Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Александр Рекемчук

— А куда вы едете?

— К маме. Потом в Ялту или в Сочи.

— Что? — как ошпаренный вскочил с места Самед Ибрагимович. — В Ялту? Тьфу… тьфу…

Он плевался яростно — должно быть, попал в рот табак из мокрой сигареты.

— В Сочи? Тьфу! Разве Ялта — это город? Разве Сочи — это город? Баку — это город! Вы поедете в Баку!

Он прикрыл глаза. Он улыбнулся. И его золотые зубы сверкнули, как солнечные блики на морской воде…

— Я вам дам адрес, Светлана Ивановна. И вы пойдете к бабушке Джахан. К моей бабушке. Она сварит вам черный кофе — такого кофе больше нигде нэт. И такой бабушки нигде нэт. Ей девяносто девять лет — бабушке Джахан!..

«Девяносто девятая…» — почему-то вспомнила Светлана.

Она подошла к сейфу, приоткрыла массивную дверцу, оглядела стопки каротажных диаграмм и рулоны чертежей. Все ли в порядке? Ничего не забыто?.. Да, все в порядке. Захлопнула дверцу, трижды повернула ключ в замке.

Потом Светлана стала выдвигать поочередно ящики письменного стола. Всё ли на месте?.. Круглая коробочка с печатью. Бланки. Книга приказов. Книга входящих писем. Книга исходящих писем… Все ли она передала новому заведующему из того, что обязана ему передать? Кажется, все…

А все ли? Припомни… Ты не забыла про тот — самый нижний и самый скрежещущий ящик письменного стола? Нет, не забыла. Ты хотела бы о нем забыть, но не смеешь… Ты обязана помнить.

Куда затерялся в связке ключ от нижнего ящика? Где же он? Вот, кажется, этот… Этот ли? Почему же он цепляется бородкой, упрямится и никак не лезет в скважину?..

Ящик открылся. Светлана достала оттуда распечатанный конверт. А из конверта — сложенный лист бумаги.

— Самед Ибрагимович, я должна еще передать вам это.

Мамедов взял из ее рук бумагу, пробежал глазами, наморщил лоб:

— Из милиции?.. Горелов… Кто такой Горелов?

— Наш механик.

— «…в нетрезвом виде…» Что, пьяница?

Новый заведующий скривил губы и, не дочитав до конца, шнырнул бумагу на стол.

— Завтра уволю.

— Самед Ибрагимович, — побледнела Светлана, — этого делать нельзя… Горелов — очень хороший механик. Именно он предложил использовать центробежные насосы…

— Завтра уволю, — резко перебил Мамедов. — На промысле пьяниц нэ будет.

Светлана с трудом задвинула рассохшийся ящик обратно в тумбу. Положила на стол перед Мамедовым гремучую связку ключей.

— Теперь всё. До свиданья, Самед Ибрагимович.

— До свиданья.

Она пошла к двери, и сейчас, по ее походке, было особенно заметно, как она устала. Ноги ступали медленно, неровно, каблуки подгибались. Она очень устала… Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.

— Светлана Ивановна, — окликнул ее уже при выходе Мамедов.

Она обернулась.

— Вы знаете, что мне больше всего понравилось на Унь-Яге? — щедро улыбался новый заведующий. — Мой старший геолог.

19

От Унь-Яги до железной дороги — без малого сто километров. Поезд на юг в 16.05. С билетами трудно — отпускная пора. Нужно загодя добраться до станции. Светлана решила выехать в восемь утра. «Победа» появилась под окном в восемь.

— Велели в контору заехать… — сообщил шофер Федя.

— Зачем?

— Не знаю. Попрощаться, может?

— Со всеми как будто простилась.

— Не знаю. Велели заехать, — повторил шофер.

— Что ж, хорошо… Откройте, пожалуйста, багажник.

Оказалось, что есть попутчик до станции, до районного центра, — Роман Григорьевич Антонюк. Он ехал в райком партии.

— Вот хорошо! — обрадовалась Антонюку Светлана. — Веселее будет.

Однако Роман Григорьевич почему-то не разделил ее восторга. Особенно не веселился. Он влез в машину, на заднее сиденье, со Светланой рядом, и забился потеснее в угол: толстые попутчики всегда норовят потеснее забиться в угол — все им кажется, что они стесняют кого-то. Он забился в угол, насупился и так, насупившись, всю дорогу и ехал. Ехал он в райком партии.

А Светлана Панышко ехала в отпуск.

Она старалась думать об этом отпуске. Как она приедет на станцию и в кассе ей достанется билет в мягкий вагон. Как в купе ее, новую пассажирку, старые пассажиры встретят сначала неохотно и сумрачно. А потом ничего, привыкнут и станут помалу допытываться: кто, да куда, да откуда? А потом и о себе расскажут: о своем здоровье или нездоровье, про дела служебные, про дела семейные, про дела квартирные.

Будет поезд бежать мимо еловых урманов, мимо травяных низин, мимо станционных строений, мимо церковок и кладбищ, мимо элеваторов и заводов, мимо старых городов и новых городов…

«А все-таки трубопроводы к буровым нужно уложить в траншеи, засыпать землей, — обеспокоилась вдруг Светлана. — Ударят зимой большие морозы, и вода — даже горячая вода из речки Пэсь-ю — может заледенеть…»

Ни с того ни с сего вернулась к ней эта обеспокоенность и сразу нарушила ход мыслей. Отпуск, поезд — все это отодвинулось куда-то далеко. Конечно, далеко: еще целых три часа езды до станции. А Унь-Яга совсем близко, где-то за спиной, едва отъехали — вон маячат над лесом вершины буровых.

О чем она думала? Да, билеты на поезд… Нет, о другом. Трубопроводы. Уже теперь это нужно сделать — закопать трубы. Август, зима на носу. Как же она забыла сказать Мамедову об этом? Ведь он — человек новый, человек южный, морозов наших не представляет себе. Что там ни говори, а Унь-Яга — не Баку… Нужно будет с дороги написать Мамедову об этом.

— Гм… — сердито буркнул Антонюк.

Светлана взглянула на него с удивлением: что он сказал?

Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там — в райкоме партии. Это он репетирует в уме предстоящий разговор с первым секретарем райкома. Ему-то он скажет! Он скажет: «Кричать-то мы мастера на конференциях и пленумах, что нужно-де смелее выдвигать молодежь на руководящие посты. Друг друга уверяем, что нужно, необходимо, дескать, растить кадры. В решения про это записываем… А коснется дела — кого же поставить на этот руководящий пост? Может быть, товарища такого-то — молодой специалист, растущий инженер, способный организатор?.. Тут-то и начинаем в затылке почесывать: «Да, мол, оно конечно молодой… но уж больно молод. Это верно, что растущий… так ведь не вырос еще! Рискованно…» Вот так он прямо и скажет первому секретарю райкома. Выложит всю правду и свое личное мнение выскажет ему как секретарь партийной организации Унь-Ягинского промысла.

А Светлана старалась думать об отпуске.

О том, как приедет она в теплый город у моря. Туда, где растут банановые пальмы и кипарисы. Туда, где на пляже раскаленная галька обжигает пятки. Как она по этой обжигающей гальке пойдет навстречу волне, расставив руки, ступая мелко и боязливо, стыдясь белизны своего тела среди тел загорелых, обронзовевших…

Потом у нее появятся подружки-хохотушки. Потом, уж непременно, появится какой-то человек, который будет всякий раз провожать ее долгим взглядом, будет робеть, не зная, как заговорить с ней. Наконец воодушевится — «была не была!» — и подойдет. И заговорит. И, выждав время, спросит как бы невзначай: «Вы не замужем?» — «Нет, не замужем…» — равнодушно ответит она.

Нет, не замужем. Она — сама себе хозяйка. Она никому ничем не обязана, и ей тоже никто ничем не обязан. Она — инженер. Она сама зарабатывает то, что ей надо, и даже больше того, что ей надо. Она независима и самостоятельна. Она ничьих жертв не требует и сама не хочет быть ничьей жертвой. Даже во имя любви… И еще встретится в жизни человек, которому она будет рада и который принесет радость ей. У нее будет своя семья, будут дети. Будет квартира с балконом…

«Дура, дура! Эгоистка!.. Какая же она, оказывается, эгоистка! — побледнела от возмущения Светлана. — «Сама зарабатывает…», «не хочет быть жертвой…», «квартира с балконом…» Но ведь все это — только о себе. Разве можно — только о себе?..»

— Гм… — негодующе буркнул Антонюк.

«Что он сказал?» — удивилась Светлана.

Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там — в райкоме партии. Он все начистоту выложит первому секретарю райкома. Он ему скажет: «Кричать-то мы все мастера, что нужно-де смелее выдвигать женщин на руководящие посты. Убеждаем друг друга. Резолюции выносим… А в докладе на Восьмое марта, из года в год, все про одну и ту же Марью Петровну разговор. Вот, мол, яркий образец руководящей женщины — Марья Петровна. Не нахвалимся Марьей Петровной. Потому что, кроме Марьи Петровны, говорить больше не о ком. Одна на весь район — Марья Петровна. Вроде как для приличия. Вроде как специально для доклада на Восьмое марта…» Вот так он и скажет первому секретарю райкома, изложит свое мнение как коммунист коммунисту!

Стрелка спидометра рвалась по шкале. Федя-шофер упоенно выжимал педаль. Пулеметной дробью бил из-под колес гравий в днище машины. Ветер напряженно свистел в приоткрытых боковых створках окон.