Обычные люди - Диана Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи, кто ему сказал, что он умеет петь? – проговорила женщина, сидевшая рядом с Мелиссой.
Да, он был не Ледженд и даже не Робби, и, когда он закончил, облегчение в зале казалось почти осязаемым; те, кто пытался исподволь отключиться, зажав уши изнутри, теперь снова могли расслабиться, откинуться на спинки стульев и смотреть показ мод; мелькающие туда-сюда оборки и ткани и шествие безухих дам в тюрбанах.
* * *
После представления Майкл повел Риа вырезать польские узоры из бумаги, дегустировать фуфу, разрисовывать ладони хной и поедать мармелад «Харибо», а негодующая Мелисса отправилась домой вместе с Блейком. Позже он рассказал ей об этой чудовищной поездке домой, включая подземного исполнителя «Hercules» и остановку поезда в туннеле, но она держалась с ним очень холодно. Неужели Дездемона мертва, вместе со всеми своими отпрысками?
Все так и продолжалось. Они отдалялись друг от друга. Ее тело забыло его руки. Теперь они стали партнерами в самом нудном смысле слова, и сложность состояла в том, что они не могли обсудить это со своими лучшими друзьями, потому что до сих пор лучшими друзьями друг друга были они сами. Взамен Мелисса как-то вечером позвонила своей подруге Хейзел.
– Мне надо купить шмоток, – сообщила она.
– Мне тоже!
– Ну, тебе вечно надо.
Хейзел всегда отлично одевалась. Вероятно, даже сейчас, в этот унылый воскресный вечер, она сидела в своем дизайнерском плетеном кресле-качалке, облаченная в платье и изящные туфельки.
– Жизнь это тряпочки, – ответила Хейзел.
– Верю, верю. Шопинг-терапия. Безотказное средство.
– Что у тебя стряслось?
– Ничего.
– Да ладно.
– В общем, когда у тебя будет время?
– Например, в субботу. Как тебе?
– Давай.
– Давай.
И они условились встретиться в «Топшопе».
7
Дездемона
– Иногда я не понимаю женщин, – сказал Майкл Дэмиэну.
– Я тоже, – ответил Дэмиэн.
– Вот вчера, например, я хотел ее обнять – и знаешь, что она сказала?
– Что?
– Сказала: ты просто хочешь, чтобы я тебя обслуживала.
– Обслуживала?
– Как на бензоколонке. Она – заправка, я – бак машины. Я ей ответил, что я не бак.
– А она что?
– Нет, говорит, ты – бак. Все мужчины – баки. Вы используете женщин как топливо. Ты приходишь домой и рассчитываешь, что я буду лежать и поджидать тебя в сексуальном белье.
– А ты что?
– Сказал, что это неправда. Что я просто проявил любовь и симпатию, помнишь такие вещи? А она: ну да, ты хочешь, чтобы тебя всю жизнь страстно любили, да? А я: ну да, хочу, что в этом плохого?
– А она что?
– Сказала, мне надо трезво смотреть на вещи, что теперь все по-другому и жизнь не может идти вот так. Чувак, я вообще не понимаю, что с ней случилось. Она как будто превращается в другого человека.
– Может, это послеродовая депрессия. У Стефани была после рождения Саммер. Они от нее просто безумные становятся. Тебе надо смириться, вести себя кротко.
– Кротко.
– Ну да.
– Не хочу я быть кротким.
– Знаю. Но другого пути нет.
– Боже.
– И чем у вас все это кончилось?
– Она легла в постель. А потом я тоже лег в постель.
– В ту же постель?
– Нет. Я спал на диване.
После столь серьезного признания наступило мрачное молчание.
Был вечер пятницы, они выпивали после работы в брикстонском «Сате-баре». Вообще-то сначала они встретились на станции и пошли оттуда к крытому рынку в поисках бара, но друзей встревожило, что там нет чернокожих: их нигде не было видно, как будто всех их прогнали в темные мышиные норы на стыках зданий с улицей, – так что Майкл сказал: чувак, пошли в «Сате». Здесь они и сидели теперь, в ярко-розовом сиянии, в гламурном конце Колдхарбор-лейн, напротив – KFC, за углом – кинотеатр «Рици»; этот бар служил традиционным местом встреч для тех, кто отправлялся танцевать в «План Б». Это было одно из немногих мест в Брикстоне, которому удалось устоять под обезличивающим напором джентрификации. Собирались женщины в блескучих топах, кокетливых жакетах и шелковых платьях, с длинными гладкими волосами, нарощенными на их лживые головы, и с ошеломляющими ногтями. Такое место требовало усилий и от парней: хорошая стрижка, лучшие джинсы, по возможности подкачанные мышцы. Дэмиэн в своем скверном костюме ощущал себя жалким провинциалом. Майкл тоже пришел в костюме, но тот лучше сидел и пошит был получше, из гладкой темно-синей ткани, к тому же Майкл надел строгий пиджак, а к нему джинсы с модным ремнем, причем пузо у него не висело, как у Дэмиэна. Когда-то давно они обсуждали костюмы и свое к ним отношение. Для Дэмиэна, казалось, эта задача непосильна: пиджак всегда был ему слишком широк в плечах, а брюки – слишком тесны, и где бы он ни покупал костюм, тот всегда выглядел так, словно приобретен в Blue Inc на Оксфорд-стрит. И хотя Майкл утверждал, что и ему непросто, на самом деле у него не было таких проблем. Он одевался в деловом стиле – так, как одеваются деловые люди. Он двигался уверенной походкой. Как будто это не требовало от него никаких усилий – как и многое другое.
Чтобы поправить свое пошатнувшееся душевное здоровье (так видела ситуацию Стефани), Дэмиэн стремился проводить больше времени в Лондоне – для воссоединения с самим собой. Именно он предложил встретиться сегодня вечером. И как же приятно было пройтись по Брикстон-роуд среди вечерней сутолоки и сидеть здесь, в уютных кожаных креслах рядом с барной стойкой, вместе с близким другом, с мисочкой орехов и голосом Роя Айерса, звучащим из динамиков. Дэмиэн снова начинал томиться по прежней жизни, и опасность крылась в том, что сейчас, рядом с Майклом, эта жизнь уже не представлялась настолько недостижимой, как в Доркинге. Можно снять где-нибудь квартирку-студию, думал Дэмиэн, совсем не обязательно шикарную, просто крышу над головой, навещать Стефани и детей по выходным, дописать роман, уж в Лондоне он его наверняка допишет, а может, даже и заключит договор с издательством. От этой мысли Дэмиэна бросало в пот – как и от нехорошего удовольствия, с которым он слушал откровения Майкла.