Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Анатольевна Никитина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирина: А как вы попали в Венскую оперу?
Элина: Как раз на конкурсе «Cardiff» мной заинтересовался агент Эрик Сайтер, который сказал: приезжай на прослушивание в Вену. Сначала я не хотела, так была разочарована, мне было очень больно, но я все же собралась и сказала себе – нет, докажу, что они неправы были.
Ирина: Несмотря на застенчивость, вера в себя была?
Элина: Глядя назад, всё же хорошо, что я не выиграла. Первая премия – сразу много предложений от театров и концертов, и я бы не выдержала, я бы сломалась.
Ирина: Когда и где случился прорыв в карьере? Зальцбург?
Элина: Наверное, Зальцбург, 2003 год. Тогда была новая постановка оперы Моцарта «Милосердие Тита». Меня пригласили петь партию Анния. Присутствовать на этом фестивале было огромным событием, меня представили Казаровой, которая для меня была гуру в то время, Барбаре Бонней, маэстро Арнонкуру. Я была там самой молодой. Казалось, возможно ли все это?!
Ирина: Вам даже тридцати не было. Феноменально! И Арнонкур, он же вам предложил спеть Кармен?
Элина: Он предложил, и я отказала ему.
Ирина: Как вы могли?!
Элина: Не знаю. Я не уверена была, что готова к этой партии, и не уверена была, что я смогу делать то, что он хочет. Сейчас, с моим опытом, уже не было бы никаких проблем. Я сказала: это пока еще не мое время, я должна еще подождать, чуть-чуть, когда подрасту, тогда сделаем.
Ирина: Это принципиально честное отношение к себе плюс отсутствие жадности. Тогда остается в жизни место для роста.
Элина: Да. И меццо-сопрановая жизнь дает тоже эту возможность.
Ирина: Как и бас-баритон. У тенора-то все молодые роли, а вот у бас-баритона – возрастные. Они могут до самого конца петь…
Элина: Я тоже всю жизнь любила низкие голоса. Сопрано, тенор никогда такие эмоции не вызывают, как хороший бас-баритон. Или в церкви, в русской церкви православной есть эти хоры, где басы-октависты, боже мой, у меня все поднимается, когда я слышу это.
Ирина: К какой религии вы принадлежите?
Элина: Католичка. С детства, конечно, и мои дети, и мой муж. В Испании все католическое. Но вообще-то сегодня мы видим, что религия делает с человеком и с массами, и как по-разному все можно понимать. Я считаю, что самое главное быть духовным и соблюдать в этом мире определенные законы, чтобы жить и быть счастливым. Мы должны что-то дать и что-то придержать, что-то разрешить и что-то не разрешить. Если б мы соблюдали такой баланс, я думаю, все жили бы немножко счастливее, чем живем сегодня.
Ирина: Вы сами вышли на это слово «баланс». Вся ваша жизнь показывает это.
Элина: Моя мама работала в национальном театре, я тут выросла, и я хотела быть актрисой на этой сцене. Я когда-то поступала, и меня не взяли, мне сказали, что у меня нет таланта к актерству. И они были правы, потому что я, только когда уже начала работать в театре, поняла, что это значит – играть кого-то, кто не ты. В 17 лет я была наивная, и я выросла очень-очень поздно, должна сказать… И эта театральная жизнь… Все большие актрисы сожалели, что они отдали всё сцене и потом остались одни. Была у нас знакомая певица, ей было под шестьдесят, и она сидела вот на таком голубом диванчике и смотрела свои старые рецензии, старые фотографии и была совершенно одна. Я знала – такой жизни не хочу. Я хочу, чтобы было, как у моей мамы. Конечно, совмещать очень трудно. Я устаю, мне не хватает времени, я учу по ночам и в самолетах, и живу так насыщенно, что мне кажется, что в каждом дне у меня сорок часов, и я все равно ничего не успеваю, все время куда-то опаздываю. Но я вижу, как мои дети растут, и они мне дают такие эмоции, которые на сцене невозможно получить.
Ирина: Мне кажется, что вы такой человек, который до секунды распределит так, что все успеет.
Элина: Стараюсь. И мне нужны эти два мира. Я иногда говорю, что я плохая мама, потому что у меня нет этого бешеного чувства… как называется… feeling sorry, что я своих детей оставляю дома и уезжаю. У меня нет такого чувства вины.
Ирина: У вас же для них все блестяше
