Полярный круг - Юрий Рытхэу

Зина поцеловала его.

Закружилась голова так, что, не будь рядом Зины, Нанок свалился бы с высокого обрыва в реку.

Когда первое волнение прошло и Нанок обрел какую-то уверенность, он сказал:

— Как хорошо, что я загарпунил кита…

— Тогда исполни танец кита! — со смехом сказала Зина.

— Я такой сейчас счастливый, что готов загарпунить еще парочку китов!

Им было хорошо. Внизу, под обрывом, текла древняя чукотская река, описанная во всех подробностях великим путешественником Богоразом. Позади шумел большой поселок Билибино, светились огни электросварки на площадке атомной электростанции.

— Мне всегда казалось, что это придет ко мне по-другому, — тихо произнесла Зина. — Не знаю точно как, но не думала, что случится именно так вот…

— Наверное, у всех это бывает неожиданно, — сказал Нанок и вдруг вспомнил про свою суженую Марину Симиквак. Немного подумав, он продолжал: — Хотя вот, например, у меня была предназначенная именно мне девушка. Родители наши сговорились, когда и я и Марина еще были в таком возрасте, что ни «папа» ни «мама» толком не могли выговорить. Росли вместе и считались женихом и невестой, когда были пионерами.

Нанок почувствовал в темноте, как насторожилась и напряглась Зина.

— И вот, — продолжал Нанок, — только недавно я освободил ее от обязанности быть моей.

— Как это — освободил? — спросила Зина.

— Потому что она полюбила другого, — с улыбкой ответил Нанок. — Стало быть, и я стал свободным человеком…

— Интересно, — тихо промолвила Зина. — А вот у меня не было нареченного. Потому что родилась я неожиданно, когда отец и мать больше не ждали детей. У нас с братом разница почти в шесть лет, а это для тундрового жителя большой срок. В детстве в стойбище меня дразнили тем, что у меня не было нареченного. И я очень горевала, плакала, а мать меня утешала, говорила, что я найду себе жениха в другом краю, может, выйду замуж за русского парня, учителя кочевой школы или за киномеханика. И будет меня киномеханик возить с собой по всей тундре, а те, кто дразнит меня, будут завидовать и просить, чтобы я их пустила посмотреть фильм. И долго у меня была мечта о киномеханике… Но вот…

Зина запнулась. Хорошо, что темно. Давно кончился полярный день, скоро зима. На Чукотке осень бывает короткая. Не успеют пожелтеть травы, налиться соком ягоды, как по ночам, прикрываясь темнотой, тайком подкрадываются холода.

— Я хотела сказать тебе: я очень счастлива, что вот так все получилось. И очень рада, что темно и могу тебе все сказать. Может, я не так говорю, как надо, я ведь кончила только десять классов, да и то экзамены на аттестат сдала только в этом году. А ты… ты такой ученый, образованный…

— Зина.

— Нет, дай мне сказать, — Зина сжала его руку. — Вот ты поедешь в Данию, увидишь чужой мир, увидишь других людей… А вдруг тебе покажется, что далекая танцовщица Зина — это мелко, незначительно…

— Зина, ну как ты можешь такое говорить?

— Ты мне сказал в тундре, что я похожа на портрет актрисы Самари, — продолжала Зина. — Я потом нашла, книгу репродукций Ренуара. Поставила рядом зеркало и стала смотреть на портрет этой мадам. Подруги тоже нашли, что похожа… Только мне почему-то было грустно от этого сходства. Я не хочу быть ни на кого похожей.

Зина снова поцеловала Нанока.

Нанок задыхался.

Это совсем не то, что загарпунить кита. Или все это произошло потому лишь, как сказала старая Ансима, что кит принес удачу Наноку? И все-таки ощущение совсем иное, чем после удачной охоты на кита. Вот почему танец любви все же чаще исполнялся в Наукане, чем танец кита…

Какие странные мысли приходят в голову!

— Вот ты уедешь, и я уеду… Расстанешься со мной надолго… Будешь писать мне?

— Буду писать каждый день! — ответил Нанок.

— Не надо каждый день, — остановила его Зина. — Когда захочется написать, тогда и пиши.

— Мне в Данию больше не хочется, — сказал Нанок. — Хоть поступай в ансамбль, чтобы только не расставаться тобой…

— И будешь танцевать танец кита, — засмеялась Зина. — Нанок, пусть будет так, как есть. Не надо становиться другим, ведь ты любишь меня, а не актрису Самари?

— Я ее больше не знаю!

— Нет, наверное, она была хорошим человеком, — примирительно сказала Зина. — Иначе Ренуар не стал бы ее рисовать. Да и по лицу видно — очень добрая женщина. Когда ты завтра улетаешь?

— Утром.

— Жаль, — сказала Зина. — У нас с утра репетиция, а то бы проводила тебя.

— Не надо меня провожать, — сказал Нанок. — Мы ведь никуда теперь не денемся друг от друга. Обязательно увидимся, встретимся.

— Обязательно, — сказала Зина. — А все-таки грустно расставаться вот так сразу.

Нанок пытался увидеть лицо девушки, но оно было скрыто мглой. Только приблизившись, можно было увидеть ее широко расставленные удивительные глаза. Как хорошо даже так, без слов, знать, что Зина чувствует то же, что и он сам. А он словно стал совсем другим и подумал теперь о своих письмах, будто они были написаны не им. Знай, что все вот так счастливо обернется, он бы нашел другие слова…

— Я все время буду помнить о тебе, где бы я ни был, — сказал Нанок.

— И я тоже, — ответила Зина.

Время летело быстро.

На востоке уже стало светлеть, а Нанок с Зиной все еще стояли над рекой Кепервээм. Звезды гасли одна за другой, и лишь огни электросварки на площадке строительства атомной электростанции по-прежнему оставались яркими.

Первое заграничное путешествие Максима Нанока началось не совсем гладко. В Шереметьеве при посадке в самолет он потерял спутника, Клавдия Петровича Зотова.

Нанока, несмотря на его энергичные протесты, присоединили к группе японских туристов и вместе с ними же посадили в самолет.

Старший японской группы, пересчитывая своих, ничего не мог понять: все сбивался. Обнажив крупные зубы, он что-то сказал громко и взволнованно.

Нанок объяснил стюардессе, что, видимо, произошло недоразумение: его приняли за японца. Соседи его, прислушиваясь, почему-то одобрительно кивали. Стюардесса улыбнулась и призналась:

— И я вас тоже приняла за японца.

— Хорошо, что не отправили в Токио вместо Копенгагена, — заметил подоспевший Зотов.

Они сели рядом.

Клавдий Петрович Зотов в свое время закончил северный факультет Ленинградского университета, из которого потом было образовано северное отделение Педагогического института имени Герцена. Долго работал в Институте этнографии Академии наук, ездил с археологическими экспедициями на Чукотку.

Недавно Клавдий Петрович получил назначение заместителем директора Музея этнографии. Нанок его знал, еще будучи студентом.

— Как поездили по Чукотке? — спросил Клавдий Петрович.

— Хорошо, — ответил Нанок. — Знаете, что я нашел? Поворотный гарпун с наконечником из обсидиана!

— Что вы говорите! Как же это удалось?

— Я нашел гарпун в сельском музее Сиреников.

— У Ани Македоновой?

— У нее. Она и не знала, какая ценность стояла у нее в углу.

— Находка заслуживает специальной статьи в археологическом журнале, — заметил Клавдий Петрович. — Вы спросили, где его нашли, в каком месте?

— Не догадался, — виновато ответил Нанок.

— Вот это нехорошо, — сказал Клавдий Петрович. — Это необходимо установить. Вернетесь домой, не откладывайте. Подробно опишите и обмерьте гарпун. Неплохо бы подвергнуть его радиоуглеродному анализу. Где еще побывали?

Нанок перечислил все пункты. Они были знакомы Зотову так же, как были ему хорошо знакомы люди, которых упоминал Нанок.

— Как здоровье Нутетеина? Танцует?.. Не берегут старика. Не надо выступать на каждом концерте, иначе его ненадолго хватит. Пусть консультирует, показывает.

Через некоторое время объявили, что самолет пересек государственную границу Советского Союза.

Нанок не успел еще привыкнуть к полету, а стюардесса уже объявила, что самолет идет на посадку.

— Так быстро? — разочарованно заметил Нанок.

— Это Европа, а не Чукотка, — напомнил Клавдий Петрович. — Расстояния здесь короткие.

Нанок прильнул к иллюминатору. Ничего особенного с высоты он не обнаружил. Самолет снижался над морем. Мелькали поросшие зеленью островки с аккуратными домиками. Потом пошла какая-то пустынная земля, похожая на ту, какую видишь при посадке в Тикси, — словно побережье Ледовитого океана в пору, когда уходит лед. Здесь тоже на рейде стояли корабля, а земля была безлесная, удивительно унылая.

Только перед самой посадкой промелькнули какие-то здания.

— Наш самолет приземлился в столице королевства Дании Копенгагене, в аэропорту Каструп, — объявила стюардесса и поблагодарила пассажиров неизвестно за что, хотя, по логике, пассажирам надо было поблагодарить экипаж.