Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Вот одно из поручений, не ахти какое доверительное, но потребовавшее времени и напряжения. С середины неудачного для нас лета сорок второго года резко возросло количество членовредительства среди военнослужащих, участились случаи дезертирства. Причем и то и другое — в тыловых частях, особенно в запасных полках. Одна из причин была ясна: тяжелое положение на фронте и в связи с этим боязнь оказаться на передовой. Но вот после Сталинграда события повернули совсем в другое русло, однако членовредительство если и уменьшилось, то не на много. Значит, сказывалась не только названная причина, но и что-то другое?! И вообще, следовало разобраться с теми службами, которые занимались обучением призывников, подготовкой, формированием маршевых подразделений. Раньше руки не доходили, а передышка после Сталинграда дала возможность. Была организована комплексная проверка, в частности в известных Гороховецких лагерях, где традиционно готовилось большое количество пополнения. А мне Иосиф Виссарионович предложил поехать в самый заурядный запасный полк, каких много. И не с инспекцией, а с корреспондентом военной газеты или с товарищами из политотдела. Посмотреть изнутри, снизу. Я наугад выбрал один из полков, дислоцированных на средней Волге. По опыту знал, что именно в тех краях в запасных частях бывают сложности от перегрузок, от разномастности, многонациональности личного состава, от недостаточности снабжения. Одно дело Урал, где готовятся танковые экипажи (элита, можно сказать), а другое — глубинное Поволжье, поставляющее в основном пехоту.

Известно, что самая тяжелая служба — в учреждениях исправительных, дисциплинарных: в штрафных ротах и батальонах. А на втором месте по трудности — запасные полки, где концентрируется масса самых разнообразных людей. Надо всех принять, разместить, определить степень пригодности, обучить кого следует военному делу, создать требуемые войсками команды, доставить их к месту назначения. А паек плохонький, тыловой, обмундирование зачастую БУ (бывшее в употреблении). Постоянный состав в этих своеобразных учебно-пересыльных заведениях невелик, от трехсот до четырехсот человек, включая писарей, интендантов, банщиков и прочую обслугу, а вот количество переменного состава колеблется, можно сказать, от нуля до бесконечности. Во время больших сражений, когда передовая требует пополнений, запасные полки пустеют, зато в период затишья, особенно если он совпадает с очередным призывом, эти полки «разбухают» до нескольких тысяч, до десятка тысяч человек. Люди временные, и отношение к ним соответствующее. Возможны всякие издержки, недоразумения и необязательно по злому умыслу. Не успевает кадровый состав своевременно «переварить» этакую массу. Ну и злоупотребления, конечно, случаются, особенно с продовольствием, с обмундированием. Короче говоря, служба в запасных полках нелегка, но начальство всегда смотрело на это сквозь пальцы: обстановка должна быть такой, чтобы люди не старались отсиживаться в тылу, а стремились бы скорее попасть на фронт, где и довольствие лучше, и жизнь вольготней, и вообще ощущаешь себя личностью. Логика в этом есть.

Запасный полк, и который приехала наша группа из трех человек, располагался довольно удачно. Не в землянках среди чистого поля, а на месте прикрытого лет десять назад конного завода. Штаб, кадровый состав и приписанные офицеры размещались в старых кирпичных зданиях. Переменный состав — в бараках. Имелись также полуземлянки на случай большого наплыва людей, но они тогда пустовали, хотя и поддерживались в порядке. Рядовых и сержантов без малого шесть тысяч. И триста лошадей. Тяжелой техники (танков и артиллерии) не имелось. За неделю до нас прибыли полторы сотни совсем еще «зеленых» лейтенантов и младших лейтенантов, только что закончивших училища или курсы: на должности командиров взводов маршевых рот.

Переменный состав можно было бы разделить в основном на три неравных части. Большинство — призывники 1925 года рождения или старше, снятые с брони, лишившиеся отсрочки. В том числе и процентов десять недавних заключенных — уголовников. Вторая значительная группа — представители Средней Азии, в основном узбеки и таджики. Причем группа (около тысячи человек) весьма специфичная. Этих людей в возрасте от двадцати до сорока лет мобилизовали еще в прошлом году на трудовой фронт. Почему именно на трудовой? Да потому, что взяли их из сельской местности, были они полуграмотны, плохо знали или совсем не знали русский язык, привыкли жить по своим национальным канонам, с болезненной трудностью приобщались к иным порядкам, к казенной еде и одежде. Пока вместе с сородичами рыли котлованы, возводили стены цехов — еще ничего. Но вот отправили их, крепких физически мужчин, в запасный полк, там на общем основании распределили по ротам, по взводам, по отделениям, и оказались они в среде, чуждой для них, зачастую становясь объектом придирок и насмешек.

Взять хотя бы команды: «на ру-ку!», «на пле-чо», «на ре-мень!», «на кара-ул» или, скажем, «на первый-второй рас-считайсь!», «ряды вздвой!». Тут и русский новобранец теряется, а каково без понимания языка? Ну и тосковали азиаты, не зная, как избавиться от напасти. А обучавшие их сержанты и солдаты-фронтовики, прибывшие из госпиталей (это третья большая группа), поблажек никому не давали, муштровали без всякой скидки, на своей шкуре испытав верность таких правил, как «тяжело в ученье — легко в бою», «смел да умел — в бою уцелел», «лучше отрыть двадцать метров траншеи, чем два метра могилы». И заставляли окапываться, бегать, переползать до седьмого пота. Все это правильно: плохо обученный солдат в бою опасен не столько для противника, сколько для своих же товарищей (не прикроет огнем, отстанет в атаке, граната взорвется у него в руке, покалечив соседей, да мало ли еще что!). Как и плохо подготовленная армия опасна для существования самого государства. Все, повторяю, правильно, только каково полуголодным, затурканным новобранцам-нацменам рыть, не соображая для чего, эти самые двадцать метров учебной траншеи, отбывать наряды вне очереди, не понимая за что. По команде «правое плечо вперед!» повернул направо, а нужно почему-то брать влево. В общем, беда и безвыходность. А впереди еще хуже — фронт.

Санитарная часть полка, имевшая сто коек, была переполнена. Особенно много людей поступало перед отправлением маршевых рот. Медицинский персонал (пожилые врачи и фельдшера, призванные из запаса) изнемогал от перегрузки. И лечили, и по-всякому боролись с теми, кто калечил себя, стремясь получить инвалидность, избежать отправки на передовую. Применялся старый варварский способ, который использовали симулянты в царской армии, да и в других армиях мира. Мокрую тряпицу, мешочек с сухим горохом засовывали поглубже в задний проход, а когда горох набухал, тряпицу выдергивали, при этом выпадала прямая кишка. Какой уж тут вояка! И к ответственности не всегда привлечешь: попробуй доказать, что это членовредительство, а не болезнь.

Новым способом «обогатили» арсенал самоистязателей представители среднеазиатских республик, особенно узбеки. Врачи долго не могли понять, почему солдаты вдруг слепнут, по несколько человек в день. Их роту давно уже отправили на фронт, слепые остались в госпитале, а как их лечить — неизвестно. Однако через две-три недели больные начали прозревать. А вскоре «прозрели» медики, особенно после осмотра личных вещей заболевших. Они, оказывается, собирали какие-то цветы, высушивали их, растирали, а пыльцу засыпали в глаза. Ослепнешь наверняка, но не навсегда.

Симулянты из числа недавних сидельцев-уголовников использовали свой тюремно-лагерный опыт. Примитивный, но надежный. Суровой ниткой туго перетягивали ноги у стопы. Съедали две — три ложки соли, чтобы вызвать жажду. Пили, сколько влезет. Часов через двенадцать начинался отек. Ноги распухали, как бревна. Нитка заплывала, подобраться к ней, чтобы снять, было невозможно. Приходилось делать надрезы у основания отеков. Операция болезненная, надрез заживал долго. Симулянты отделывались гауптвахтой, лишь некоторых, «вторичных», отдавали под суд.

Познакомившись с личными делами членовредителей, я без труда уловил закономерность: калечили себя не просто уголовники, а в основном рецидивисты, для которых тюрьма, лагерь были привычней, чем запасный полк и во всяком случае безопасней, чем фронт. Лучше прокантоваться на нарах до конца войны, чем рисковать жизнью за какую-то там родину, за какой-то народ. А мои выводы, мои рекомендации по этому поводу были просты: при первой же попытке членовредительства для рецидивиста одна дорога — штрафной батальон. Вот и выбирай, подонок: обычный фронт или тот же фронт, но в особых условиях.

По поводу узбеков и таджиков я посоветовал командиру запасного полка вот что. Не надо распылять их по подразделениям, лучше объединять нацменов взводами, даже ротами. Командирами назначать их единородцев или, по крайней мере, людей, живших в Узбекистане или Таджикистане, знающих тамошние языки, обычаи. Командир так и поступил. Но вообще, вопрос был гораздо шире полкового масштаба, он касался всех наших вооруженных сил. Его обсуждали и в Центральном Комитете партии, и в Наркомате обороны. С учетом проведенных проверок. Пришли к выводу о целесообразности создавать не только национальные подразделения, но и целые полки, даже дивизии. Первой, если не ошибаюсь, была создана дивизия азербайджанская. Я лично считал, что это слишком. Столь крупные формирования ничего не дадут, кроме разжигания и укрепления национализма. Взаимопонимание, взаимодействие должны достигаться в более низких звеньях, на уровне личностного общения. Но это мое мнение, которое, кстати, не разделял Сталин, занимавший промежуточную, не совсем понятную мне позицию.