Приключения 1972—1973 - Ульмас Умарбеков

Женя смотрел на широкую спину Майка, вглядывавшегося в темноту за окном. Интересно, о чем он сейчас думает?

Майк стоял, широко расставив ноги, автомат висел у него за спиной дулом вниз. Тяжелые солдатские бутсы казались особенно неуклюжими и нелепыми здесь, в комнате Елены.

«А ведь он влюблен в нее! — вспыхнуло вдруг в мозгу у Жени. — И всегда был в нее влюблен! А я-то, дурак, не замечал!»

«Скорее бы все это кончилось, — думал тем временем Майк. — Все встанет на свои места. Джин уедет, а Елена останется. Мангакису ведь все равно кому служить: его-то направила на работу ООН! И в конце концов Елена поймет, почему он, Майк, здесь. Он не хочет скитаться, как ее отец, и зависеть от каждого, кто сможет испортить ему карьеру. Он не хочет остаться без родины, без денег, без будущего. И совсем не обязательно заливать кровью африканцев плантации гевеи. Ведь работали же они на землях Фреда Брауна раньше, да еще считали, что им повезло — у них была работа.

А Мануэль Гвено? При мысли о Гвено ему стало немного не по себе. Так вот каким он оказался — никакое не чудовище! Умное лицо, элегантный вечерний костюм. Жаль будет, если новое правительство осудит его на смерть. Но если таков закон, если приговор вынесет суд… Во всяком случае, он, Майк, не допустит, чтобы Гвено убили в доме, принадлежащем Браунам. А пока нужно ждать.

Ох, если бы не Джин! Этот Джин старается вывести его из себя, показать его перед Еленой то идиотом, то негодяем… Как-то так у него получается, что берет верх всегда он, а не другой. Или их учат этому там, в Советском Союзе?

— Можно?

Майк резко обернулся. На пороге стоял Мангакис.

— Пришел проведать, — как ни в чем не бывало сказал он. — Ну как вы здесь?

Майк почувствовал себя неловко.

— Спасибо, дядя Бэзил, — сказал он и сразу умолк: слишком уж фальшиво прозвучали сейчас слова, с которыми он с детства привык обращаться к Мангакису.

Тот добродушно улыбнулся.

— Ну что вы здесь надулись, словно рыба-шар. Знаете такую? Когда на нее нападают, она превращается…

— А разве на нас не напали? — резко сказал Женя. — Пусть он попробует отложить автомат, и тогда мы…

Он потер ушибленную Майком челюсть и зло посмотрел на него.

— И что тогда?

Майк покраснел, резким движением сдернул автомат и протянул его Мангакису.

— Подержите, дядя Бэзил, я ему…

Они стояли грудь к груди — почти одного роста, крепкие парни со стиснутыми кулаками, готовые сцепиться в жестокой мальчишеской схватке.

— Ну? — вызывающе сказал Майк.

— Ну? — в тон ему повторил Женя. — Пойдем выйдем!

— Майк, Женя! — вмешалась Елена, мгновенно очутившись между юношами. — Что это такое? Я запрещаю вам, слышите! А ну помиритесь…

Она не договорила… и вдруг заплакала.

Первым опомнился Майк.

Он откашлялся и постарался придать своему голосу как можно больше твердости:

— Я спущусь на несколько минут вниз. Не попытайтесь что-нибудь выкинуть — дом окружен.

По лестнице он буквально сбежал и лишь перед дверью в холл на секунду задержался, чтобы перевести дух.

— Скоро их разобьют и вышвырнут отсюда, — как нечто само собой разумеющееся, сказал Женя, лишь только за Майком захлопнулась дверь.

— Для того чтобы добиться победы, мало лишь верить в нее, — спокойно заметил Мангакис.

— Надо перебить их! — Женя возбужденно сжал кулаки.

— Это не игра в солдатики, Джин, — покачал головой Мангакис. — Проигрыш здесь оплачивается слишком дорого!

— Я не мальчик! — обиделся Евгений.

Мангакис неопределенно покачал головой. Ну как рассказать этим молодым людям, что творится у него в душе? Как объяснить им, чего ждут от него Корнев и Гвено? Радио молчит: кто знает, что там произошло?

Дочь подошла к нему и прижалась щекой к плечу, заглядывая в глаза.

— Ведь ты воевал, папа, — неожиданно сказала она полушепотом. — Придумай что-нибудь.

— Тебе сказала об этом мать? — резко вскинул голову Мангакис.

Девушка кивнула.

Отец горько усмехнулся.

— Я был плохим солдатом.

— Неправда, мама говорила, что вам не повезло.

Мангакис подошел к окну. Гроза бушевала над западной частью города, там, где был военный лагерь «Миринда». Пальба в той стороне стихла.

— Дядя Бэзил…

— Ну?

Грек обернулся к юноше. Лицо Евгения было решительно.

— Вы должны уйти отсюда. Вы должны быть…

— Вы словно все сговорились! И ты, и твой отец, и Мануэль Гвено!

Мангакис почти кричал.

— А Елена? Что будет с Еленой?

— Но я же не маленькая, папа! Что вы все твердите: Елена, Елена, Елена?..

— Вы уйдете отсюда вместе, — неожиданно спокойно сказал Женя.

— Не говори чепухи! — рассердился Мангакис.

— Отсюда можно уйти!

Женя осторожно приоткрыл окно: сильный ветер гудел в листве сада.

— Можно, папа, можно! — девушка вдруг радостно запрыгала, захлопала в ладоши.

Евгений благодарно улыбнулся, подошел к ней, обнял — впервые в жизни он обнимал девушку, и все получилось удивительно просто и естественно.

Но Елена слегка оттолкнула его.

— А как ты?

— Я останусь здесь.

— Ты пойдешь с нами, — решительно сказала Елена.

ГЛАВА 9

Мангакис не сразу догадался о способе, при помощи которого молодые люди предполагали выбраться из дома. Одно из окон комнаты Елены выходило в боковую часть сада — всего лишь метров десять было между высоким забором, за которым начинался заросший высокой травой пустырь, и стеной дома. Здесь росло мощное дерево-зонт: его ветви тянулись параллельно земле четко различимыми этажами. Еще несколько лет назад Женя, Елена и Майк изобрели для себя своеобразный вид спорта: из окна, в которое почти упирались две мощные ветви, нужно было перебраться на пустырь за стеной сада.

И сейчас этот путь не был особенно трудным. Главное, чтобы солдаты не заметили, как они будут перебираться из окна на дерево.

— Староват я, чтобы лазить по деревьям, — проворчал Мангакис, прикидывая в уме предстоящий путь по ветвям. — Ну ладно, рискнем!

— Но я пойду, если пойдет и Джин, — упрямо заявила Елена.

Евгений тяжело вздохнул.

— Хорошо. И я с вами.

Ветер все сильнее гудел в ветвях. Во дворе возбужденно разговаривали наемники. Потом кто-то затянул унылую, протяжную песню.

— Тише! — вдруг загремел голос Аде. — Грозы не видали? А ну разойтись по местам! И чтоб больше носа никто во двор не высовывал!

Пение оборвалось. Наемники, вполголоса огрызаясь на сержанта, побрели по своим местам. Во дворе все стихло.