Осознание. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов

лишь тем, что лихорадочно изменял свою силу, пытаясь подделать её под силу Указов над горожанами.

Есть!

Три Указа поддались.

Через миг я рассёк ставшие моими печати, а ещё через миг эти трое горожан вдруг рухнули, пробитые в десятках мест острыми жалами.

Что за…

И тут же двух других, оставшихся без поддержки, захлестнула волна огня, стёршая их печати без следа вместе с их жизнями.

Как так?

Десяток Предводителей из Кулаков, не задаваясь моим вопросами, с яростными воплями рванули дальше вдоль улицы, торопясь прийти на помощь другим нашим союзникам и не обращая внимания на залитые пламенем останки пятерых горожан и меня, замершего посреди разрушенной улицы.

Глава 6

Седой, всё так же не опустившийся на землю, потёр переносицу и устало спросил:

— Ну а как ты хотел?

— Я хотел спасти их, разве не понятно?

— Семерых спасённых тебе мало?

— Мало.

— Радуйся, что твой талант позволяет тебе с такой скоростью обходить разницу в силе. Но одним талантом эту разницу не обойти никогда. Возвышение — вот что важно, Возвышение — вот к чему стремится любой идущий. Что богатство, что талант, что происхождение, если всё это не подкреплено личной силой и Возвышением?

— Мы сейчас говорим не об этом.

— Разговор — это всегда двое, самое малое, и разговор это когда выслушивают, что говорит собеседник. И я сейчас как раз говорю об этом. Радуйся, что ты Предводителем можешь справиться с Указами Властелина.

Я признал очевидное:

— С ними не выходит, справился я, скорее всего, с Указами его ученика.

— Тогда радуйся, что пока ты творил свои безумства, я был далеко.

— Не понял.

— Безмозглый? Если бы я был рядом, то не позволил бы тебе спасти ни одного.

Я стиснул зубы, с нажимом процедил:

— И тогда бы все договорённости с тобой осыпались пеплом, Седой, — вернул ему его слова. — Договор — это всегда двое, самое малое.

Но в этот раз Седой даже не подумал испугаться моей угрозы:

— Лучше так, чем всем вокруг сообщить, что у нас тут необычный талант, который может раскидывать и стирать Указы сразу десятками.

— Лучше молча глядеть, как гибнут, посылаемые на смерть Указами? Что-то имперцы даже более безжалостны, чем сектанты.

— Тебе, малец, выросшему в безопасности уединения на задворках одного из великих кланов, откуда знать такое? Тебе откуда знать? Что ты, вообще, знаешь о жизни? Смерть одного алхимика заставила тебя пылать жаждой мести. Разборки одной из безликих и безымянных фракций в глуши Империи — гореть ненавистью. Тут впору говорить не о Преградах, а о том, что правда мира сожжёт тебя дотла, малец. Ты либо сдохнешь, пытаясь восстановить справедливость, как её сам видишь, либо выгоришь дотла и умрёшь, потеряв волю к жизни.

— Смешно, — процедил я снова сквозь зубы, не став, правда, вдаваться в подробности того, что именно меня рассмешило в его словах. — Но пусть так. По-твоему, я просто должен закрыть глаза?

— Зачем? Как по мне, если бы этого восстания союзов против Ян не случилось бы, то стоило его отыскать в одном из сотен других, чтобы окунуть тебя в него и заставить повзрослеть и очерстветь сердцем. Орзуф, не все беды мира нужно принимать так близко. Мир велик, в нём много горя и страданий.

— Так разве Орден не считает себя праведным? Разве он не должен бороться против таких вещей?

— Ты путаешь праведность с безумием. Когда-то у наших старших действительно были планы перекроить всю империю, шаг за шагом искореняя в ней несправедливость и горе. Не просто искоренить, а шаг за шагом, ты слышишь, Орзуф?

— Я и пытался сегодня сделать этот первый шаг.

— Великоват он у тебя, — хмыкнул Седой и тут же задал вопрос. — У тебя есть личная сила, способная заставить весь город склониться перед тобой в поклоне?

Хотелось сказать многое, хотелось сказать, что дай мне время, я заставлю это сделать и весь город, но суть вопроса Седого была не в этом, и я не стал юлить:

— Нет, такой силы у меня нет.

— А у фракции, что стоит за твоей спиной?

— У меня нет за спиной такой силы, забыл? — с желчью отмерил яда, правда, сознавая, что говорю и вовремя поправив детали. — Я же не в ладах с тем, кто выкинул меня сюда со своих задворок.

— Так чего ты хочешь? — изумился Седой. — У меня тоже нет за спиной такой силы, Орден пал в попытке исправить империю, потерял старших и наследника Ралера, был распущен императором, наши земли опечатаны, а сами мы — изгнаны в Шестой пояс искупать свою вину. Шаг за шагом, Орзуф. Сначала нужно восстановить величие Ордена Небесного Меча, а уж затем замахиваться на несправедливость в чужих землях.

— А до этого закрывать глаза?

— А до этого помнить, что есть Орден и есть чужие фракции, земли и люди. Ты заметил, чтобы рядом с тобой бегал хоть один из мастеров Указов союзов? От Сестёр или Кулаков?

Я изумился:

— А они здесь?

Заворочал головой, пытаясь заметить среди суетящихся вокруг идущих тех, над кем нет печатей Указов, либо они странные, без символов. Но не успел ничего толком высмотреть, как ядовитое замечание Седого остановило меня:

— Разумеется, нет. Хотя это их земли, их люди и их город, они сидят под надёжной охраной и в надёжном месте, потому что иначе Ян одним ударом бы разрушили половину силы восставших союзов.

Намёк, да что там намёк, объяснение Седого было более чем верным. Разве не так когда-то поступил Орден Морозной Гряды, не сумев сместить фракцию в прямых стычках?

Но было одно но, которое всё меняло.

— Их нет, но я ведь здесь.

— Толку⁈ — вызверился Седой. — Ты и так сделал больше, чем любой из них. Сначала нужно позаботиться о своих землях и людях, а уж затем бегать по чужим землям и причинять им добро.

— Но я не в Ордене.

— А я тебя, Орзуф, уже какую неделю уговариваю присоединиться к нему. Ты не любишь, когда людей подчиняют Указами? Отлично. В землях Ордена это всегда было запрещено. Помоги нам вернуть хотя бы часть наших земель, где снова будут использоваться наши правила и законы. У Ордена всё, что записано в клятве, это верность