Времена испытаний - Неонилла

– Я тут вам одежку прикупил – хватит в старье ходить, со Стамбула не переодевались!

Камрин мельком взглянул на подарки и просто поблагодарил друга, а Афра все бросала взгляды на пакеты и, в конце концов, не удержалась и попросилась в женскую комнату примерить обновки. Афиноген галантно вскочил, отодвигая стул и провожая ее долгим взглядом.

Камрин немного неодобрительно посмотрел на него:

– Я вижу, ты везде успеваешь, друг.

– А ты что же, ревнуешь?

– Когда успел влюбиться по уши?

– А что, это так заметно? – чуть смутился Афиноген.

– Заметно, если посмотреть в твои глаза.

– Да ладно тебе… Ты ведь хорошо знаешь, из-за кого она приняла столько мучений и в кого безответно влюблена. Скажи правду, что теперь будешь делать? Ангелу ты не вернешь. Афру мучить просто скотство – женись на ней, не будь свиньей. Неужели ты, дурак, не понял, она и есть твоя судьба? Поэтому Бог и соединил вас, ваш брак небесный храм благословил!

Камрин тяжело вздохнул:

– Это не так просто. Возможно, от нас и пойдет род новых христосцев, но пусть пройдет немного времени, а потом мы повенчаемся в храме, по закону Божьему.

Афиноген, чуть прищурившись, посмотрел на Камрина, было видно, что на языке у него вертится какой-то вопрос, но он не решается его задать. Наконец, словно собравшись с духом, он обернулся, взглянул, не возвращается ли Афра, и торопливо проговорил:

– Знаешь, давно хочу тебя спросить… Вот мне не верится, что можно жить веками, не иметь женщину и оставаться верным своей любви, которой уже нет. Не обижайся на меня, я знаю, как тяжело тебе, но неужели?..

Камрин невесело усмехнулся:

– Да нет, Афиноген, я не был таким святым, каким ты меня представляешь. Я даже не знаю, как Бог простил меня за мои слабости, если он простил. Вообще, скажу честно: пусть меня Отец небесный сочтет грешником, но сильно я сомневаюсь, что мое воскрешение – его рук дело. Во-первых, тут все дело, видимо, в том, что Ангела провела со мной лечение для предупреждения старости и курс обновление организма – фериняне умели это делать. Во-вторых, ну какой я праведник, чтобы меня воскрешать? И с женщинами я возился, и бывал я много в кабаках, а позже в барах и ресторанах. И выпивал до потери пульса, чтобы хоть на минуту забыть о горе. И в драках участвовал, да еще как! Один раз меня так избили, что ничего не помню. В Америке это было. Очнулся только на следующий день, все тело болит, весь в синяках и кровоподтеках, глаза заплыли. И сидит передо мной девушка лет двадцати пяти по земным меркам, не больше… Только потом из ее рассказа я понял, что это она подобрала меня. Звали ее Джейн. Запретила мне пить, и стали мы жить с ней. Надо сказать, жить хорошо. Пока не случилось то, чего я боялся до смерти…

– Изменила? – уныло предположил Афиноген.

– Если бы – она сообщила мне, что беременна! Это известие обожгло меня, как электрический ток. Как раз перед смертью моя Ангела тоже была беременна. Когда она сообщила мне эту радостную весть, думал, взлечу над землей от радости… Но крылья мои долго не продержались. Судьба ее быстро забрала от меня, и я потерял не только мою любовь, но и первого еще не появившегося ребенка.

В общем, когда Джейн сообщила мне о ребенке, я, ничего не ответив, ушел из дому. Снова стал выпивать, домой не шел – мотался у друзей. Потом она снова меня нашла без сознания, а утром сообщает, что если я не хочу ребенка, с ним можно расстаться. Правда, она была не уверена, что способна сделать аборт от любимого мужчины, да и в то время в Америке с этим были проблемы, надо сказать. Я объяснил ей, что дело совсем не в том, что она беременна, а что я не такой, как все, я живу долго, и не хочу хоронить своих друзей, а еще и потомков. Для меня это жутко и очень тяжело. Сначала она не поверила, пришлось ранить себя ножом, она испугалась. Но я хотел просто ей показать. Легкие-то раны на мне быстро и бесследно заживают, глубокие за час, ну там рубцы иногда остаются. Пришлось в это чудо ей поверить. Вечером она сообщила, что не даст мне переживать, потому что слишком любит меня. Тогда я не понял смысл ее слов, а на утро ее уже не было. Она собрала вещи и ушла, несмотря на то, что домик был ее. Своей крыши я никогда не имел, поэтому жил всегда либо в чужих домах, либо вдали от людей. В своей записке она просила не искать ее и не беспокоиться. А меня мучило то, что если она избавится от ребенка, я буду в этом тоже виноват…

Я нашел ее через месяц. Узнал, что она жила у тетки. Я пришел к ней на работу, а когда она меня увидела, заплакала и сообщила, что потеряла ребенка. Она успокаивала меня и говорила, что моей вины здесь нет. Видимо, Богу не было угодно, чтобы рождались на земле мои дети. Ну, мы, в общем, снова стали жить вместе, пока она не увидела, что теряет молодость. Хотела уйти от меня, чтобы я не видел ее старости, но с моей стороны было нечестно бросать ее. К ее внешности я привык, не пускал никуда. Так мы жили, а на 60-м году жизни, мне пришлось похоронить ее собственными руками. Я оставил все ее имущество ее родственникам и уехал тогда в Россию.

Потом была Инга, хорошая девушка, эстонка по отцу, а мать русская. Много позже – Олеся, баскетболистка, высокая такая. Это только те, с кем жили долго. А так, конечно, много было всяких мимолетных связей, и греха было много.

Я застал целые эпохи в жизни этой планеты и особенно России, надо сказать. В двадцатом веке, в первой половине, тут были сплошные войны. Самая страшная началась в сорок первом году. Я даже служил в Красной армии! Как-то во время одного наступления получил ранение – тяжелое, в область сердца. Посчитали мертвым, а когда хоронить стали в братской могиле, я и застонал. Под сердцем оказался большой осколок, требовалась операция, но в отряде была только медсестра. Я заверил ее, что не умру, и смерть сама меня боится. Тогда она сделала свое дело, расковыряла мне грудь, а потом от моей раны остался небольшой рубец. Свидетелей этого было достаточно, и меня, конечно, сдали бы серьезным врачам для исследований, поэтмоу пришлось скрываться, а то бы привлекли за дезертирство. Во время войны за такое грозил расстрел, как ты понимаешь. Тогда страной правил Сталин – слышал про такого правителя в России? За малейшее неповиновение власти тогда отправляли в тюрьму, в лагеря. Такое было…

Но в двадцатом веке и позже стало сложнее бывать на людях так, чтобы на тебя, на твои возможности, не обращали внимания, и я понял, что мой удел– одиночество. Так вот и встретились с тобой на таежном озере…

– Знаешь, Камрин, как вот ты рассказываешь, так у тебя вроде и не много женщин было за все твои века. Это же – века! – Афиногне помотал в воздухе выставленных указательным пальцем, словно грозил кому-то в пространство. – Я бы, была бы у меня такая длинная жизнь, да здоровье, ни одну красивую женщину бы не пропустил, я как их вижу, у меня кровь кипит…

– Вижу, вижу… – начал Камрин, но вдруг шикнул: – Стоп, вот и Афра идет!

Афиноген вскинул глаза на девушку и расплылся в улыбке.

– Вот это да! – только и выговорил он, восторгаясь.

Афра предстала перед ними в белой короткой юбке под белый кожаный ремень и в белоснежной блузке.

– Боже мой, какая женщина! – протянул Афиноген.

– Не пускай слюни, – ревниво заметил Камрин.

– Да уж, не зря тебя называют Безумным ангелом…

– Ну, как я выгляжу? – поспешно спросила Афра, чтобы прервать намечающуюся перепалку мужчин. – Правда, юбка коротковатая, но в брюках мне уже ходить осточертело.

«В брюках любила ходить Ангела», – подумал Камрин.

– Хороша Маша, да жаль – не наша, – пробормотал Афиноген.

– Болтуны! – засмеялась Афра. – Пошли, найдем капитана.

Камрин посмотрел на часы:

– Рано пока, Бэн же сказал, что у нас часов пять есть. Давайте посидим еще.

Афиноген вдруг, словно решился на что-то, хлопнул себя ладонями по коленкам и встал.

– Вы, ребята, сидите, а вот я пойду… – И усмехнулся: – Ха, ребята, а ведь вы мне в пра-пра-деды и пра-пра-бабки годитесь…. Ладно, не важно: прощайте!

Камрин удивленно уставился на друга:

– Куда ты собрался, я не понял?

– Нам пора прощаться, Камрин, – твердо произнес Афиноген.

– Как, разве ты с нами не едешь?!

– Нет, друг, теперь ты уже не один, и я буду вам только мешать. Я поеду в Грецию, к матери, она у меня одна там осталась. Поеду окружными путями – на российской территории мне не следует долго болтаться, я же, все-таки, в розыске.

Камрин вздохнул и развел руками:

– Афиноген, мы будем жить на Аляске… – Он объяснил, где. – Там до сих пор глушь, а в России у меня появилось слишком много знакомых. Если вдруг надумаешь приехать, я буду очень рад – я горжусь дружбой с тобой и я тебе очень благодарен за помощь. Но если когда-нибудь появишься, а нас не найдешь – ну, кто его знает, что случится? – то рядом с пещерой, о которой я тебе рассказывал, есть большой валун – под ним я оставлю для тебя письмо, куда мы отправились. Когда будешь читать, вспоминай о нашей дружбе. Если найдешь себе в Греции красивую гречанку и нарожаешь детей и внуков, будешь рассказывать им о нас. Прощай, друг, иди с миром. Бог-Отец да пребудет с тобой!