Лев - Ксения Черногорская

— вдруг спрашивает он, и я едва не вздрагиваю.

Повернувшись к нему, тихонько сглатываю. Замечаю его чуть насмешливый взгляд.

Он снова смотрит на дорогу. Машину ведёт расслабленно, но очень уверенно. Для него это явно совершенно привычное занятие.

— Да так… — пожимаю плечами, — о разном.

— Например?

Внутренне усмехаюсь. Ты хочешь, чтобы я тебе выложила то, как меня колбасит? Хочешь, чтобы я рассказала о том, как уже пару раз за эту поездку едва не передумала и не попросила остановить машину?

— Ты правда не будешь считать меня после этого… слишком доступной?

Он тихо усмехается, но тут же бросает на меня совершенно серьёзный взгляд.

— Почему тебя это волнует?

Голос его низкий, чуть хрипловатый, и я в который раз едва не задыхаюсь от того, как он отзывается во мне. Как я регаирую на него. Разве мало сексуального аромата парфюма и этих его проницательных, внимательных взглядов?

— Потому что я привыкла себя уважать.

— А тебе не кажется, что ты привыкла уважать себя исключительно за лишения?

— Что?

Я действительно не сразу понимаю, о чём он. А когда понимаю, то… чувствую его правоту.

— За лишения?

— Ну да, — отвечает он. — Ты стойкая, целеустремлённая, привыкла трудится в ущерб личной жизни. Одеваешься довольно скромно, явно себя не балуешь. В целом, знаешь, такое впечатление, что тобой правят твои тараканы, а не ты сама управляешь своей жизнью.

— Ну, тараканы у всех есть… — робко возражаю я.

— Это верно, — усмехнувшись, отвечает он. — Но у тебя их что-то уж больно дохера.

Прозвучало грубо. Я даже напрягаюсь.

— Если хочешь, — говорю я, — мы можем не…

— Да нет, — качнув головой, хмурится он. — Ты не так поняла. Я не наезжаю. Просто не понимаю, зачем тебе столько всякой ерунды. Она же очевидно лишает тебя красок жизни, её полноты и радостей. Ты же, как будто монашка в миру. Сплошные соблазны, а ты такая вся — себя блюдёшь. Для кого, для чего?

— Я же ответила… Привыкла себя уважать.

— Ходим по кругу. Почему ты решила, что твоё согласие поехать со мной — повод уважать себя меньше?

— Потому что я — не шлюха.

Он бросает на меня взгляд из-под чуть нахмуренных тёмных бровей.

— Я разве где-то сказал обратное?

— Нет, но… — вздыхаю, смотрю перед собой, на освещённую дорогу с едущими впереди автомобилями, — дело же не только в том, что ты сказал…

— А чём ещё, если ты спрашиваешь меня о моей реакции?

— Может, — пожимаю плечами, — ты так подумал.

— А какая разница, что я подумал? Тебе важно, что я думаю о тебе?

— Да, важно… — хмурюсь я. — По-твоему это странно?

— По-моему, ты не слышишь то, что я говорю.

— Слышу, — возражаю я. — Но мне верить трудно. Это немного разные вещи, не считаешь?

— Тебе трудно верить не потому, что я обманываю. А потому что твоё мнение — куда весомее. А сама ты себя за то, что впервые за долгое время, а может и вовсе впервые, повела себя, как нормальная женщина, коришь.

— "Как нормальная женщина"? — невольно удивляюсь я.

— Что тебя удивило? — отвечает он вопросом на вопрос.

И пока я думаю, как ему ответить, он перестраивается в крайний левый ряд, притормаживает и останавливается на обочине широкого проспекта.

Оглядываюсь. Смотрю на него.

— Почему ты остановился? — напрягаюсь я.

— Потому что мне неудобно разговаривать с тобой на эти темы, не видя твоих глаз. А я обязан следить за дорогой.

Чуть выдыхаю. Но смотреть ему в глаза не могу.

Он протягивает руку и берёт меня пальцами за подбородок. Взгляд его внимателен, серьёзен.

— У тебя реакции нормальной здоровой женщины. Ещё раз тебе говорю, услышь меня: опасности нет. Вообще никакой. Я тебя не обижу. Не сделаю тебе больно. Не запру в квартире, не похищу, в общем, не причиню никакого вреда. Я везу тебя к себе для того, чтобы ты смогла ощутить, как сильно я хочу тебя.

— А почему ты меня… хочешь? — едва ли не шёпотом спрашиваю я.

В тёмных глазах его блики ночных огней.

— Потому что ты — бешено темпераментная.

— Я? — тихо поражаюсь я.

— Угу, — улыбается одними глазами он, и добавляет: — Замри.

Он мог бы этого не говорить. Я замерла сразу, как только он коснулся пальцами моего лица.

Убрав руку, он опускает её ниже и касается моего бедра. Чуть вздрагиваю. Сердце ухает в груди, дыхание становится сбивчивым.

— Губы приоткрыты, — чуть улыбается он. — Зрачки расширены. Тихонько трепещешь. Неужели ты сама не отдаёшь себе отчёт в том, что желание накрывает тебя с головой?

— Отдаю… — сглотнув, шепчу я.

— Вот видишь? А теперь прислушайся к ощущениям.

Его ладонь тихонько скользит по моему бедру. Выше…

Едва не задыхаюсь.

— Охрененная… — чуть качнув головой, тихо произносит он.

Взгляд изучающ, проникновенен, завораживающ…

На губах появляется лёгкая, едва заметная улыбка.

Он убирает руку и включает музыку.

Тихий, мелодичный джаз.

Затем вновь заводит машину и, спустя несколько секунд она вновь набирает скорость на одной из полос широкого проспекта.

А я вся трепещу, не в силах пошевелиться. И мне теперь не до сомнений. Соски торчат так, что через ткань выпирают. Между ног пылает всё. И кожа в мурашках…

В жизни так мужчину не хотела…

Глава двадцать третья

Огромный чёрный "Мерседес", ярко освещая фарами тихую улицу, минует раскрывшиеся кованные ворота, и плавно заезжает в двор. Шуршат покрышки, проезжая по мостовой.

Сердце колотится просто бешено. Похоже, мы приехали…

Лев паркует машину на небольшой асфальтированной стоянке на четыре места. Витражный чёрно-белый уличный фонарь освещает двор приятным тёплым светом. Выключив зажигание, Лев поворачивается ко мне. Возникшая тишина быстро становится неловкой. Изо всех сил стараюсь унять волнение, и на Льва не смотрю.

Он ничего не говорит. Просто смотрит на меня. А я — перед собой.

Двор очень приятный, окружённый пышными кустами роз и шиповника. В свете фонарей они выглядят таинственно и уютно одновременно. За ними высятся в темноте невысокие, но пышные деревья. Листва в свете фонарей золотисто-зелёная, а дальше, в темноте — почти чёрная.

Прямо перед нами шикарный трёхэтажный бело-коричневый дом с одним-единственным