Один на один с металлом - Сергей Петрович Кольцов

сожгли вместе с жителями. И он, воевавший с лета сорок первого года, подался, как говорится, куда глаза глядят.

«Идиоты, – снова злорадно подумал он о русских контрразведчиках. – Те две мои встречи с Сидоровым вы тоже прохлопали… И когда я на своей моторке рыбу на посты наблюдения ПВО возил, на тот самый… А американцы молодцы, тут ничего не скажешь…»

Когда он той октябрьской ночью на веслах подошел к берегу, тихо поднялся по скале, прирезал двух салаг-матросов, камнем разбил стекла экранов РЛС. Потом так же незаметно выгреб на своем «тузике», а через несколько кабельтовых завел свой работающий как часы навесной мотор. Утром он уже был во Владивостоке, куда за два дня до этого зашел под чилийским флагом сухогруз. В зашифрованной радиограмме, которую он принял по обычному любительскому радиоприемнику с большим деревянным корпусом, ему были даны подробные инструкции. Тщательно проверившись, есть ли наружка, он, Алексей Соколов по легенде, или на самом деле Геннадий Батенко встретился с машинистом чилийского судна. Этот человек был одного возраста с Геннадием, одного роста, имел такое же слегка вытянутое лицо. Но на этом внешнее сходство заканчивалось. У моряка была аккуратная шкиперская бородка и очень коротко подстриженные волосы.

Вспомнив об этом, Генри пьяно ухмыльнулся. Американцы и это хорошо знали. Как и то, что инструкторы из абвера учили его до полной неузнаваемости изменять внешность. Этот агент помог тогда ему, Геннадию, как говорили у них при подготовке, «навести марафет». Через час на его лице была небольшая, аккуратная борода. Выглядела она естественно. Каждый волосок был подогнан к натуральной двухдневной щетине. Над правой бровью появился сделанный с помощью гримерного клея небольшой шрам.

– Такие приметы, как шрамы и родинки, всегда замечают таможенники и пограничники, – сказал гримировавший его человек. – Тем более этот шрам хорошо виден на моей, а теперь на вашей фотографии в паспорте, – улыбнувшись, пояснил он. – Теперь займемся вашей стрижкой.

А еще через три часа Геннадий Батенко, предъявив паспорт чилийского моряка Пабло Шефера, поднялся на борт судна, которое через пять часов снялось с якоря и вышло из порта.

Но уже через три недели, находясь на американской военной базе на Окинаве, Гена понял, что эти его вытащили, как говорят, вовсе не за красивые глазки. Ежедневные опросы, весьма напоминающие допросы, письменные отчеты. Звездно-полосатых интересовало абсолютно все – рыболовецкий флот на Дальнем Востоке, куда они сдавали на переработку рыбу… Ну, и, естественно, все, что он узнал о системе ПВО Тихоокеанского флота…

Генри залпом выпил еще одну стопку, уже не чувствуя вкуса и не закусывая. На этот раз в памяти всплыло жаркое и пыльное лето сорок второго года. Все тогда произошло буднично и вовсе не героически. Их минометная батарея шла маршем, растянувшись на пыльной проселочной дороге. «Самовары» везли на телегах, а минометные расчеты шли пешком. Настроение у всех было подавленным – они уже знали, что немецкие механизированные клинья прорвали фронт и им грозит окружение. Позавчера, когда еще была связь со штабом полка, были еще живы командир батареи и их взводный, они получили приказ сниматься с позиций и отступать. Из опустевшего хутора вышла колонна автомобилей, и они потянулись следом. Вперед ушла рота связи, штаб полка с охранявшим его разведвзводом. Командир их стрелкового полка был тяжело ранен, когда находился на передовой на КП батальона, и сейчас его обязанности исполнял рыжий худой майор, начальник штаба полка. Их батарея – пять подвод с пятью уцелевшими минометами и батарейным имуществом, которое их старшина упорно не хотел выбрасывать. Шинели, даже два неучтенных комсоставских белых полушубка, чего только не было у их прижимистого старшины Войтенко. Даже настоящий тульский самовар лежал в ящике на телеге. Впрочем, настоящий старшина, как истинный хозяйственник, и должен быть таким – скуповатым и хитроватым. Вот только боеприпасов у них почти не было. Где были полковые тылы – неизвестно, подвоза не было уже три дня, и на одной из телег был всего один лоток с минами. У прибившегося к их батарее расчета сорокапятки, всех, кто остался от полковой противотанковой батареи, снарядов вовсе не было. Тогда они позавидовали тем, кто вырвался вперед на полуторках, думая, что им удастся уйти из кольца, сжимаемого немецкими танками и бронетранспортерами «Ганомаг».

«Воздух!» – этот дикий, полный ужаса крик он будет вспоминать до конца своей жизни.

Генри налил полный стакан виски и резко, залпом выпил. Поискал глазами на столе закуску, взял горсть жареных орешков, затем, подумав, бросил обратно и, отломив кусок пиццы, шумно понюхал его, втягивая запах запеченного сыра и помидоров. Бросив кусок на стол, потянулся за сигаретами.

– Что с тобой сегодня? – удивленно спросил Фрэнк, итальянец с восточного побережья, его хороший приятель.

В ответ он лишь махнул рукой, выпуская струю дыма вниз – отстань, мол, не до тебя. Курил он вообще-то очень редко. Фрэнки обиженно отвернулся.

То звено «Юнкерсов», прикрываемое «Мессершмиттами», было еще не по их душу. Немецкие летчики увлеклись более важной целью, вполне справедливо рассудив, что автомобильную колонну надо уничтожить в первую очередь. И вскоре там, впереди, послышалось истошное завывание пикирующих бомберов, за которое фронтовики называли «Юнкерс» «певцом», а потом грохот взрывающихся бомб, стук автоматических пушек и очереди авиационных пулеметов. Из глубокой балки, куда они быстро загнали упряжки, он наблюдал, как пара тихоходных «И-16» смело вышла навстречу немецким самолетам, пытаясь прорваться к бомбардировщикам. Увы, эта отчаянная атака и не могла быть удачной. Уж слишком превосходил «Ме-108» в скорости «ишачка». Тот был хорош во время войны в Испании…

Советские летчики, решившиеся на самоубийственную атаку, хорошо знали свое дело. Генри, а тогда еще Гена, из своего оврага видел, как «мессеры» перехватили «ишачков», не дав им прорваться к звену «Юнкерсов». Он не понял, как советский истребитель смог зайти в хвост «мессеру», в то время как другой «ишачок», оставляя дымный след, уже несся к земле. Летчик не пытался выпрыгнуть с парашютом, видимо, он был тяжело ранен или убит. Фюзеляж «Мессершмитта», к которому тянулись огненные трассы, вдруг охватило пламя, и сам он, объятый дымом, потянулся на запад. Но советский истребитель уже рвали на части очереди автоматической пушки другого «Мессершмитта». Гена видел, как у советского летчика раскрылся парашют, но остаться в живых ему было не суждено. Трассы из-под крыльев «мессера» разорвали маленькую фигурку под белым куполом. А потом, не трогая их, прятавшихся в балке, на запад пролетели три «Юнкерса» и «Мессершмитт».

– Царствие небесное этим мужикам! – старшина, сорвав пилотку, истово перекрестился. – Если бы не они, «мессеры» по нам весь свой боезапас отработали бы.