Мама на выданье - Джеральд Даррелл

Около двух часов сидел я на лестничной площадке, слушая, как Ментон спорит со своими жертвами под сотрясающие дом раскаты грома, от которых я чувствовал себя так, будто превратился в игральную кость в пластмассовом стакане. Один раз тихонько спустился на веранду и налил себе виски, после чего вернулся наверх, продолжая слушать.

— Хорошо! Хорошо! — прокричал он наконец.— Десять минут так десять — на вынесение приговора. А я за это время выпью и обдумаю свой приговор.

Я отступил назад, а он быстро вышел из комнаты внизу, закрыл двери и выбежал по коридору на веранду. Присоединиться к нему, сославшись на бессонницу? Не стоит, сказал я себе, услышав, как он наливает виски и принимается ходить взад-вперед, что-то бормоча.

Гроза как будто удалилась, только дождь дробно стучал по стенам дома да изредка поблескивали золотистые молнии. Внезапно Джеймс Ментон вновь появился в коридоре, сжимая в руке неразлучный стакан. Ворвался в комнату, встреченный ярким светом, и захлопнул двойную дверь.

— Ну, джентльмены, если можно вас так называть, вы обдумали свое решение?

Я шагнул вперед, чтобы лучше слышать, в ту же минуту сидевшая в засаде гроза обрушила на дом удар грома, превосходящий силой все предыдущие. Когда он стих, я услышал голос Ментона:

— Так вот каков ваш приговор? Ладно, я скажу, что думаю о вас, кровавая шайка. Вы получили то, что заслужили. У вас мозги — как у малолетних недоумков. Вас непременно следовало убить, и я рад, черт возьми, что мне поручили вас вздернуть. Я горжусь, слышите, горжусь, что освободил мир от такого отребья...

Новый раскат грома заглушил его тираду.

— Не восстанавливай их против себя, болван,— услышал я собственный голос. Как будто его воображаемые присяжные существовали во плоти...

Гром не унимался, и голоса Ментона больше не было слышно. Потом до моего слуха донесся храп, я решил, что виски сделало свое дело и Джеймс уснул за столом, и сам улегся на гамак. Должен, однако, признаться, что спалось мне плохо.

Проснувшись утром, я тотчас прошел в спальню Джеймса. Его гамак висел наподобие огромного белого стручка, лишенного семян. Тогда я спустился в темный коридор и постучал в двойные двери:

— Джеймс! Это я, Джерри. Можно войти?

Никакого ответа. Я потрогал ручку, дверь была заперта. Нажал на нее плечом — кажется, не слишком крепкая... Отступив на шаг, ударил каблуком по замочной скважине. Со второго удара дверь распахнулась, и меня ослепил свет включенной люстры. Я вошел, осмотрелся. В огромном зеркале в дальнем конце помещения увидел отражение полированной столешницы с карточками, кресла по бокам стола. А на месте тринадцатого кресла — висящее на привязанной к потолочной балке веревке тело Джеймса Ментона. Жуткая картина... Его кресло лежало на боку подле стола. Видимо, он поставил его (или кто-то другой поставил?) на стол, укрепил наверху веревку, надел петлю на шею и выбил пинком кресло у себя из-под ног (или кто-то другой выбил?). Было видно, что он мертв; тем не менее я считал своим долгом снять его, сходил на кухню и нашел там острый нож.

Поднатужившись, я поднял на стол тяжелое кресло. Вблизи покойник выглядел еще менее привлекательно, не говоря уже об отвратительном запахе испражнений. На бороде и усах запеклась вытекшая из носа кровь. Пришлось приподнять его, чтобы перерезать веревку, и в лицо мне пахнуло таким перегаром, что меня чуть не стошнило. При этом кресло подо мной скользнуло по гладкой столешнице, точно камень по льду, и я шлепнулся на пол в обнимку с мертвым телом. На беду, я очутился сверху, от моего веса из Джеймса вышла с противным бульканьем еще порция кала; к тому же петля вокруг шеи ослабла и изо рта покойника вырвалось зловонное дыхание. Я вскочил на ноги и выбежал на кухню, где меня вывернуло наизнанку.

Поразмыслив, я решил, что лучше всего позвонить доктору Ларкину. Он почти сразу взял трубку, хотя еще только-только рассвело.

— Си, докторио Ларкин. Куэн хабла?

— Это я, Джерри.

— Что там натворил Джеймс?

— Вчера вечером у него были жуткие галлюцинации, и утром я обнаружил его повешенным.

— В том смысле, что он повесился сам? — настороженно спросил Ларкин.

— Э... да, полагаю, что сам. Я снял его. Он мертв. Узел помещался под правым ухом, так что он скорее задохнулся, чем сломал позвонки.

— Узел не на месте?.. А еще называл себя опытным палачом.

— Так ведь он был совсем пьян, к тому же левша,— объяснил я, сам продолжая себя спрашивать, кто мог сделать так, что Ментона постигла самая мучительная смерть.

— Послушай,— сказал Ларкин,— живо убирайся оттуда. Собери вещи и возвращайся на «Долорес». Я слышал, пароход отчаливает через час. Не дожидайся, чтобы тебя арестовали.

— Арестовали — за что, помилуй Бог?

— В Парагвае для ареста гринго всегда найдется повод. Тебе хочется до конца года торчать в тюрьме, пока кучка местных законников будет разбираться с тобой?

— Нет,— твердо ответил я.

— Ну так делай, как я сказал,— собери вещи и дуй на пароход. Я сейчас приду и доложу в полицию, что сам вынул его из петли. Олл райт?

— Олл райт,— отозвался я.

— Да, послушай, Даррелл, случаем там не осталось виски?

— Две бутылки чудом уцелели.

— Оставь их на столе на веранде, если можно.

— Твой гонорар? — поинтересовался я.

— Нет, это для начальника полиции. Прощай.— Он бросил трубку.

Я живо собрал свой нехитрый скарб, сбежал по лестнице и с удивлением увидел ожидающего внизу улыбающегося индейца.

— Капитане... пароход... гудбай,— сказал он.

Я вручил ему вещи и жестом показал, чтобы он шел вперед. Хотелось проверить еще одну вещь, которую я успел заметить мельком. Войдя снова в большую комнату, где лежало на полу опухшее, обезображенное тело бедняги Джеймса Ментона, я поглядел на стол и с легким содроганием увидел, что не ошибался. Все двенадцать кресел были повернуты так, будто сидевшие в них люди хотели лучше видеть. Видеть что? Казнь?..

Глава 7.

Платья мисс Бут- Уичерли

О платьях мисс Бут-Уичерли и о смятении, которое они вызвали в умах самых разных представителей рода человеческого, от селян Сан-Себастьяна до членов ордена сестер-благотворительниц и крупье в казино Монте-Карло, мне стало известно только потому, что я был знаком с мисс Бут-Уичерли.

Когда я каждый год отправляюсь на юг Франции, чтобы в моем маленьком доме там предаться творчеству, непременно делаю крюк и останавливаюсь на несколько дней в Монте-Карло у моих друзей Жана и Мелани Шульц. Жан — ушедший на покой швейцарский банкир, человек состоятельный, обладатель бандитских усов и жуликоватых голубых глаз; Мелани — прелестная молодая американка, одна из тех стройных особ, чьи длинные темные волосы и чеканный профиль заставляют молодых мужчин таращиться с открытым ртом. Я очень привязался к ним и только поэтому с крайней неохотой согласился, когда они однажды вечером предложили мне составить им компанию в казино.