Треска. Биография рыбы, которая изменила мир - Марк Курлански

на морского окуня, выдавались дополнительные квоты на треску, чтобы компенсировать потери. Правительственной комиссии под руководством сенатора Майкла Кирби поручили оценить будущее рыболовства в Атлантике. Но большая часть его доклада была посвящена поиску дополнительных рынков для рыбы, которая будет выловлена обновленным канадским флотом донного траления.

Канадцы никогда не отличались любовью к рыбе. Даже жители Ньюфаундленда и Новой Шотландии едят не так уж много рыбы. В США, в том числе в Новой Англии, дела обстоят так же. Но население США настолько велико, что этот рынок все равно остается перспективным. Согласно докладу Кирби, среднестатистический американец потребляет в год 105,8 килограмма красного мяса и только 1,8 килограмма придонной рыбы. По расчетам комиссии, через пять лет канадские уловы придонной рыбы увеличатся на 50 %, и если по какой-то причине потребление придонной рыбы в США возрастет всего на 0,1 %, американский рынок поглотит весь канадский излишек.

В действительности уловы росли не от изобилия рыбы, а благодаря эффективности современного траулерного флота, который легко находил места, где еще осталась треска, и систематически их опустошал. Сегодня это кажется очевидным, но следует помнить, что за долгую историю рыболовства в водах Ньюфаундленда треска множество раз пропадала в одних местах и появлялась в других. Почти каждый год, когда велись записи, в некоторых районах вокруг Ньюфаундленда и Лабрадора треска практически исчезала. Иногда ее не было только в каком-то одном районе. 1857 и 1874 годы примечательны тем, что треска присутствовала во всех своих обычных местах обитания. А в 1868 году ее не было почти нигде. Но что бы ни происходило, на следующий год треска обязательно возвращалась. Несмотря на опасения, люди понимали, что треска не исчезнет навсегда – колебания численности популяции были вызваны временным изменением путей миграции; вероятно, из-за изменения температуры. В 1980-х и в начале 1990-х годов канадское правительство считало, что повторяется хорошо известное явление. Ральф Майо, морской биолог из лаборатории Национальной службы морского рыболовства в Вудс-Холе, изучающий банку Джорджес, называет это «проблемой восприятия». «Вы видите какое-то количество трески и думаете, что это лишь вершина айсберга. Но это может быть и весь айсберг», – объясняет он.

Кроме того, в докладе Кирби ощущалось давнее влияние теории Гексли об устойчивости несокрушимой природы. Судя по всему, сама идея оказалась более живучей, чем природа, и книги по этой теме выходили каждый год. Подобно всеобщей вере в западный проход в Азию, бытовавшей в XVI веке, эту теорию было невозможно опровергнуть простыми фактами.

В 1989 году министр международной торговли Джон Кросби, сын и внук влиятельных рыботорговцев из Сент-Джонса, выступал в отеле St. John’s Radisson с опровержением слухов о том, что правительство намерено запретить рыболовство. В июле 1992 года, уже будучи министром рыболовства, он вернулся в тот же отель, чтобы объявить именно об этом – о моратории на вылов северной популяции трески, оставлявшем без работы 30 тысяч рыбаков. Сэм Ли и его товарищи, занимавшиеся прибрежным ловом и на протяжении многих лет призывавшие запретить траление, ждали снаружи. Когда Кросби отказался встретиться с ними, Ли, обычно спокойный и добродушный человек, принялся яростно барабанить в дверь.

В январе 1994 года новый министр, Брайан Тобин, объявил о расширении моратория. Вылов трески запрещался во всех рыболовных угодьях Канады, за исключением юго-западной части Новой Шотландии, а на добычу других видов вводились строгие квоты. Канадская треска исчезла не как биологическая популяция, а как объект промысла – ее поголовье уменьшилось настолько, что она больше не представляла коммерческой ценности. История закончилась всего за три года до пятисотлетнего юбилея рассказов о том, как люди Джона Кабота черпали треску корзинами. Рыбаки выловили всё.

Рыбозаводы, служившие оправданием для отказа в удовлетворении иска Ассоциации прибрежного рыболовства, в итоге все равно пришлось закрыть. Две гигантские компании, Fishery Products International и National Sea Products, сократили производство и переключились на переработку рыбы из Исландии и Норвегии. National Sea Products задействовала завод с 250 работниками в Арнолдс-Коуве, типичном рыбацком поселке Ньюфаундленда, построенном, как и Петти-Харбор, на сваях в узкой части бухты. Местные власти пытались переселить жителей мелких островов у побережья Ньюфаундленда в менее удаленные места, в том числе в Арнолдс-Коув, где они могли бы найти работу на рыбозаводе National Sea Products. Предприятие покупало у норвежцев русскую треску, обезглавленную и замороженную. В Арнолдс-Коуве рыбу частично размораживали, филетировали и снова замораживали.

Жители Петти-Харбора хотели, чтобы принадлежащий им рыбозавод занялся тем же, но у них не было начального капитала. «Мы рассматривали русскую треску как средство сохранения нашего завода. Но это было за пределами наших возможностей», – говорит Сэм Ли. Поэтому завод переделали в школу. Но кооператив задолжал государству более миллиона канадских долларов – это была ссуда, взятая на приобретение холодильного оборудования. «Мы выплачивали долг вплоть до моратория. Властям завод не нужен, так что мы сохраним его за собой. Он никому не нужен. Рыба вернется, и он снова заработает, но к тому времени накопятся проценты и долг вырастет до двух миллионов».

Правительству также пришлось запретить промысел камбалы, поскольку в сети рыбаков, ловивших эту плоскую придонную рыбу, попадалось подозрительно много трески. Закон позволял брать эту треску в качестве сопутствующего улова, но рыбаков, похоже, больше интересовал именно сопутствующий улов. Некоторые ловили пинагора, что Ли считал расточительством, поскольку из этой рыбы брали только молоки и икру, а остальное выбрасывали. Часть рыбаков, работавших в прибрежных водах, переключились на добычу крабов, что было весьма выгодным делом, другие ловили омаров. Экспериментировали и с поставкой на экспорт морских улиток. Но рыбаки, специализировавшиеся на придонном лове, считали это несерьезным занятием. Большинство просто получали пособие и ждали.

Сент-Джонс, одно из старейших поселений в Северной Америке, был построен на берегу глубокой бухты, защищенной величественными скалами. Город с деревянными домами XIX века, выкрашенными в яркие цвета, смотрит на гавань с крутого холма. Несмотря на некоторую вычурность викторианской архитектуры, для города характерно грубоватое очарование фронтира. Раньше на набережной было полно магазинов, которые продавали разнообразные товары морякам с европейских судов, теснившихся у причалов в нижней части города. Португальцы и испанцы играли здесь в футбол и пили вино, закусывая хрустящим хлебом. Теперь ничего этого нет. Набережную заполнили бары, рестораны и магазины для туристов.

Главной туристической достопримечательностью здесь всегда была треска. Белые продолговатые карамельные конфеты с начинкой из арахисового масла назывались «тресковыми костями». В качестве сувениров продавали маленькие деревянные модели траулеров. Бары предлагали иностранцам своеобразный обряд посвящения. Традиция сохранилась со времен торговли треской и патокой, и ее смысл теперь утерян. В ходе обряда турист должен выпить рюмку ямайского рома Screech, который разливают на Ньюфаундленде, а затем поцеловать треску – как правило, чучело. Другой трески почти не осталось – разве что замороженное филе рыбы из России