Стая бешеных - Фридрих Незнанский

Она честно посмотрела Гордееву в глаза. В ее взгляде была такая детская наивность, непосредственность, что невозможно было осудить эту девушку за то, что она убила человека.

– Я даже не поняла, что убила его. Конечно, испугалась, когда увидела, что мой каблук торчит у него из глаза. Он повалился с лестницы, пополз на улицу, мычит, ну, все такое… Я за ним. Тут мне не то чтобы жалко его стало, но как-то надо было ему помощь оказать, он уже все-таки не убийца, а потерпевший. А я, когда его нагнала, поняла, что он, хоть и шевелится, но уже не живой. Меня стало тошнить. А тут еще старуха какая-то из окна, или не старуха, а просто женщина какая-то – не помню, у меня все смешалось в памяти, – стала голосить. Потом милиция приехала.

Ирина опять остановилась в горестной задумчивости. Гордеев позволил себе прервать ее молчание.

– А где оставался нож?

– Нож? Не помню. В лифте, наверное. – Она силилась вспомнить, но никак не могла. Перед ее взором все еще стояло изуродованное болью и смертью лицо обидчика. -…В руке у него. Да, он в этот нож вцепился и не выпускал, вот почему я его и приложила. Я еще подумала, когда он из лифта выпал, сейчас убегу. А он поднимается с ножом – не спастись. Да, точно, он, даже когда умирал, нож не выпустил.

– То есть когда приехали оперативники, нож был у него в руке?

– Ну да, а куда же ему деться? Или в руке или рядом с трупом. Я к нему не подходила – мне было как-то не по себе. Ты, надеюсь, понимаешь? Мне на него живого удовольствия никакого не было глядеть, а уж на мертвого, да когда сама же и убила…

– А как тебе удалось убить его каблуком?

– Я и сама на себя удивляюсь. Это же с какой злобой надо было бить, чтобы череп расколоть? Видимо, я ему за все свои беды вдарила.

Гордеев посетовал внутренне на свое недостаточное знание анатомии. «Надо подробнее изучить акт судмедэкспертизы и посоветоваться с кем-нибудь из врачей», – записал он в памяти.

– Ему действительно удалось пробить твой чемодан?

– Да, да, – оживленно закивала Ирина, – чемодан хороший, кожаный, его просто так не продырявишь. А он сделал столько дырок в нем… Да ты можешь посмотреть.

– Что же, – подытожил Гордеев, – все не так уж плохо. Ты действовала в пределах необходимой обороны. Статья тридцать восьмая УК. Это нынче не является преступлением. Тебе угрожали ножом – улика налицо, тебя пытались убить, даже нанесли удары, ранив не тебя, правда, а…

– Чемодан, – обрадовалась как ребенок Ирина этой наивной шутке.

– Да. Так что, я думаю, через два-три дня ты окажешься на свободе.

– А скорее нельзя? – помрачнела Ирина.

– Нет, скорее не получится. Это зависит не от меня. Ты пойми…

– Я понимаю. Я просто домой хочу.

Глаза Ирины наполнились слезами, нос раскраснелся, она обхватила голову руками и прижалась к Гордееву, горько плача.

– Ну, погоди, успокойся. Еще только один вопрос, – гладил ее по голове защитник. – Просто такой человеческий вопрос – как ты могла?

Ирина вдруг отшатнулась и серьезно сказала, словно это и было главным оправданием для нее:

– Довели!

Глава 28. ЕЩЕ ОДНО ИСПЫТАНИЕ.

Три дня прошло в полном безделье. Сынок смотрел телевизор, пил, загорал, спал от души, привык постепенно к заграничной еде. Даже разок от скуки позвонил… в «Скорую помощь», потрепался с телефонисткой.

Шок от страшной находки прошел. Да, теперь Сынок знал кое-какие тайны братства, но, честно сказать, разве он не догадывался об этом раньше?

«Крутая команда, – думал Сынок, – это то, что мне нужно. Я попал по адресу. Если они так запросто крошат людей, то какие же бабки крутятся у них? Не может быть, чтобы они зарабатывали на одних бомжах, лохотронщиках, цыганах и прочей муре. Нет, Константин Константинович пургу гонит – с улицы много не нагребешь. Да и потом – расходы какие! Чем больше народа, тем меньше кислорода. А тут тысячи людей должны крутиться. Тут только за одним порядком следить – упаришься. Нет, эти ребятки открыли где-то золотую жилу, а вся бомжатина только для прикрытия. С другой стороны, эта жила должна же быть как-то с бомжами связана. Если они хоть что-то кумекают, то не станут рисковать миллионами ради копеек».

Загадки так и не разрешались. Одно Сынок теперь знал наверное: он перешагнул ступеньку и теперь к этой самой золотой жиле куда ближе.

К вечеру третьего дня безделья, когда Сынок уснул на горячем солнышке, заглянул через забор сосед. Это был худосочный очкарик лет двадцати, Сынок видел, как он, словно сомнамбула, бродил по своему участку, чуть не натыкаясь на предметы.

«Ботаник, – решил про себя Сынок, – ученый, видать, сильно».

– Здравствуйте, давайте познакомимся, – сказал сосед без всяких подходов. – Меня зовут Чип.

– А где Дейл? – неумело схохмил Сынок.

Сосед шутку не понял, более того, тревожно оглянулся по сторонам и сказал:

– Не знаю. Вы его ждете?

– Та-ак, – вздохнул Сынок, поднимаясь, – ты, стало быть, в танке.

– Нет, вы меня с кем-то спутали, – снова не воспринял образности речи Сынка сосед.

– Извини, я так, пошутил. Давай знакомиться. Меня Сынок зовут.

– Очень приятно. Я вот по какому поводу к вам. Вы, наверное, скучаете один. А у нас по вечерам собирается милая компания. Почему бы вам?.. Вы извините, может быть, у вас другие планы, но если вдруг вам захотелось немного посидеть среди милых людей, то милости просим в девять вечера в девятый коттедж.

– Спасибо, конечно, только я не очень компанейский.

– Это ничего, мы там очень тихо…

Как только сосед скрылся, Сынок бросился в ванну скрести свою трехдневной небритости рожу, мыться, наглаживать брюки. Утюга не было, но для Сынка это не было неразрешимой проблемой. Он сбрызнул штаны, сложил их аккуратно по стрелкам и засунул под матрас. Конечно, какое-то время пришлось самому поработать утюгом, зато стрелки были остры и изящны.

К назначенному времени он уже маялся часа два, одетый, как в хороший ресторан, чистый до отвращения, выбритый и надушенный каким-то импортным одеколоном, который нашел на туалетном столике.

Действительно, Сынок никогда не был душой компании. Тусовщиком его не назовешь. Но, может быть потому, что после ампутации никто никогда его на вечеринки не звал. Слишком уж стремительно менялась его жизнь – не до тусовок было. А кому же не хочется просто посидеть в компании, поболтать о том о сем, слегка выпить…

Но Сынка еще распирало любопытство. Что за люди живут в этом поселке? Что за элита тут собралась, чем занимаются, что знают, откуда они здесь?..

К девяти часам он уже стоял возле коттеджа, волнуясь, как пацан, и все не решаясь позвонить.

Дверь открыла, Сынок чуть не отшатнулся, секретарша Людочка. Теперь она посмотрела на Сынка без ненависти и даже без снисходительности. Только вскинула удивленно брови.

– Не узнала, богатым будешь. Ну, заходи, – улыбнулась она.

– Мне тут Чип… Я сначала не хотел, а потом подумал… – начал лепетать Сынок, но Людочка его слушать не стала, повернулась и ушла в комнату.

Сынок косолапо двинулся следом и попал в небольшой кружок действительно милых людей, никто не был пьян, никто не шумел, все улыбались приветливо.

Сынок пожал всем протянутые руки. Узнал, что в компании есть кроме Чипа и Людочки Каэс, Зиг, Амос, Мата и Дон.

Было странно, что эти вполне интеллигентные с виду люди представлялись такими птичьими именами. Их, впрочем, это совсем не смущало.

Пили сухое вино. Сынок терпеть не мог этого кисляка, но крепился. Разговоры были самые отвлеченные – о политике, о кино, музыке, светские сплетни, почерпнутые из журналов и газет.

Сынок в разговоре участия не принимал. Политик из него был никудышный, кино он смотрел по телевизору, но никогда не досматривал до конца, а музыкальные познания ограничивались Пугачевой и Розенбаумом. Пестрых журналов не читал, да и вообще не помнил, когда читал что-нибудь, кроме названия магазинов.

Каэс начал рассказывать какую-то увлекательную историю о клакерах. Так, оказывается, называли театральных жучков, которые обсели все самые видные московские театры. Помимо того, что они спекулируют билетами, они еще дерут плату с артистов. Если артист отказывается платить, клакеры устраивают ему театральный провал. Засвистывают спектакль, устраивают скандал, а если артист щедро платит хотя бы теми же билетами, то клакеры устраивают ему овацию с криками «браво!», «бис!», «гений!».

«Каэс, каэс… – соображал Сынок. – Что такое это „каэс“? Чего-то с театром, наверное, связано».

Зиг начал усыпляющий рассказ о смутном понятии – психология. Сыпал такими терминами, что у Сынка ум за разум заходил – всякие «либидо», «супер эго», «подсознание»…

«А этот доктор психических наук! – догадался Сынок. – Или сам в психушке бывал».

Оказалось, что Амос неплохо разбирается в хирургии, Дон рассказывал о разных экзотических способах умерщвления человека: от банального отравления до воздействия микроволнами.