Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

Естественно, я развернулся и, почти не разбирая пути, на всех парах понесся в сторону выхода из квартиры. Ибо, если я тут задержусь еще на две-три минуты, то точно за себя не ручаюсь. Меня и без того колотило так, что в пору было сумасшедшую джигу отплясывать. Наверное, поэтому и промахнулся с первого раза, когда хотел схватиться трясущимися руками за дверную ручку и замок. А потом по сердцу резануло надрывным всхлипом Альки, хоть и сильно приглушенным (наверное, зажала рот или лицо ладонями), но таким болезненным, будто это ей только что без анестезии разломили несколько ребер. Мне уж точно, поскольку ослеп я в те мгновения едва не до полной потери сознания, будто зашкаливающим разрядом высоковольтного тока по позвоночнику и через сердечную мышцу прогнали.

Очнулся я уже в двух шагах от проема гостиной, напрочь перед этим забыв, как сделал резкий разворот и, не чувствуя под собой ни пола, ни ног рванул в обратном направлении. Только и успел разглядеть тебя сгорбленную, дрожащую, обхватившую лицо растопыренными и скрюченными пальчиками, словно парализованными беспощадным параличом и, конечно же, вздрагивающую от сильных внутренних спазмов прорвавшегося на волю беззвучного рыдания. Даже услышала мое приближение не сразу. А когда все-таки подняла голову и опустила руки, было уже слишком поздно. Я налетел на тебя в один сумасшедший рывок, жестко схватив за предплечья и, почти не соображая, что творю, толкнул к ближайшей стене, едва не со всей дури припечатав к поверхности красивого текстурного рисунка золотисто-бежевых обоев.

Ты только и успела за эти безумные доли секунды испуганно вскрикнуть, на резком выдохе, будто тебя ударили в этот момент в живот, и уставиться выпученными от непомерного ужаса глазенками в склоненное над тобой лицо бешеного Стрельникова-младшего.

Да уж, представляю, какое оно у меня сейчас было. Хоть картину маслом пиши. Зато, боюсь, ты и представить не могла, что творилось внутри меня и насколько это сумасшествие было оторвано от привычных нам понятий и вещей, не имея ни единого визуального аналога для подходящего сравнения. Даже выражение моего взбешенного лица не могло передать и сотой доли того, что со мной происходило в эти самые мгновения. Узнай ты, или увидь меня настоящего, наверное, точно бы поседела в один присест.

— НАБИТАЯ ДУРА. ЧТО ОН ТЕБЕ НАГОВОРИЛ? Что, бл*дь? — казалось, я уже и сам был на грани. Одно неверное слово или действие и попросту сдохну. Я даже орал тебе в глаза, мало что понимая из всего того, чего хочу этим безумием добиться и что с тобой сделать. А сделать, судя по зудящим и трясущимся ненормальным тремором рукам, хотелось очень многое.

— Не смей на меня кричать. Убирайся, подонок. Как тебе вообще хватает наглости мне что-то тут предъявлять? — это надо иметь во истину стальные яйца, чтобы такое выкрикивать в лицо одержимому психопату, который в любой момент может размазать тебя по этой самой стенке именно в порыве бесконтрольного аффекта. — Или у тебя это такой излюбленный фетиш? Закрутить улетный драйв с временной любовницей, словить долгожданный кайф, а потом вернуться под надежное крылышко к своей Ариночке? По-другому тебя уже не вставляет?

— При чем тут на х*й Ариночка? — никогда еще так резко меня не приводили в чувства. Как ушатом ледяной воды окатили в один щелчок пальцев.

— Ах, да, действительно. При чем тут Ариночка? Она же святое. Ей уготовано призовое место в сердце нашего великого ловца убойной эйфории. Она же мать его будущих детей, ее надо беречь от подобных встрясок и мозгоебства…

— Что ты, бл*дь, несешь? — я ожидал услышать что угодно, даже обвинения в собственноручном убийстве нерожденных от меня младенцев, но… ТАКОЕ…

— Ну, конечно. Самое время сделать изумленные глазки и рассказать слезную историю, что вас заставляют жениться против вашей воли. А все, что вы разыгрывали на приеме — всего лишь театральный фарс для праздной публики.

Тут уж реально зависнешь так зависнешь, не зная, как вообще на такое реагировать. То ли расхохотаться до истеричного припадка, то ли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотя мне тогда было далеко не до смеха, особенно когда на тебя смотрят заплаканные глазища Стрекозы, переполненные нечеловеческой болью и непосильной для столь хрупких плечиков тяжестью невыносимо жестокого мира.

Я даже не заметил, как мои ладони разжались на ее предплечьях и потянулись вверх с обезумевшей жадностью обхватывая маленькую женскую головку и погружаясь пальцами в чуть растрепанные завитки уже давно не идеальной прически. Перед моими глазами у самого все вдруг резко поплыло и ее по-детски скривившееся от обиды и плача личико, и буквально вспыхнувшие насыщенной бирюзой самые красивые на планете глазища. Если бы я мог забрать хотя бы половину пережитой ею за последнее время и эти минуты боли…

— Господи, какая же ты ДУРА. Как ты могла в такое поверить? КАК? Безмозглая дура, — но, похоже, я все еще не соображал, что говорю, вернее выкрикиваю в ее лицо, желая то ли придушить, то ли раздавить в своих руках, прижав к своему сердцу со всей дури. — Неужели тебе не хватило ума расспросить меня об этом самого? Боже мой… Я же с ума сходил все эти дни из-за твоей дурости. Я же дышать уже без тебя не могу… всю душу мне вывернула. Думал, сдохну, если так и не увижу… ДУРА.

Похоже, мой словарный запас банально закончился. С такой разрывающей грудь изнутри болью не то что думать, даже говорить нереально. Удивительно, что я все еще стоял при этом на ногах. Никогда в жизни такого со мной еще не случалось. Находиться на грани между жизнью и смертью только от идиотского осознания, что эта доверчивая и совершенно безопытная в жизненных перипетиях девчонка держит мое сердце в своих маленьких пальчиках, в любой момент способных совершить роковую ошибку или глупость… Что это, как не чистейшее сумасшествие? Осознавать, что она уже не просто кто-то, а буквально часть меня самого. Что уже давно прописалась мне под кожу, в нервы и кровь, став всем, чем я сейчас дышу, мыслю и благодаря кому существую. Да какая там часть? Она уже все. Все, что заставляет мое пустое сердце биться и бороться за каждый свой последующий удар. Все, чего у меня никогда раньше не было, а теперь переполняет до краев, связывая с этой гребаной жизнью крепкими узлами и сумасшедшей жаждой противостоять всему и вся, что пытается отобрать тебя у меня. Сражаться за мою девочку буквально на смерть, только за право быть у нее единственным и быть только с ней. Рядом. Всегда. До самого последнего вздоха.

— Неужели ты неспособна отличить то, что тебе говорят от того, что чувствуешь сама? Что и как я должен еще сделать, чтобы ты это поняла? — кажется, из моих глаз уже у самого текло в три ручья, а голос срывался от хриплых спазмов удушающего рыдания. Наверное, было проще свихнуться, чем выдержать такое. Позволить своим запредельным страхам взять верх над жалким разумом и немощной сущностью. — Я же просто сдохну без тебя. Господи, неужели ты этого не видишь и не чувствуешь? Я же, бл*дь, люблю тебя. ЛЮБЛЮ…

Наверное, это стало куда большим открытием именно для меня, кто до сих не имел никакого представления, что же это такое на самом деле и каких пределов собственные к кому-то чувства могут однажды достичь. А может и не достичь, а всего лишь слегка обозначить свои первые границы. Но трясло меня от данного просветления, как смертника на электрическом стуле. Возможно, и чувствовал то же самое, если бы не держал тебя в своих руках и не держался за бредовую мысль, что скорее убью любого, кто посмеет или попробует отобрать тебя у меня. И собственного отца в первую очередь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не смей. Слышишь? Больше никогда не смей во мне сомневаться и тем более верить этому старому хрычу, — наконец-то я смог это сделать, прижать тебя к своему сердцу, ревностно обхватив руками, как единственную в этой жизни редчайшую ценность — мою драгоценную девочку. Зарыться пальцам и губами в ее мягчайший шелк волос, наполняя легкие ее умопомрачительным ароматом, самым исключительным и неповторимым, от которого у меня так резко мутнело в голове, шумело и которым одурманивало похлеще любого сверхубойного наркотика.