Лев - Ксения Черногорская

подъездом. Три окна снизу справа светятся, а все остальные — черны, как ночь. Только блики фонарного света на огромных панорамных стёклах. Балконы оформлены лепниной, но вычурности никакой нет. Архитектор этого дома — явно человек со вкусом.

Очевидно, что это дом, в котором живут очень богатые люди. Я даже представить не могу, сколько здесь стоит квартира.

— Пойдём, — Лев кивает в сторону подъезда.

Голос Льва звучит глухо, низко и чуть хрипловато. Но одновременно с тем и тепло.

Дрожащими пальцамии я берусь за ручку двери и мы со Львом почти одновременно выходим из машины.

Обойдя машину, он берёт меня за руку и тихонько сжимает пальцы. Рука у него тёплая, не влажная. Лев кивает на дом.

— Помимо меня, здесь живут ещё три семьи. Верхний этаж — мой. Он, как видишь, не мансардный, потому что крыша — плоская. Думаю, что вид с балкона с той стороны дома произведёт на тебя впечатление. Сверху, с холма виден огромный сосновый бор, широкие аккуратные луга и красивое озеро.

— Луга? — робко взглянув на Льва, удивляюсь я.

— Там гольф-клуб, — улыбается он. — Озеро — на его территории, — Лев кивает на подъезд с колонными и небольшой мраморной лестницей. — Пойдём.

Наши шаги гулко звучат в тишине небольшого уютного двора. Мостовая под ногами выложена аккуратной серой каменной плиткой.

— Красивый дом, — вскинув перед подъездом голову и глядя на высящееся перед нами здание, говорю я. — Очень непохож на тот, в котором живу я.

— Да, знаю.

— Знаешь? — бросаю на Льва удивлённый взгляд. — Ты знаешь, где я живу?

— Конечно, — усмехается он. — Ты думаешь, не наведя о тебе справки, я бы тебя сюда привёз? Я не привожу сюда кого попало.

Не знаю, что на это ответить. Погружённая в мысли на тему им сказанного, просто следую за ним.

Мы поднимаемся по ступенькам и подходим к массивной бело-коричневой двери. Сверху, слева и справа, на нас внимательно смотрят камеры наружного наблюдения. Лев прикладывает магнитный ключ к небольшой панели.

Дверь тихонько пищит, и Лев открывает её, пропуская меня в светлый, чистый подъезд.

Робко захожу. Стараюсь не вести себя, как провинциалка, впервые попавшая в столицу. Хоть это и трудно. В этом красивом и ухоженном подъезде можно жить. Больше того, он выглядит намного круче большинства квартир, которых я видела.

Несколько экзотических растений в кадках из толстого прозрачного стекла. Картины импрессионистов на стенах в аккуратных коричневых рамах без позолоты. Гладкие, но матовые стены кофейных оттенков. Белоснежные чистые лифты, встроенные в стену. Мраморный белый пол. Два аккуратные белые софы вдоль стен, пара кресел в том же стиле, но оттенка кофе с молоком.

Здесь всё — про изысканный стиль и большие деньги.

Аккустика такая, что наши шаги звучат громче, чем на улице. Тем более, что здесь — тихо. На улице всё-таки слышны издалека звуки большого города.

Лев нажимает на кнопку вызова лифта и в тишине становится слышно, как тихо-тихо, почти неслышно, урчит опускающийся на первый этаж лифт.

— Волнуешься? — улыбнувшись внимательными глазами, спрашивает меня Лев.

Закусив губу, тихонько киваю.

Лев снова берёт меня за руку и тихонько сжимает пальцы.

— Не волнуйся, — негромко говорит он. — Не о чем, правда.

Глава двадцать четвёртая

Тихо играет блюз. Роскошная огромная гостиная размерами больше, чем вся квартира, в которой я живу. Панорамные окна в ней выходят сразу на две стороны. Виды из них — действительно такие, что голова от восторга может закружиться.

Здесь безумно красиво. И безумно уютно. Много пространства, стильная светло-синяя мебель, огромный просто, и очень мягкий тёмно-синий ковёр. Стены и потолок белые, с темно-осерыми узорчатыми полосами.

Весь свет — два торшера, электрический камин и тёплая светло-оранжевая подсветка бара.

Пока я мыла руки в огромной ванной с джакузи и душевой кабиной, Лев переоделся в домашнее — серые штаны и мягкую белоснежную рубашку. Она расстёгнута на две верхние пуговицы. Татуировка на груди гипнотизирует меня.

— Что это? — спрашиваю я, беря из рук Льва аккуратно сложенный комплект домашней одежды.

Отследив мой взгляд, он чуть щурит глаза.

— Ты про тату?

— Да.

Большим пальцем он отодвигает в сторону ткань, и я вижу гордый профиль гордого льва. Эдакий взрослый Симба.

— Красивый, — тихо говорю я.

— Это символ власти и уважения. Но прежде всего — это моё имя.

— Давно сделал?

— Через пять дней после того, как мне исполнилось двадцать.

— Был какой-то повод? Или просто?

Он внимательно смотрит в глаза.

— Был повод, — низкий голос завораживает меня, придаёт атмосфере вокруг какой-то очень маскулинный оттенок. — Я тогда уехал с другом в горы. И сорвался со скалы. Висел на тросе над пропастью. Раскачивался, понимая, что вот-вот могу рухнуть вниз. Друг остался выше метров на сто. Я слышал его голос. Он меня звал.

— Ужас какой…

— Страховочное устройство сработало нормально, но карабин не выдерживал нагрузки. Он гнулся, и я видел, что он вот-вот может треснуть. У меня рюкзак был тяжёлый, а карабин при ударе о камень сильно повредился. Их вообще было два, но один полетел.

— И как ты выбрался?

— Подтягивался на руках. Хватаясь за трос. Знаешь, как на уроках физкультуры детишки по канату лазают? Вот, примерно так. Только я со сломанной ногой был и рюкзаком на семьдесят килограмм. Будто за спиной ещё один человек был. И скинуть я его не мог. Всё внимание на тросе было. На карабин-то нельзя было рассчитывать. Ладони в крови, кожу саднит, сил ползти нет, и уцепиться не за что.

— Испугался, наверное, очень?

— Ну, перестремался поначалу, да. Потом сказал себе: "Лев я или нет, в конце-то концов?". Стиснул зубы и пополз наверх, к краю утёса. Когда я уже почти поднялся, мой друг прибежал туда и смог меня подтянуть за подмышки. На себя потянул и мы рухнули вместе на камень. Ладони жгло так, будто я их в костре подержал. Кожа клочьями висела. В крови всё. Но я улыбался. Потому что выжил. Вот, как из больницы выписался, сразу татуху эту и сделал. Она мне о том походе и напоминает. Иногда вселяет в меня дополнительную уверенность, потому что я знаю, что могу. И знаю, что могу много.

— Обалдеть… — тихо выдыхаю я. — Я бы, наверное,