Викинги. Потомки Одина и Тора - Гвин Джонс

Наконец, даже при таком беглом рассмотрении конструкции и качеств викингских кораблей мы не можем обойти вниманием еще одну деталь. Гокстадский корабль мог нести на борту от 32 до 35 человек, и крайне маловероятно, чтобы другие суда, использовавшиеся в викингских походах, превосходили его размерами и грузоподъемностью. Скорее они были меньше. Примерный вес корпуса гокстадского корабля со всеми дополнительными приспособлениями по оценкам составляет около 20 тонн; копия, построенная в 1893 г., имела грузоподъемность 32 тонны. Цифра не слишком впечатляющая, но этого хватало. Подобные суда идеально подходили для внезапных нападений.

Нежданный, молниеносный и кровавый налет на монастырь Линдисфарне в 793 г. грянул как гром с ясного неба и поверг в трепет не только линдисфарнских монахов, но и Алкуина, находившегося в то время при дворе Карла Великого (84). "Триста пятьдесят лет мы и наши отцы жили в этой прекрасной земле, и никогда прежде Британия не ведала такого ужаса, какой познала теперь, после появления язычников. Никто не подозревал, что грабители могут приходить из-за моря".

В течение пяти лет северные пираты принесли разорение и смерть в Линдисфарне и Ярроу в Нортумбрии, Морганг в Южном Уэльсе, на остров Ламбей к северу от Дублина, в Кинтайре, на остров Мэн и на осененный Божией благодатью остров Иона у западного побережья Шотландии. В 799 г. они навестили острова у берегов Аквитании. То была прелюдия к грядущим бедам, которые не замедлили последовать.

Можно указать несколько причин, всколыхнувших эту воинственную стихию. По мнению Алкуинн, руками разбойников, разрушивших Линдисфарне, вершилось божественное возмездие, постигшее народ за его грехи, но подобное объяснение если и правильно (Алкуин ссылается на Иер., 1:14), то не полно (85). Можно сказать, что в викингских походах нашли выход некие глубинные проявления человеческой натуры: у северных народов были свои нужды и свои амбиции, притом у них хватало решимости, сил и технических возможностей, чтобы воплотить свои требования в жизнь. Норманнам требовались земли, чтобы сеять хлеб и разводить скот, сокровища, чтобы жить с удобствами или просто выжить, а кое-кто жаждал величия и славы. И они получали, что хотели, — торгуя, заселяя новые земли, грабя и сражаясь. А если за это расплачивались их соседи, ближайшие и дальние, — что тут такого. Экспансия с севера, так изумлявшая современников, в наши дни никого не удивляет.

Многочисленные исторические свидетельства разных эпох указывают, что Скандинавия периодически страдала от перенаселения и нехватки земель. "Все эти страны ("народы, чьим взорам открыт север") были похожи на огромный улей; в определенные моменты вследствие естественного роста населения и здорового климата людей там становилось слишком много, и тогда очередной рой покидал родные земли и отправлялся на поиски новой родины, убивая или подчиняя себе прежних ее обитателей, чтобы самим занять их место" (86). Применительно к эпохе викингов развернутый анализ этой проблемы дает И.Стейнструп в своей многотомной «Normannerne» (87). Горы, море, темные зимы и холодный климат серьезно мешали развитию земледелия и скотоводства. Но при том на Скандинавском полуострове — в отрезанных от остального мира и открытых всем ветрам северных землях — жил сильный и плодовитый народ, численность которого на протяжении VII–X вв. существенно выросла. Этому способствовали в том числе и местные обычаи, хотя свидетельствам письменных источников о том, что на севере практиковалось многоженство, едва ли следует верить. То, что мужчинам нравилось развлекаться с девушками, сожительницами и любовницами, и те, кто мог себе это позволить, часто покупали себе женщин, еще ни о чем не говорит. Адам Бременский пишет, что шведские конунги, которые в силу своего положения могли содержать двух или трех богатых и высокородных жен, охотно этим пользовались. Но рассказ Ибн-Фадлана о грубых оргиях русов выглядит все же сильным преувеличением: некие зерна истины в нем безусловно есть, но чувствуется еще и удовлетворение человека, привыкшего у себя на родине проделывать нечто подобное с большим изяществом (88). У Харальда Прекрасноволосого было по крайней мере девять сыновей, доживших до зрелого возраста; у Эйрика Кровавая Секира — восемь, и каждого из них требовалось как-то обеспечить. Влиятельные люди заключали брачные союзы, а если хотели, заводили еще сожительниц. Каждый мужчина, кроме разве что последних бедняков, радовался рождению сына. Чем больше сыновей — тем лучше, ибо это считалось подтверждением мужского достоинства; при жизни отца сыновья помогали ему и исполняли его повеления, и в них, даже больше, чем в песнях и мемориальных камнях оставалась память о нем. Но сыновей надо было содержать и в первую очередь — кормить. В какой-то момент сыновей херсиров и бондов оказывалось слишком много и "прочь должны были они уйти, ибо земля не могла вместить их". Младшие отпрыски знатных и богатых родов всегда служили орудием верховной власти, а в Скандинавии их хватало.

Из всего сказанного отнюдь не следует, что скандинавы были очень многочисленным народом. Такого рода утверждения до сих пор можно услышать, и они всякий раз вызывают оживленные споры, но в данном случае речь идет только о том, что людских ресурсов в Скандинавии было достаточно. Достаточно для викингских походов — но не для того, чтобы установить свою власть в завоеванных землях или основать жизнеспособные колонии. Скандинавам не хватало места на родине, но их оказалось слишком мало, чтобы заселить, освоить и удержать за собой все территории, доставшиеся им в чужих краях.

Можно выделить еще одну категорию людей, у которых имелись веские причины покинуть родной дом. В первой трети IX в. Годфред, утверждая свое главенство в Дании, избавлялся от "морских конунгов"; затем его сыновья дрались за власть с сыновьями Харальда; в Норвегии на протяжении ста лет, предшествующих правлению Хальвдана Черного (840 г.), грызлись между собой властители мелких королевств — и всякий раз в подобных смутах проигравшие теряли все. Те, кому удавалось выжить, бежали — к обоюдному удовольствию «своих» и врагов. Мы мало что знаем о первых норвежских поселенцах, появившихся около 780 г. на Шетландских и Оркнейских островах, а чуть позднее на Гебридах, но, судя по всему, это были мирные люди: все, что им требовалось, — это пастбища для скота и возможность жить так, как они привыкли. Викинги, искавшие прибежище для себя и своих кораблей, появились позднее, в середине IX в., когда их потеснили дома. Большая часть вновь открытых земель была заселена после 860 г. У нас имеются сведения (не вполне достоверные) о сыновьях датского конунга, лишившихся своих владений на родине и обосновавшихся во Фризии, и викингах, не пожелавших принять власть Харальда Прекрасноволосого. При желании в этот перечень можно включить также Золотого Харальда и Олава сына Трюггви. Имена тех, кто возглавлял первые походы в Нортумбрию, Шотландию, Ирландию, нам неизвестны, но, весьма вероятно, это были люди того же сорта: изгнанники, которые не захотели подчиниться более сильному властителю и в результате оказались лишними в своей собственной стране.

В какой мере экспансия викингов была ответом на давление извне, оценить довольно сложно. Такой авторитетный исследователь, как И.Брёндстед, полностью отрицает подобную гипотезу. Действительно, ни одного прямого указания на то, что толчком к началу викингских походов послужили внешние обстоятельства, у нас нет, и первые походы на запад и юго-запад ничем не напоминают массовые движения эпохи переселений. Но поскольку ни одна из названных нами выше причин викингской экспансии не кажется достаточно веской, приходится хвататься за любое возможное объяснение, — и попытки Карла раздвинуть границы своей империи не самое безосновательное из них. Очевидно, к набегам норвежцев на Британию и заселению атлантических островов Карл не имел никакого отношения; однако военные кампании Дании против франков, фризов и ободритов, по сути спровоцированные императором, стали одним из эпизодов деяний первой фазы викингской экспансии, завершившейся к концу второго десятилетия IX в. Жить постоянно под пристальным и жадным взглядом могущественного и воинственного соседа в те далекие времена было так же неприятно, как и в нынешние, и мало кто осмелится утверждать, что английские и французские политики в 30-е гг. XX в. вели себя доблестней и мудрее, чем Годфред в начале IX столетия. Завоевание Саксонии не затронуло напрямую скандинавских интересов, но вынудило Данию наращивать свою военную мощь и обратить взоры на юг. После расправы с фризами северные границы империи оказались, но существу, открытыми, и даны, естественно, избрали эти земли в качестве наиболее подходящих угодий для грабежей. А вскоре политическая ситуация на континенте, в Англии и Ирландии сложилась таким образом, что норманнам просто не оставалось ничего другого, как прибрать к рукам брошенные на произвол судьбы побережья и раздираемые распрями богатые провинции с их даровыми сокровищами.