Гвардеец (Оболганная эпоха) - Дмитрий Данилов

- Мне особенно просить нечего, не ради наград да чинов старался, - спокойно произнёс я.

Генерал с интересом взглянул на меня.

- Прошу в одном только милость проявить - отпустите на вольную солдата моего, Михая, и невесту его Ядвигу. А если захочет он и дальше под командованием моим ходить, похлопочите о включении его в штат Измайловского полка. Вот и все мои просьбы.

- Так мало? - удивился Ушаков.

- А мне много не надо, - спокойно произнёс я.

Генерал задумчиво потрогал красивый лоб.

- Ладно, будь, по-твоему. Позабочусь о вольной для холопов. И хоть пытаешься выглядеть ты бессребником будто старец какой, без хорошей награды тебя и гренадер твоих оставлять нельзя. Ну да я сам за тебя решу, барон. Милостью не оставлю.

- И ещё, - многозначительно добавил Ушаков, - будет у тебя ко мне и слово, и дело, дай знать через сержанта твоего Ипатова. Много он о тебе хорошего говорил. Пока, барон, ждите хороших известий.

Ушаков хлопнул меня по плечу и ушёл, а я остался, разинув рот. Кажется невероятным, но выходит, что с первых дней моей службы я находился 'под колпаком' Тайной канцелярии, совершенно не подозревая об этом. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Глава 23

Ушаков был прав, 'хорошие' известия посыпались как из рога изобилия. Мне стоило бы учесть, что в армии не любят 'самовольщиков', нет, неправильно - очень не любят 'самовольщиков' и приготовиться к неизбежному, а оно не заставило себя ждать. На утро разгневанный Дерюгин выстроил моё капральство и часа два драл как сидоровых коз. Потом нам выдали шанцевый инструмент и отправили рыть канаву 'отсюда и до обеда', а апогеем были занятия строевым артикулам под проливным дождём и сильным ветром. Промокшие до нитки и промерзшие до костей мы с Карлом едва добрались до дома и сразу завалились спать мертвецким сном. Я только закрыл и открыл глаза, как начался рассвет.

Следующий день обещал выдаться не менее увлекательным. Я ожидал тихих разговоров за спиной, недовольного бурчания гвардейцев, которым пришлось пройти сущую каторгу, но парни не роптали. Похоже, для них недавние события стали настоящим приключением, а тот факт, что удалось накрыть фальшивомонетчиков и выручить от беды сослуживца, придавал схватке романтический флер. Более того, теперь я осознал, что могу считать себя полноправным командиром. Авторитет мой поднялся в капральстве до небес. Гренадеры были готовы выполнить любой даже самый сумасбродный приказ, лишь бы он исходил от меня. Честное слово, стало так приятно на душе, что муштра перестала казаться дикой и ненужной.

История быстро получила огласку - в армейской среде новости распространяются быстрее телеграфа. И тут мы получили свою порцию симпатий. Приходили солдаты и унтера с нашей третьей роты и из других, они поддерживали нас, советовали принять наказания исходящие от Дерюгина, как неизбежное зло. Говорили, что мы ещё лёгко отделались, приводя в доказательство кучу поучительных примеров. Кое-кто советовал поискать правды у 'штапов', дескать, Бирон и другие старшие офицеры рассудят нас по уму, но я сразу отказался, понимая, что невольно задел Дерюгина и, возможно, нанёс ему сильную обиду. Всё же в какой-то степени мы его этой выходкой подставили перед вышестоящим начальством, реакция у которого может укладываться в широкую палитру от казнить, до помиловать. И если отцы-командиры посчитают, что Дерюгин распустил роту, то последствия для офицера могут статься нерадужными. Могут и из гвардии попереть, благо прецеденты случались. Жаль, конечно. Поручик относился к той породе начальников, что с полным основанием считается лучшей: строгий и справедливый, он никогда не давал подчинённых в обиду и стоял за них горой, а в армии это качество очень ценится. Но зато если уж накажет, так на всю катушку.

Мы стояли на плацу, в ожидании поручика, но он почему-то задерживался. Мундиры не успели просохнуть, поэтому большого удовольствия от такого времяпрепровождения никто не получал. Повисло тягостное молчание, нарушаемое изредка покашливанием в кулак простудившихся. Наконец появился Дерюгин. Выглядел он на удивление весёлым. Видя его довольную ухмылку, солдаты приободрились.

'Гроза миновала', - решил я.

- Здорово, орлы! - на ходу прокричал поручик.

- Здравжелаввашблагородь! - рявкнули мы, но очевидно недостаточно бодро.

Ни в какой армии нет приборов определяющих степень солдатского воодушевления, но грамотный офицер способен улавливать тончайшие нюансы. Вроде всё в порядке, гренадеры орут во всю мощь лёгких, крик складывается в единый, наполненный гармонией возглас, на лицах восторг, но что-то не то. Будто от длинного, пышущего жаром французского багета, перед тем, как подать на стол гурмана, повара отщипнули мякиш. Дерюгину проявленный энтузиазм не понравился:

- А что уныло так? Ну-ка повторим: здорово, орлы!

- Здрав... желав...

- Другое дело, - он положил руку на эфес шпаги, приосанился: - Всегда бы так отвечали. Ну что, гренадеры третьей роты, допрыгались! О подвиге вашем дошло до самой матушки императрицы.

'Неудивительно, - подумал я. - Ушаков имеет право личного доклада Анне Иоанновне. Вряд ли он замолчал случай с фальшивомонетчиками'.

- И она проявила к вам подобающую щедрость. Все гренадеры, участвовавшие в штурме, получат в награду по пятьдесят рублей, а капрал фон Гофен сто рублей и повышение в чине до сержанта. Виват её императорскому величеству!

- Виват! Виват! Виват! - троекратно прокричали мы, впадая в полный восторг.

Вот так, благополучно закончился штурм дома Сердецких. И командир доволен, и денег немалых отсыпали, а для меня очередные 'лычки' как дар с небес. Правда, новая должность куда ответственней, ведь зачастую сержант выступает в качестве второго лица в роте, особенно в нашей, ибо многие из нас успели позабыть, как выглядит капитан-поручик Басмецов, пропадавший неизвестно где.

- Есть из-за чего глотки драть, - довольно произнёс Дерюгин. - Фон Гофен, оставьте за себя старшего и извольте следовать за мной.

Так, кажется это ещё не все сюрпризы на сегодня. Надеюсь, речь пока идёт о приятных.

Мы двинулись к штабу. Я на ходу оглядел мундир, но больших изъянов не нашёл. Нет, придраться-то можно, но если у кого возникнет желание, тот и к столбу прикопается: 'не там стоишь', а уж солдатского брата всегда найдется, чем попрекнуть.

- Господин поручик, дозвольте обратиться, - попросил я.

Дерюгин остановился:

- Слушаю, сержант.

- Примите мои извинения, пожалуйста. Я просто не хотел вас втягивать в эту авантюру. Если что, взял бы всю ответственность на себя.

Поручик грустно посмотрел на меня:

- А я и не в обиде, фон Гофен. Плохо вы обо мне думаете. Скажу более: я рад, что вы поступили именно таким образом, не посрамив честь гвардии. Но наказать вас я всё равно обязан. Порядок такой. Понимаете, фон Гофен?

- Так точно, господин поручик. Понимаю.

Я только что увидел Дерюгина с другой стороны. Поручик стал ещё более симпатичен не только как офицер, но и человек. Возможно, эта фраза коряво звучит, но надо понимать, что служебные и личные качества обязательно должны отличаться. У моего приятеля Сашки Смирнова отец был довольно крупным начальником в военном училище - подполковником, заведующим кафедрой. Я часто бывал у друга в гостях, общался с родителями Саньки, видел каким добродушным, весёлым и обаятельным кажется его папа. Немного погодя, в разговоре со знакомыми курсантами речь зашла о подполковнике Смирнове.

- Ну, как он? - спросил я.

- О, конкретный препод, настоящий волкодав. Спуску никому не даёт. У него все в двоечниках ходят, - ответили мне.

- Рад, что в вас не ошибся, - произнёс Дерюгин.

- Господин поручик, а зачем вы ведёте меня в штаб.

- Подполковник Бирон велел доставить, а вот зачем вы ему понадобились, мне неизвестно. Ну да мы почти на месте. Скоро всё узнаете, сержант.

Мы вошли в штаб, в котором как всегда с делом и без дела слонялось много народа. Поручик сдал меня на руки Бирону и удалился.

Младший брат фаворита сидел за укрытым зелёным сукном столом и со скучающим видом подписывал лежавшие в аккуратной стопочке бумаги.

- Проходите, фон Гофен. Можете сесть на эту скамью. Разговор у меня будет долгий.

Он грустно оглядел не уменьшающуюся кипу документов, вздохнул и отложил перо в сторону:

- Мне в последнее время кажется, что чернил наш полк изводит больше, чем пороха. Если б вы только знали, фон Гофен, как всё это надоело!

Я понимающе кивнул, зная, что таких бюрократов, как военном ведомстве, нужно поискать. Полковая канцелярия вела оживлённую переписку с кучей канцелярий и прочих государственных учреждений, малейший шаг протоколировался, вносился в особые книги и ведомости. Боевому офицеру было противно сидеть среди всех этих бумажек, но ничего не поделаешь. Таков заведённый ещё издревле порядок.