно, Женя, то есть, Саския, я вообще никогда нигде не был за пределами Ирландии и Англии. Один раз как-то был в Испании, и все. Так что я не очень-то привык ко всем этим другим культурам. Правда, я рад, что такие как ты, приезжают нам в Ирландию,- поспешно добавил он, видимо, испугавшись, что я обижусь.

– А и не надо привыкать. Просто разве тебе не интересно посмотреть, какие бывают люди в других странах, как и чем они живут, что у вас общего, а чем вы отличаетесь?

– Интересно, конечно. Но вдруг эта музыка мне не понравится?

– И не надо, чтобы она тебе нравилась. Это вовсе не обязательно. Просто это будет что-то другое, незнакомое. Потом будешь удивляться: надо же, насколько другая у людей музыка бывает! Зато будешь знать, какая она. Ну как?

– Ну пойдем… А что у португальцев бывает на ужин?

– Честно говоря, понятия не имею. Но именно это-то и интересно.

Вечера музыки фадо, совмещенные с ресторанным ужином в Португалии – типичное мероприятие для иностранных туристов. Я действительно никогда эту музыку раньше не слышала, только читала о ней. И еще с детства помню песню Лолиты Торрес – «Коимбро, божественный город». Там поется о песнях фадо, хотя сама эта песня к фадо не имеет никакого отношения. Зато она мне очень в детстве нравилась. Я даже требовала у мамы, чтобы она нашла для меня кастаньеты- как у Лолиты.

Среди туристов в ресторане преобладали богатенькие латиноамериканцы – видимо, такого сорта, которые так карикатурно-эмоционально ненавидят Фиделя, Чавеса или Финтана с его партизанскими товарищами. Ну что ж, насмотрюсь сейчас здесь на них – это поможет мне лучше настроиться на то, что предстоит на Кюрасао…

За одним столиком с нами сидела миловидная дама из Чили- адвокат с дочкой лет 10. Обе неплохо говорили по-английски. Я сказала им, что мы бельгийцы (черед быть Саскией и Аланом еще не подошел). Португальские блюда оказались вкусными, но преимущественно рыбными- а еще буквально во всем, даже в рыбе был чеснок. За исключением сладкого, конечно.

Ойшин пробовал незнакомые ему блюда как типичный северный ирландец – с таким видом, словно ему подали чай в той же чашке, из которой пил Литвиненко. Надо будет ему сказать, чтобы он потренировался не до такой степени опасаться всего незнакомого. Уже один только его настороженный вид в сочетании с легким элегантным ковырянием в тарелке вилкой мог привлечь к себе ненужное внимание.

На небольшую ресторанную сцену вышла певица, вся в черном, закутанная в черную же шаль и вдруг без предупреждения запела низким меццо-сопрано – да таким драматическим тоном, что по достоинству оценить его в зале было некому. Вот мои корейские друзья оценили бы. У них таким тоном говорят дикторы на радио.

Дочка адвоката из Чили вдруг громко, на весь ресторан прыснула в кулак.

– Карменсита!- одернула ее мать, но девочке становилось все смешнее. Она закрыла лицо салфеткой и издавала в нее кудахчущие, приглушенные звуки – так ее развеселила драматическая португальская песня о несчастной любви.

И вдруг я с ужасом поняла, что точно такие же звуки доносятся и из угла по другую сторону от меня. Это был Ойшин – как он ни крепился, но когда начала смеяться Карменсита, то и он не выдержал…

Я сидела красная как рак, обмахиваясь подаренным мне на прощание Ри Раном веером – и делала вид, что я не с ним. И тут проклятая память услужливо подсунула мне рассказ мамы о том, как она в мое отсуствие повела в оперу нашего велосипедного бога- Володю Зелинского в первый раз в его жизни. Тоже, кстати говоря, Козерога. И реакция у него в первые минуты, когда закончилась увертюра и поднялся занавес, была именно такая же…

Когда я представила себе хохочущего под звуки арии запорожца Ивана Карася в Одесском оперном театре Володю, меня вдруг неожиданно тоже разобрал смех. Я давилась им, а он с клекотанием рвался наружу, и я чуть не задохнулась, пытаясь не дать ему у меня вырваться.