Дирижабль - Кирилл Викторович Рябов

по спине. – Скоро уже все наладится. Ты помылся шампунем от вшей?

Он утвердительно всхлипнул:

– Тогда точно все наладится.

– Я хочу умереть.

Инна приблизилась к его уху, но ничего нежного и успокаивающего не шепнула, а больно цапнула за мочку острыми зубами. Фёдор дернулся. Член его обмяк.

– Еще раз скажешь такое, я сама тебя убью.

– Прости меня! За все!

– Потом об этом поговорим.

– А сейчас не простишь?

– Ты как ребенок.

– Мне очень плохо.

– Федя, если бы я была на твоем месте, а ты на моем, ты бы меня даже на порог не пустил.

– Неправда.

– Еще как правда. А я тебя спасать приехала. О чем это говорит?

– О чем?

– Что я тебя люблю. Не знаю, как это еще возможно, но это так.

– И я тебя люблю.

– Но себя больше.

– Я себя ненавижу.

– В отношении себя это почти одно и то же.

Из прихожей послышались голоса. Один был женский, молодой.

– Там что, баба? – прошептала Инна.

– Я не знаю, – ответил Фёдор.

– А ты оглох, что ли? Там баба. Этот дурак вызвал бабу.

– Но это же врач.

– Разве не мог сказать, чтобы прислали мужчину?

– Инна, ну перестань.

– Она будет тебя трогать.

– Да она просто иголку мне в руку воткнет, и все.

– Не смотри на нее.

– В смысле?

– Закрой глаза. Или смотри в сторону. На нее не смотри.

Инна не шутила. Будь она чуть более сумасшедшей, давно бы выколола ему глаза, лишь бы он никогда больше не увидел другую женщину.

– Я постараюсь.

– Не надо стараться, – прошипела она. – Просто сделай.

Впрочем, Инна мигом успокоилась, как только нарколог выглянула на кухню. Это была низкорослая, полная женщина лет пятидесяти пяти, с коротко остриженными седыми волосами; на висках они свисали острыми уголками. На ней был надет белый халат, на плече висела сумка.

– Здравствуйте, – сказала она. – Кто пациент? А, все, вижу.

Фёдор уставился в пол.

– Давайте пойдем в комнату. Вам надо лечь.

Инна успела шепнуть:

– Ладно, можешь смотреть.

6

Потом он не смог вспомнить, как уснул.

В комнате лег на диван, уставился в потолок, слушая, как нарколог шелестит упаковками лекарств. Услышал голос Инны:

– А можно его сразу же закодировать?

– Нельзя. Он же пил сегодня? А должно пройти минимум пять дней.

– Жаль.

– Можем завтра приехать и отвезти его в клинику на недельку. Там и закодируем.

– У меня срочная работа, – подал голос Фёдор.

Он думал, Инна возразит, но ошибся.

– Да, у него срочная работа.

– Ну тогда пять дней. Звоните, приеду.

Инна ничего не ответила. Или ответила, а он забыл. Последнее, что запомнил, как нарколог подошла, наклонилась и заглянула ему в глаза. У нее они были серые, как февральский лед.

– Станете как новенький, – сказала нарколог и быстро облизнула губы. Будто ящерица.

Фёдору стало страшно, и он вцепился пальцами в плед, на котором лежал. А уже в следующий момент проснулся посреди ночи, в кромешной тьме. Сердце снова пыталось сбежать. Хотелось пить. И страх не ушел. Фёдор пошарил руками по дивану. Инны рядом не было. Таращась в темноту, он позвал ее. Но голос прозвучал слабо, едва слышно. Встать Фёдор не решился. Он знал, что пола нет. И если он слезет с дивана, то провалится в бездну. Закопавшись с головой под плед, Фёдор свернулся эмбрионом и замер. А потом опять утонул во сне и всплыл посреди Дворцовой площади. Он сидел на табуретке под Александрийским столпом. Какой-то человек с длиннопалыми белыми руками стоял у него за спиной и трогал за лицо. Вокруг толпились бездушные зрители. Их лица ничего не выражали. Человек показал Фёдору опасную бритву.

– Нравится? – спросил он.

– Не надо, пожалуйста, – ответил Фёдор.

– Как это не надо, когда надо!

Но горло не перерезал. Вместо этого он стал брить Фёдору голову, начав с макушки. И бормотал:

Я ваш ангел. Я отец.

Я его жестокость знаю,

Смерть моя уже близка.

На главе моей зияют

Плеши, лысины – тоска.

И если жизнь протянется,

То скоро не останется

Ни сокола, ни волоска.

Знать смерть близка.

Знать глядь тоска.

– Отпусти меня.

– Ща, добрею только.

Но Фёдор сумел сбежать, выбравшись из сна.

Было пасмурное утро. За окном серым саваном расстилалось неуютное петербургское небо. Фёдор осторожно слез с дивана. Пол под ногами слегка пошатнулся, но не обратился бездной. Кружилась голова. Руки и ноги ослабли, будто после тяжелой, непривычной работы.

«Работы. Какой еще работы? Просрана работа, – подумал Фёдор. – Или нет?»

Он выглянул в окно. Набережная была безлюдна. Лишь на Львином мостике стоял человек в пальто, шляпе и кидал в воду куски батона. Но уток не было.

«Сумасшедший! Он или я?»

– Я ваш ангел. Я отец, – пробормотал Фёдор. – Откуда это? Я, что ли, сочинил?

«Дурацкий сон. А вдруг со смыслом?»

Утомившись от безответных вопросов, Фёдор вернулся под плед. И сразу уснул. На этот раз его унесло в рюмочную. Он сидел за столом и пил водку. Наливал себе по целому стакану из неиссякаемой бутылки, закидывал в рот, тут же опять наливал. Подошел седобородый старик и сказал:

– А, вот оно как?!

Сел напротив и положил перед собой морщинистые руки.

– Я тебя узнал, – сказал Фёдор. – Ты апостол Пётр.

– Вовсе нет, – ответил старик. – Но зовут меня и правда Пётр.

– Хочешь выпить?

– Твою водку я не буду. В ней смерть.

– Что-то не похоже. Пью, пью и не пьянею.

– Ты пьешь неправильно, поэтому и не пьянеешь.

– А как правильно?

– Представь, что это кровь.

Стало не по себе. Фёдор отодвинул стакан. Старик засмеялся.

– Ты бес?

– И вовсе не бес.

– Раз не апостол, значит, бес.

– Глупости. Ты сам-то кто?

– Пока что не понял.

– Пора бы уже. Вытечет твое время, а ты так и не узнаешь. И плохо тебе тогда будет.

– Мне и так плохо.

Старик опять засмеялся.

– Послушай, – сказал Фёдор. – Я сочинил стихотворение.

– Не надо. Не люблю стихи. В них смерть.

– Где ж ее нет?

– Например, в моей бороде. Хочешь потрогать?

Его борода зашевелилась. Фёдор вцепился в нее всей пятерней, дернул и проснулся от дикой боли внизу живота. Рука его находилась в трусах и крепко сжимала вялый член с размякшими яйцами. Мутило. Голова продолжала кружиться. Капельница и феназепам помогли слабо. Он был бы рад снова уснуть, но боялся. Осторожно встав с дивана, Фёдор доковылял дрожащими ногами до туалета. На полу лежала раскрытая толстая книжка. Поднимать и смотреть,