Купец. Поморский авантюрист (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Это обычное недоразумение, уверяю, — попытался снизить градус разговора Митька. Но ничего не вышло, ганзеец аж припрыгнул, из последних сил сдерживая гнев, и выпалил:

— Да? На Торговой стороне говорят обратное, что англичанин, то бишь ты, свой товар продал и умывает руки!

У Мартина, как уже успел узнать Митька, были свои источники на Торговой стороне. Взятки в виде монет работали исправно, и ганзеец имел на руках всю последнюю и достоверную информацию. Нетрудно было догадаться, что во всем этом были замешаны московский посыльный Игнат и купцы Ивановского сто…

— Вчера я разговаривал с царским посланником, но не в курсе, что там происходит. Встречи с новгородцами у меня не было.

— Зато я в курсе, что мы договорились о сделке, а ты теперь продаешь МОЙ товар!

Мартин отнюдь не собирался сбавлять обороты и успокаиваться.

— Да подожди ты, давай разберемся, говорю же, я ничего не продавал! — настаивал Митька. — Дай объясниться хоть, может, что придумаем.

— Ну попробуй.

Ганзеец с перекошенным от злобы лицом мало напоминал вчерашнего спокойного и обходительного торговца — еще бы, не выполнялись достигнутые им договоренности.

— Вечером приходил некий Игнат, человек от Государя… — Митька вкратце пересказал ганзейцам вчерашний разговор с московским посыльным. — Разумеется, я согласился с посыльным, а что прикажешь делать? Ихнему Государю отказывать? Мне голова на плечах дорога, — всплеснул Митька руками. — Но бумаг я не подписывал и ни о чем не сговаривался, повторяю. Так что ничто не меняет наши договоренности!

— Ты… дурак, — прошептал побледневший ганзеец. — Мы бы придумали с Ивановским сто, как выпутаться, но с Царем тягаться… — Он медленно качал головой, снова распаляясь и повышая голос. — Что мы придумаем? Особливо после того, как ты ему товар продал…

— Говорю, не продавал, — перебил его Митька, настаивая на своем.

В этот момент один немец из свиты Мартина зашептал тому что-то на ухо, при том пожирая Митьку глазами. Купец внимательно слушал, меняясь в лице.

— Не продавал, говоришь? Скажи-ка, англичанин, а подпись на договоре тоже сама по себе поставилась? — Ганзеец снова побагровел, сжимая кулаки. — Или то подпись тоже не твоя?

— На каком договоре?

Митька даже невольно сделал шаг назад, настолько угрожающе выглядел его собеседник.

— На том, что для отправки груза надобен, он с твоей стороны подписан. Да ты так усердствовал, что договор даже порвал!

Рыбак опешил… почувствовал, как закружилась голова. Все становилось по своим местам. Грамотка, которую показывал ему Акинфий на берегу Волхова, была в единственном экземпляре. Второй бумаги, порванной пером на пиру, Митька не видел и полагал, что новгородцы выбросили ее. Но нет — старосты умело нашли ей применение.

— Не ведаю, — чуть поколебавшись ответил рыбак. — Я с купцами новгородскими сговаривался только о том, чтобы товар мой доставили с кораблей и тут передержали. А уж как Царь даст разрешение, то и торг вести. Но с кем именно — не было уговора. И что они Государю наплели — не ведаю.

— Ах ты пес… — тихо прошипел Мартин удивительно злобным голосом. — Так ты, стало быть, нас отсюда вытеснить хочешь, под удар Государя? Сам на место Ганзы встать решил?

— Да нет же…

Митька предпринял очередную попытку вернуть диалог в конструктивное русло, но его уже никто не слушал. Мартин отвернулся и также горделиво начал удаляться. За ним, одаривая рыбачка жгучими, полными ненависти взглядами, уходили и остальные купцы-ганзейцы, собранные на эти «переговоры» для солидности…

Купцы немецкие ушли, а Митька так и остался стоять посреди улицы. Словно оплеванный и униженный.

В обычаях тех лет устный договор имел силу, и немалую. С ним неразрывно связывалась деловая репутация. А то, что произошло на виду у зевак, было не что иное, как гражданская казнь. Английского купца обвинили в том, что пытался свой товар продать одновременно двум купцам. Иными словами, зарекомендовал себя как мошенник.

Вот и начал он свое дело.

Вот и занялся торгом, вернув родительскую славу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ведь волей-неволей этот прецедент расползется по земле окрестной. И если с зеваками еще как-то можно договориться, то Мартин и его союзники станут упорно ославлять его всюду, где смогут достать.

Но такие терзания мучали лишь самого Митьку. Его спутники просто и банально сгорали от стыда, не зная, куда себя деть. Как-то не так они привыкли вести дела. И прекрасно понимали, кем теперь выглядели в глазах людей.

За сим ни «капитан», ни его люди не заметили, как подошел Семён со своими спутниками. Лишь когда тот, запыхавшись, оказался перед взором Митьки, он наконец опомнился. Вздрогнул. И, встретившись со старостой взглядом, спросил:

— Когда отходим?

— Сегодня же, — оскалившись в слишком кровожадной улыбке, ответил Семён.

— Значит, все уже готово?

Митька был на удивление холоден и спокоен.

Семён только улыбнулся шире и кивнул.

— Кто едет?

— Все.

— Ясно, — все так же холодно ответил «капитан» и молча отправился в дом — собираться.

Через три часа купцы и рыбачки уже были на кораблях, отплывавших из Новгорода в Москву. Плыли на тех самых ушкуях, что привезли английский груз. Их ведь толком и разгрузить еще не успели. Очень вовремя вернулся Федот с представителями Царя. Понятно, что пришлось прихватить еще три дополнительных ушкуя, чтобы и товары равномернее разместить, и людей, что теперь в нагрузку шли. Ведь тут и новгородские пассажиры имелись, и рыбачки, и недурно вооруженный отряд для защиты от разбойников и конкурентов.

Впереди же их ждала Москва…

Часть 3. Московская авантюра

Глава 1

День у Иоанна Васильевича выдался тяжелый. Один из тех дней, что можно было назвать жутко неконструктивными, совершенно бесполезными, когда все, за что бы ты ни взялся, валится из рук, а в голову не идут годные мысли, хоть ты тресни. Один из тех дней, о которых нечего вспомнить опосля. Под стать погодке — за окном целый день пасмурно, да дождь льет, словно из ведра.

Сам Царь назвал такой день душным — просто потому, что уже задыхался от обилия свалившихся на голову проблем. Понимал Государь, что дел меньше не станет и ему по чину положено проблемы государственной важности решать, но всякому человеку нужен передых. Но отдохнем, что называется, на том свете.

Весь день Иоанн Васильевич провел в одиночестве. Заказал себе яств, но так ни к чему и не притронулся. Размышлял, сидя в покоях, иногда вставал, мерил тяжелыми шагами расстояние от стены до стены, расхаживал взад-вперед. Садился за стол обратно и медленно раскачивался из стороны в сторону. Так думалось лучше, мозги на место становились. Между тем все мысли заняли думы о наметившемся в стране расколе и о том, как выправить крайне непростое положение.

Однако час проходил за часом, время неумолимо бежало, не останавливаясь, а путного в голову так ничего и не пришло. Потому к концу дня у Царя так и не появилось решения, которое бы его удовлетворило, а главное — принесло пользу отечеству, за которое он болел больше всего. А между тем, помимо раскола, существовали и другие насущные государевы дела. За мыслишками о Макарии и Сильвестре дела сие совершенно незаметно отходили на второй план, но это не значило, что оные не требовали исполнения. Требовали, еще как, да и без Царя делишки подобные не решались, всё ждали своего часу. Стоит один раз запустить, отмахнуться, так потом не расхлебаешь. Или того хуже, найдется тот, кто вместо Царя делишки порешать удумает…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Все это Иоанн Васильевич прекрасно понимал и потому усилием воли таки заставил себя переключиться с набившей оскомину темы раскола. Следовало разобраться в текучке. Вопросов скопилось немало, и были, среди прочих, действительно важные.

Как раз одним из таких оказалось так называемое дело англичан, как Царь окрестил вопрос про себя. И то ли день сегодня такой, когда голова напрочь отказывается соображать, как не изгаляйся, то ли напасть какая, но Царь застрял в английском вопросе накрепко. Погрузился в собственные мысли, битый час сидел за столом и не мог принять решение. Нежданно-негаданно «дело англичан» оказалось на повестке дня во второй раз, и Иоанн Васильевич не знал, что делать. Ведь только недавно принимал в Кремле английского купца Ричарда Ченслора, гостившего в столице прошлую зиму и отбывшего ранней весной. С сэром Ченслором у Царя сложились наипрекраснейшие отношения, и что, пожалуй, важнее, были достигнуты договоренности о торговле между Русью и Англией. Иоанн Васильевич полагал, что за те несколько месяцев, что англичанин гостил в Москве, они обсудили все, что только можно, и по многу раз утвердили. Как результат переговоров, русский Царь написал собственноручно грамотку английскому монарху в Лондон, которую передал Ченслору.