Тьма века сего - Фрэнк Перетти

Люциус косо взглянул на чужака, махнул мечом в сторону Небесного воинства:

– Убирайся к своим жалким трусам!

Молчаливый воин вернулся в конец зала и занял место среди других Божьих посланников позади когорты демонов.

Одиннадцать ангелов проникли в церковь, не вызывая беспокойства бесов.

Трискал и Криони вошли с Ханком и Мэри. Они и раньше часто сидели рядом с пастором и его женой, так что появление ангелов вызвало как обычно, всего лишь умеренную злобу. Здесь же находился и Гило, огромный и непримиримый, но его демоны не задирали и не осмеливались раздражать вопросами.

Один из вновь прибывших Божьих посланников, крепко сложенный полинезиец, подошел к Шимону и заклеил пластырем царапину на его лице, пока тот чинил свой порванный плащ.

– Мота, призван из Полинезии, – представился ангел,

– Шимон из Европы. Добро пожаловать в наш полк.

– Ты сможешь продолжить дежурство? – спросил Мота.

– Да, думаю смогу, – ответил Шимон, наскоро скрепляя края дыры. А где Тол?

– Его еще нет.

– Демон лихорадки пытался помешать прийти чете Колмэн, а Тол, без сомнения, отбивает атаку бесов на Дастер. Не представляю, как он это делает, оставаясь незамеченным?

– Он может! – Шимон огляделся вокруг. – А Ваала что-то не видно.

– Вполне возможно, что мы его вообще никогда не увидим.

– Да, не советовал бы я ему встречаться с Толом.

Бруммель призвал присутствующих к тишине и, стоя за кафедрой, беспокойно вглядывался в лица. В этот вечер собралось больше пятидесяти членов церкви. Предугадать результат голосования со своего наблюдательного пункта он все-таки не мог. Одни из сидящих вблизи кафедры явно были готовы помочь Ханку намылить веревку, о других можно было сказать с уверенностью, что они не собирались этого делать, но были и такие, чью позицию Альф не мог определить.

– Я хочу поблагодарить всех, кто пришел сегодня,

– проговорил Бруммель. – Нам предстоит обсудить очень неприятный вопрос и вынести по нему окончательное решение. Я надеялся, что этого не случится, но мы все заинтересованы в исполнении Божьей воли и хотим только лучшего Его народу. Поэтому давайте начнем с молитвы и предадим остаток этого вечера Его попечению и руководству.

После этого Бруммель произнес настолько смиренную молитву – умоляя Господа о милости и милосердии, в таких благолепных и печальных выражениях, что даже самые сухие глаза увлажнились.

В углу зала с кислым выражением лица стоял Гило, сожалея, что ангелу нельзя плюнуть в человека.

– Ты чувствуешь силу? – спросил Трискал Шимона.

– Откуда! – отмахнулся тот. – Да разве в этом зале кто-нибудь молится? I

Бруммель закончил молитву, несколько голосов пробубнили: «Аминь!», и он перешел к делу.

– Цель сегодняшнего собрания – открыто высказать и обсудить мнения, сложившиеся о пасторе Ханке, чтобы раз и навсегда пресечь всякое злословие и слухи, и закончить собрание всеобщим голосованием. Я надеюсь, что все вы проявите в этом деле сознательность в Господе. Желающих высказать свое мнение я прошу ограничиться тремя минутами. Я дам знать, когда время истечет, но лучше об этом не забывать.

Бруммель посмотрел на Ханка и Мэри.

– Я думаю первое слово предоставить пастору. Затем ему придется нас оставить, чтобы мы могли говорить открыто.

Когда Ханк поднимался со своего места, Мэри пожала ему руку. Он взошел на подиум, встал позади кафедры, уперевшись в нее руками. Долгое время Ханк никак не мог произнести первое слово, он внимательно всматривался в каждого из присутствующих. Внезапно пастор осознал, насколько любит этих людей, всех до одного. Он видел жесткие лица некоторых из них, но от него не ускользнули боль и те путы, с которыми жили эти люди: соблазны, последствия греха, жадности, их разочарование и противление Богу. В то же время на многих лицах он читал беспокойство за него, некоторые прихожане тихо молились о том, чтобы Бог проявил милосердие и вмешался в происходящее. Прежде чем начать говорить, все мысли, которые его мучили, Ханк обратил в мгновенную молитву к Богу.

– Я всегда считал привилегией данную мне возможность стоять здесь, за этой кафедрой, проповедовать Слово Божье и провозглашать истину.

Пастор снова бегло оглядел лица собравшихся и затем продолжил:

– И сегодня я чувствую, что не могу не исполнить Божьего поручения, над выполнением которого я трудился Я не собираюсь защищать себя или свое служение. Иисус мой Защитник и Адвокат, и я передал всю свою жизнь Его руководству и милосердию. Поэтому разрешите мне сегодня воспользоваться возможностью, пока я еще стою перед вами за кафедрой проповедника, и поделиться тем, что я получил от Господа.

Ханк открыл Библию и прочел из четвертой главы Второго Послания к Тимофею: «Итак, заклинаю тебя перед Богом и Господом нашим Иисусом Христом, Который будет судить живых и мертвых в явление Его и Царствие Его: проповедуй слово, настой вовремя и не вовремя, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием. Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим похотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху, и от истины отвратят слух и обратятся к басням. Но ты будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение свое».

Ханк закрыл книгу и глядя прямо в глаза собравшихся, твердо сказал:

– Давайте все мы будем применять Слово Божье там, где его можно применить. Сегодня вечером я обращаюсь только к себе. У меня есть призвание от Бога, и я вам сейчас зачитал, в чем оно заключается. Я знаю, некоторые из вас считают, что Ханк Буш одержим Евангелием, что это единственное, о чем он думает. Это правда. Иногда я сан удивляюсь, почему я занимаю позицию, которая доставляет мне столько неприятностей, почему я вроде плыву против течения… но для меня призвание Божье – неотъемлемая часть жизни. Как Павел говорил: «Горе мне, если не благовествую!» Я понимаю, что иногда истина Слова Божьего разделяет нас глубже, чем пропасть, и становится камнем преткновения в наших отношениях. Но это происходит только потому, что Слово неизменно, бескомпромиссно и непоколебимо. И разве существует более надежное, более прочное основание, на котором можно построить свою жизнь? Противиться Слову – значит разрушать самих себя, лишать себя радости, мира и счастья.

Я хочу быть добр к вам, поэтому я собираюсь ясно и точно объяснить, чего вы можете от меня ожидать. Я буду вас любить, что бы сегодня ни произошло. Я буду вести и направлять вас до тех пор, пока вы сами этого хотите. Я не собираюсь отказываться или отрекаться от того, чему учит Библия, и не собираюсь идти на уступки, а значит, неизбежны такие моменты, когда вы почувствуете, как мой пастырский посох достигнет вас. Не для того, чтобы осудить или ранить, но чтобы помочь вам идти в правильном направлении, охранять вас и исцелять. Я буду проповедовать Евангелие Иисуса Христа, потому что к этому я призван. Я буду нести бремя ответственности за этот город. Иногда оно так сильно давит меня, что я спрашиваю себя, зачем? Но оно никуда не денется, и я не имею права отказаться от него. Пока Господь не даст мне что-то другое, я собираюсь оставаться в Аштоне и продолжать нести свою ношу.