Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Александр Рекемчук

Но голос женский. Открыла.

На пороге стояла Горелова. Анна Горелова.

Если бы, к примеру, на пороге стоял мужчина, и даже незнакомый мужчина, то, может быть, Светлана растерялась бы меньше. А тут она побледнела, подняла руку к растрепавшимся во сне волосам, потуже запахнула ворот халата. Потом с ужасом заметила, что из-за полы выглядывает белое голое колено. Уронила с ноги чувяк. Беспомощно оглянулась на смятую постель…

— Зайдите, — сказала Светлана.

«Зачем она пришла? Что ей нужно?»

Анна Горелова вошла в комнату, села к столу и молча наблюдала, как Светлана рывком набросила на кровать одеяло, как метнулась к зеркалу и наспех заколола волосы.

«Зачем она пришла?» — волнуясь, соображала Светлана.

— Я вот к вам зачем… — поспешила объяснить Горелова. — Вчера на участке была, на своих буровых. Просто так ходила — посмотреть. Ну, и всякого безобразия там насмотрелась. Скважины парафином забиты — чистить нужно. И другое всякое…

— Да, — подтвердила Светлана. — Операторов там сейчас мало. Едва управляются.

— Еще Антонюк сказал, что на участке со дня на день прибавится добыча. А скважины совсем запущены.

«Не с этим же она пришла? С этим — можно было и в контору».

— Ну, так я могу с сегодняшнего дня на работу выйти, — заключила Горелова. — Отзывайте из отпуска.

«Ах вот как! Просится на работу. Значит, все-таки пришла с этим. — Едва заметно, с облегчением вздохнула Светлана. — Значит, поняла все-таки! Что ж, так оно и должно было случиться. Ведь она — передовая работница. Ведь она — лучше всех на промысле!»

Светлана поймала себя на том, что сейчас она смотрит на Анну Горелову с ласковой улыбкой, с очевидной симпатией. И ей захотелось сказать или сделать для этой женщины что-нибудь хорошее. Именно сейчас, когда та пришла к ней домой, осознав свою ошибку… Да!

— Анна Ильинична, а ведь мы нашли помещение для детского сада, — вспомнила Светлана. — Нашли. Брызгаловский домик знаете? Брызгаловы сегодня уезжают на Джегор. И я сегодня же позвоню в трест, чтобы прислали строителей — отремонтировать помещение. И в райздрав напишу — пусть подбирают воспитателей… Через неделю откроем детский сад. Определим туда вашего мальчика. Его, кажется, Геной зовут?

— Генка…

Никакой особой радости не выразило лицо Анны Гореловой, когда она услышала эту весть. Будто и не слышала. Черные глаза ее смотрели на Светлану с печалью, сочувствием и даже с жалостью.

— Не за этим я пришла, Светлана Ивановна… — тихо сказала она. — Не за этим… Вы еще не знаете, наверное. Глеба ночью забрали…

Резкий звон заставил обоих вздрогнуть. Будильник дребезжал, трясся, норовя свалиться с тумбочки. Светлана протянула было руку, но он так же внезапно смолк.

— Куда забрали? — едва шевельнула губами она.

— В милицию, куда же еще.

— Что он наделал?

— В дом ломился. Окна разбил… Соседи и позвали участкового.

— В какой дом? — по-прежнему недоумевала Светлана.

— В наш дом, к нам… Это уж всегда так: напьется и ломится среди ночи. На всю улицу скандалит…

«Неправда это. Она нарочно выдумала».

Светлана напряженно прислушивалась к интонации голоса, зорко всматривалась в лицо Анны: врет?.. Она старалась обнаружить мстительное торжество соперницы, уличающее во лжи. Но ничего не обнаружила. Ничего, кроме обыденной печали…

Это было как удар — неожиданный и верный, прямо в сердце: не встать… Или встать?

Светлана встала, подошла к окну. И, помолчав, спросила:

— Почему же вы… не пустили его?

— И не пущу. Хватит уж я его пускала: из дому и в дом… Теперь не пущу. Думаете, легко мне было человека, с которым семь лет прожила, за дверь выставлять? От живого мужа вдовой оставаться?.. Только уж если пошла на это — возврата не будет.

Будильник размеренно тикал в тишине.

Светлана вернулась к столу. Села, подперев кулаком лоб.

— Анна Ильинична, скажите откровенно: зачем вы пришли ко мне? Просто — рассказать об этом?

— Теперь и сама не знаю, зачем пришла… Попросить вас, что ли.

— О чем? — пожала плечами Светлана.

— Да о том же. Пить вы ему не давайте. Нисколько не давайте… Вас-то он должен послушаться — вас-то он… уважает. Ведь пропадет, совсем пропадет человек. А он…

Голос Гореловой дрогнул. Светлана подняла голову — и не поверила: в черных, как уголья, всегдашней печалью обведенных глазах Анны Гореловой стояли слезы. Вот одна слеза обронилась, заскользила по щеке, к губам. Горелова смущенно слизнула ее.

— А он — хороший. Добрый и честный — честнее многих других. И ведь мастер какой! Вы бы знали его, какой он был…

Она улыбнулась сквозь, слезы.

— …когда парнем был.

Размеренно тикал будильник. Светлана взглянула на него мельком: уже и на работу пора.

Горелова поднялась, оправила платок.

— Не сумела я. Терпенья моего не хватило. Да и дети рядом… Не захотела мучиться дальше. Что же мне — из-за него светлого дня в жизни не видеть?..

«Вот как… И, значит, ты уверена, что я стерплю. Что я захочу мучиться. Что мне этого светлого дня не нужно?»

17

Целый день трезвонил телефон. Выпадают такие сумасшедшие дни, когда звонят беспрестанно: не успеешь положить трубку на рычаг — аппарат тотчас исходит звоном.

— Да… — отвечает Светлана.

Она прижимает трубку к уху плечом, потому что и рукам дел хватает: куча бумаг на столе. Она листает эти бумаги, сорит скрепками, размашисто и быстро расписывается, где нужно, а сама прислушивается к голосу в трубке. Отвечает:

— Да…

Звонит Антонюк. Его едва слышно, будто говорит он из-за тридевяти земель. («С буровой звонит, — отмечает Светлана. — Какие скверные телефонные линии на промысле! Надо заставить связистов отремонтировать…» — и тянется карандашом к блокноту-шестидневке: чтобы не забыть о связистах.)

— Светлана Ивановна!.. — из-за тридевяти земель кричит Антонюк. А все же слышно по голосу в трубке, что Антонюк чем-то взволнован. Обрадован чем-то.

— Как у вас дела, Роман Григорьевич? — спрашивает Светлана, листая бумаги.

— В том-то и дело, что дела!.. — кричит ей Антонюк. — Девяносто восьмая и девяносто пятая скважины задышали! Нефть идет…

«Нефть идет!»

Светлана отбросила бумаги прочь. Теперь она уже обеими руками держит телефонную трубку, до боли вдавливая ухо в эбонит.

— Сколько?

За ночь девяносто восьмая прибавила четверть тонны, — торопясь рассказывал Антонюк. — И по соседним скважинам добыча растет… Вы меня слышите? Растет, говорю…

— Значит, растет?

— Растет!

— Ну что ж, Роман Григорьевич, этого следовало ждать. И четверть тонны — еще очень мало. Так что вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Вы меня слышите?..

Не волнуйтесь, пожалуйста… А сама едва не задохнулась от подступившего волнения. Ну зачем волноваться? Разве иного ждали? Разве не ради этого два месяца подряд бились они над заводнением пласта? И все-таки не волноваться нельзя…

Девяносто восьмая скважина — ближайшая к девяносто девятой, в которую нагнетается вода, — откликнулась. «Задышала», — как сказал Антонюк. Значит, вода уже оказывает действие на пласт, с нарастающей силой давит на него, выталкивая нефть на-гора.

В скважинах несколько раз замеряли давление — оно неуклонно повышается. А теперь будет подниматься и добыча. Постепенно, изо дня в день. Вот если бы можно было уже сейчас рассчитать кривую этого роста, предсказать итог хотя бы на ближайшие месяцы!..

— Геннадий Геннадиевич, — позвонила Светлана в плановый отдел, — зайдите, пожалуйста, ко мне.

Как и следовало ожидать, Инихов явился во всеоружии, неся под мышкой кипу аккуратных папок — всю текущую документацию.

— Геннадий Геннадиевич, вы знаете о том, что по некоторым скважинам у нас нарастает дебит?

— Да, знаю, — развязал одну из тесемочек Инихов. — Разумеется. На девяносто восьмой — плюс двести килограммов в сутки…

— Двести пятьдесят, — поправила Светлана.

— Э-э… — Геннадий Геннадиевич вынул из папки лист бумаги, поднес его к стеклам пенсне и с видимым удовольствием отчеканил: — Двести. Ровно.

— Ну, хорошо, — отмахнулась Светлана. — А по другим скважинам?

— И того меньше. Мизерное повышение… Все это в пределах суточных колебаний. Так бывало и прежде. Например… — Он снова полез в папку.

— Вот как! Значит, вы считаете все это случайностью? — язвительно сощурилась Светлана. — Вы отказываетесь видеть в этих килограммах тенденцию общего роста нефтедобычи?

— Я? Нет, почему… Но я привык оперировать реальными цифрами, а не…

— Геннадий Геннадиевич, — опять перебила его Светлана. — Вы — плановик. Каковы ваши планы на будущее? Ваши прогнозы?

Инихов снял пенсне с переносья, тщательно протер его носовым платком и снова водрузил на нос.