Америка off… - Андрей Ерпылев

Беседу, развивавшуюся несколько односторонне, прервал гудок поезда. Металлический по тембру женский голос тут же повелел пассажирам литера такого-то срочно занять свои места в вагонах по причине отправления вышеуказанного состава к месту назначения.

— Это же мой! — спохватился Кирилл, торопливо суя Авдошину пятерню и примериваясь — нырнуть под вагон в обратном направлении, пока какой-нибудь промежуточный барьер не тронулся с места, надолго отрезая его от своих. — Ну, пока! Может, когда свидимся…

— Свидимся-свидимся… — заговорщически подмигнул Серега. — До скорого!..

Умудрившись не доставить горя местным уборщицам, Наметнов вернулся к своему вагону и даже успел заскочить в купе, когда поезд тронулся. Юрка уже безмятежно дрых, отвернувшись лицом к перегородке, а дремавший ранее на второй верхотуре зампотех майор Голобородько, наоборот, проснулся и бодро уминал тушенку из только что вскрытой банки, прихлебывая после каждой ложки минералку из припасенной Кириллом на вечер бутылки.

— Заворот кишок не боишься заработать? — изо всех сил стараясь не показать неприязни, спросил подполковник, сгоняя его со своей полки. Голобородько имел репутацию куркуля и особенной любовью со стороны товарищей никогда не пользовался. — Холодную воду после жирного-то! За кипятком в лом сходить?

— Да ништяк! — жизнерадостно ухмыльнулся майор с набитым ртом. — Мой организм гвозди переваривает, не то что эту тушенку!

— Ну-ну… Переваривай…

— Слушайте, господа бронемастера, — свесился сверху Ахметшин, недоуменно тыча пальцем в окно, за которым проплывали вагоны соседнего поезда. — А ведь мы, кажется, в обратную сторону едем…

Действительно, поезд вроде бы двигался в направлении, противоположном начальному.

— Может, на объездную ветку направили… — неуверенно предположил Голобородько, облизывая ложку.

Но состав, постепенно набирая ход, уверенно шел на запад…

— Товарищи! — надрывал глотку перед нервно гудящей толпой начальник сборочного цеха. — Я ведь уже сто раз вам объяснял: в связи с тем что все склады переполнены готовой продукцией, администрация вынуждена отправить большую часть сотрудников, занятых непосредственно в производстве, в отпуск. В оплачиваемый отпуск, товарищи! Все, я повторяю, все без исключения могут получить отпускные уже сегодня!

— А сколько дадут? — зычно выкрикнула могучих габаритов работница в заляпанной краской робе и по-старушечьи повязанной косынке на голове; внимательный читатель мог бы узнать в ней ту самую женщину «в горошек», спорившую с пенсионером в очереди к последнему обменнику.

— Все без исключения, — зачастил начальник, — получат среднезаводской оклад. Обиженных не будет, товарищи!

— Чего это ты нас все товарищами кличешь? — нехорошо прищурился морщинистый мужичонка лет за пятьдесят, посасывающий черный от никотина пустой плексигласовый мундштук. — Кому это ты товарищ, подстилка хозяйская? Ты гнида…

— Погоди, Степаныч!.. — зашикали на него. — Что значит «среднезаводской»? Ты в рублях нам скажи, Владимир Семеныч, в рублях!

Владимир Семенович порылся в карманах, нацепил очки и торжественно прочел, сверяясь то и дело с бумажкой, будто не мог по памяти или цифра была бог весть какая заковыристая:

— Пятнадцать тысяч рублей.

Над толпой рабочих повисла мертвая тишина, такая плотная, что было слышно, как где-то за несколькими стенами в механическом цеху мерно гудят станки, а далеко-далеко ухает пресс.

— Какие еще пятнадцать тысяч? — ахнула женщина-молотобоец, бригадир участка покраски. — Что это за цифра такая — пятнадцать тысяч?

Действительно, учитывая, что буханка простого серого хлеба, именуемого в просторечии кирпичом, в магазине давно перевалила за сотню, а килограмм мяса на рынке стоил почти эту самую указанную «астрономическую» цифру — двенадцать с половиной штук — изумиться было с чего. Рабочие, до кризиса стабильно получавшие в месяц четыреста-пятьсот долларов, пусть и изрядно похудевших, рассчитывали на что угодно, но только не на такое издевательство.

— Мало того, что два месяца зарплату задерживают, — снова взорвался Степаныч, размахивая своим мундштуком, как дирижерской палочкой, — так еще и подачку нам решили швырнуть с барского стола? Козлы вонючие!..

— Правильно! Так их, Степаныч! Тоже придумали!..

— Я понимаю ваше возмущение… господа, — вклинился в разговор упитанный молодой мужчина в дорогом костюме, до сих пор молчавший и только поблескивающий очками из-за спин начальника цеха, которого за глаза рабочие звали просто Семенычем, и мастеров, — но администрация предприятия не располагает достаточными средствами, чтобы индексировать зарплаты до… До докризисного уровня… Временно не располагает! — повысил он голос, стараясь перекричать ропот толпы. — Вы же видите, что объемы продаж значительно упали…

— Ты это своей бабушке расскажи! — крикнул откуда-то из задних рядов наладчик Тимофеев. — Вон в магазине наш холодильник уже едва не четверть лимона стоит!

Эти слова были встречены одобрительным гулом, так как Тимофеев, после службы в армии не проработавший на заводе и четырех лет, имел среди рабочих определенный авторитет за рассудительность и трезвость. А подобное, особенно в цехе, средний возраст которого колебался в районе сорока пяти лет, по нашим временам — редкость. По той же причине, кстати, администрация в лице Семеныча и остальных усиленно понуждала его к продолжению учебы, рассчитывая залучить в свои ряды.

— Ну… Вы же понимаете, что это розничная цена, плюс накрутки самого магазина… Московский офис занимается оптовыми поставками…

— И что? Оптовая цена поднялась больше, чем в десять раз, а нам платите по прежней ставке, да еще и по среднецеховой? Я, к примеру, до июля получал восемьсот долларов.

— Мы можем вам сегодня заплатить хоть тысячу долларов… — пошутил московский представитель и по ледяному молчанию толпы, еще не договорив, понял, что сморозил глупость.

Рабочие помолчали, переваривая услышанное, а потом снова начали роптать.

— Да они нас кинуть решили, мужики! — повысил голос Степаныч, пряча мундштук в нагрудный карман засаленной робы и тщательно застегивая клапан. — Пятнадцать штук на рыло кинут и по домам разгонят, а когда через месяц на работу придем — ворота на клюшке, а у завода уже и хозяин другой, и мы там не числимся! Проходили уже! Бей их, ребята!..

Толпа угрожающе качнулась вперед, но пятеро стриженных ежиком секьюрити, одинаковые в своих черных костюмах, как карандаши в коробке, тут же заслонили своими аршинными плечами представителей офиса, деликатно оттерев начальника цеха и мастеров в сторону, а вся группа начала слаженно отступать к выходу. Сразу трое охранников, сверкая темными очками, забубнили что-то в микрофоны своих карманных уоки-токи, а бледный как смерть молодой очкарик — частил по сотовому. Никто их, конечно, не преследовал.

— Ну чего ты выступил не по теме! — раздраженно отчитывал все еще бледного товарища другой менеджер, немного старше по возрасту, за время всей встречи с народом не проронивший ни слова, усаживаясь на заднее сиденье сверкающего «мерса». — Нашел место и время метать бисер перед свиньями! Это же быдло! Понимаешь — быдло! Простое пьяное русское быдло, которое может только жрать, хлестать водку, ср… и совокупляться! Они ценят только кнут и силу! Кнут и силу!..

— Позвольте ремарку, господин Гиндин? — грузно повернулся с переднего сиденья старший охранник, видимо не утерпевший. — Это не русское быдло, как вы изволили выразиться, а русский народ. И кроме перечисленных вами дел, мы умеем еще кое-что — зарабатывать своим трудом для вас миллионы и защищать вашу поганую шкуру в случае чего…

— Что?.. — опешил упомянутый господин Гиндин, изумленный едва ли не больше, чем если бы с ним заговорил шкаф или другой предмет меблировки. — Что вы… Что ты себе позволяешь! — взвизгнул он, понемногу опомнившись.

— То, что вы только что слышали! — отрезал бодигард, грузно выбираясь из машины и швыряя на переднее сиденье рацию.

— Ты уволен!

— Не сомневаюсь.

Слегка припадая на правую ногу, охранник, не оглядываясь, направился прочь…

— Дамы и господа! Наш самолет начал снижение, и через несколько минут мы совершим поездку в аэропорту города Абу-Даби. Прошу вас привести спинки кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни…

Григорий защелкнул тяжелую пряжку ремня и недоуменно оглянулся:

«Интересно, а где эта заоблачная фифа здесь обнаружила дам?»

Салон Ил-96, насколько он мог заметить из своего кресла, был заполнен исключительно мужчинами. Блондинами и брюнетами, коротко стриженными и лохматыми, лысеющими и поражающими буйностью шевелюры, но, без малейшего исключения, мужчинами самого разного возраста от двадцати пяти до пятидесяти, не моложе и не старше. И комплекция пассажиров примерно соответствовала какому-то стандарту, и рост…