Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Поехали, ребята, — он пришпорил своего жеребца, и вспомнил прозрачные, светло-голубые глаза. "Я не люблю тебя, Пьетро, и никогда не полюблю, — свысока сказала темноволосая девушка. "Придется, — пробормотал Пьетро ди Амальфи, разглядывая разграбленную, пустынную деревню. "Придется, леди Вероника. Я тринадцать лет ждал, и, наконец, дождался".

Джованни проснулся и, открыв глаза, услышал рядом легкое дыхание Изабеллы. Она приподнялась на локте и стерла слезы с его лица. "Ты шептал, — сказала она тихо, — шептал: "Убейте меня, убейте!" Тебе Китай снился?"

Он помотал головой и устроил ее у себя на плече. "Англия, — вздохнул Джованни. "Гражданская война, я тебе рассказывал".

Изабелла поцеловала его, и, найдя сильную руку, сжала ее: "Теперь мы вместе, и это все забудется. Я тоже, — она помолчала, — не спала. Он очень изменился, Джованни".

Муж улыбнулся: "Евреи — они по-другому выглядят, особенно в Иерусалиме. Мне Теодор рассказывал. Так что ничего удивительного".

— Нет, — задумчиво проговорила Изабелла, — у него глаза…, Раньше, там, в Ливорно, они были счастливыми. Он смотрел на графиню Селинскую, и больше никого вокруг не видел, даже меня…

— Ну и дурак, — Джованни стал целовать маленькую, мягкую грудь, вдыхая запах роз. "Впрочем, оно и хорошо — иначе бы мне все это, — он погладил ее пониже спины, — не досталось. Иди ко мне, — попросил он.

— А теперь у него несчастные глаза, Джованни, — Изабелла замерла и твердо повторила: "Несчастные. Но хорошо, что мальчики подружились. Можно будет их взять и съездить на Мурано, всем вместе".

— Так и сделаем, — Джованни уложил ее на спину. Любуясь мерцающей в лунном свете, белоснежной кожей, он стал нежно, аккуратно расплетать ее косы. "Я тебя люблю, — сказал он тихо. "Тебя и маленького, — он поцеловал ее живот и шепнул: "Папа тебя очень любит, слышишь?"

Изабелла хихикнула: "Он сейчас размером с фасоль, как я помню".

— Все равно, — Джованни спускался все ниже, — пусть слушает. Я это каждую ночь буду говорить, тебе и ему.

— Каждую ночь, — подумала Изабелла, откинув шелковые простыни, раздвигая ноги, чувствуя его ласковые губы. "Господи, спасибо, спасибо тебе".

За низким окном чуть плескался канал. Степан лежал на спине, глядя в беленый потолок, вспоминая ее смеющийся голос: "Я очень рада, что вы живы, капитан Стефано. И сын у вас замечательный. Мы же кузены, я сестра Пьетро Корвино покойного. Мне ваш старший брат, Теодор, в Марокко все рассказал. А маленький Пьетро — мой племянник. Вы же были тогда, в Иерусалиме, во время того урагана?"

Степан увидел перед собой серые, большие глаза Евы, распущенные по белой спине каштановые волосы и услышал свой лихорадочный шепот: "Скажи, что тебе хорошо!". За окном лил дождь, грохотал гром. Она, выгнувшись, отдаваясь ему, целуя его руку, простонала: "Хорошо! Да, да, вот так, еще, пожалуйста, еще! Я хочу тебя!"

Он вздрогнул и сказал: "Да, был. Мне очень жаль, синьора Изабелла".

— Просто Изабелла, — поправила она. "Мы же родственники, рав Авраам". Она лукаво улыбнулась и взяла руку высокого, очень красивого мужчины, с побитой сединой, темноволосой головой. "Это мой муж, Джованни ди Амальфи, он тоже твоего брата знает. Он инженер и математик".

Джованни поздоровался с ним и сказал, по-русски: "Рад встрече. Мы с вашим братом на Урале вместе работали. Смотрите, — он обернулся на мальчиков, что шли к ним через площадь, — смеются. Они очень похожи, рав Авраам".

— Да, — застывшими губами отозвался Степан, — они ведь тоже родственники.

Он взглянул на темное небо: "Нам пора. К сожалению, я не могу вас пригласить к обеду, мы сами живем у местного раввина…"

От нее пахло розами. Она подняла нежную ладонь и улыбнулась: "Мы к вам придем завтра вечером. Погуляем, все вместе, кузен. А мальчики еще днем встретятся".

Степан смотрел, как они уходили, держась за руки, — Джованни обнимал сына. Моше, прижался к нему: "Так здорово, что мы их встретили, папа. Расскажешь мне потом о дяде Теодоре, я его помню, но плохо. Я же маленький был, как он приезжал".

— Обязательно, — пообещал Степан, и они пошли к гетто.

Он перевернулся, и прикусил зубами подушку: "Не смей. Не смей думать о ней. И о той — тоже не думай. Терпи, иначе, — он закрыл глаза, — это грех, великий грех. Сказано же: "Лучше отрубить себе руку, чем заниматься этим". В Шабат, в святой день, тебя завтра будут вызывать к Торе…, Как Моше после такого в глаза смотреть? Господи, но ведь мне это не вынести…"

Степан подождал, пока боль стихнет. Прерывисто, тяжело дыша, он шепнул: "Ты ведь знаешь — что нужно сделать. Так и сделай это. Сделай, и все станет хорошо".

Он заснул — коротким, тяжелым сном, только тогда, когда над каналом стала рассеиваться ночная мгла. Он ворочался, что-то бормоча, комкая рукой край грубого, шерстяного одеяла.

Пьетро бросил плоский камушек в тихую воду лагуны: "Три. Теперь ты давай. Наш Гато предатель, мы его печенкой кормим, а он к тебе в гетто за курицей ходит".

— Он у вас ласковый очень, — улыбнулся Моше и подпрыгнул: "Четыре! Меня папа учил, в Яффо, когда мы корабля ждали. У папы хоть и одна рука — все равно, он очень меткий. Он раньше моряком был, — Моше обернулся и посмотрел на костер, что горел на белом песке. Он почувствовал, что краснеет — родители Пьетро сидели на расстеленном ковре, держась за руки, и тихо о чем-то говорили.

— Мама папу никогда за руку не держит, — подумал Моше. "Ну, при нас. И волосы у тети Изабеллы видно, и платье у нее очень открытое, ниже положенного. Ханеле десять лет, а у нее все платья по щиколотку, и рукава по запястье, даже летом. И темные все, а тетя Изабелла — в яркой одежде ходит".

— У меня тоже четыре, — радостно заметил Пьетро. Моше возмутился: "Да ты и не кидал вовсе!"

Пьетро ухмыльнулся: "Ты ворон поменьше лови, кузен. И что, — он опустился на песок, — ты тоже, раввином станешь, как твой отец?"

— И дедушка, и прадедушка, — Моше махнул рукой. "Иначе не получится. Да я и сам хочу, мне нравится учиться".

Легкий ветер шевелил рыжие волосы мальчиков. "Целый день вы учитесь, — задумчиво протянул Пьетро, рисуя что-то палочкой на песке. "Я тоже так буду, когда мы в Лондон приедем. Папа мне уже латынь преподает, а еще надо будет знать греческий и святой язык — тоже".

— Зачем? — открыл рот Моше. "Ты же не еврей, то есть да, — он покраснел, — но…"

— Потому что я хочу священником стать, как мой отец. Им надо очень хорошо знать Библию, — Пьетро обхватил колени руками и посмотрел куда-то вдаль. "Буду заботиться о сиротах. Я ведь и сам сиротой был".

Моше внезапно подумал: "А я ведь даже не знаю — как это. У меня всегда была мама, папа, Ханеле…, Бедный Пьетро, у него хорошие родители, но все равно…".