Берег Скардара - Владимир Корн

Тем более что Изнерд не форсировал события, пытаясь приблизиться, что-то выжидая или на что-то надеясь. Видимо, то, что происходило с «Любимчиком», было понятно им не меньше нас.

Наконец, наступила развязка. «Божий Любимчик» приспустил паруса, вероятно посчитав, что устранить течь в корпусе на полном ходу не получится.

Двести метров, разделявших нас, не расстояние, и было хорошо видно, как на палубе суетились люди, вероятно собираясь покинуть корабль.

Этого на «Воителе» ждали, и дир Героссо давно уже приказал приготовить корабельные шлюпки к спуску, ведь нужно спасать людей.

Так, а где моя кираса? Вот она, в нескольких шагах, лежит себе, дожидаясь своего часа. Я только лишь примерил её, приложив к телу. По уставу во время боя на мостике положено быть в ней. Но я-то смог себе позволить обойтись и без кирасы, как человек сугубо штатский, и, в общем-то, случайный.

Случись что с «Морским Воителем», несколько килограмм металла не придадут телу положительной плавучести, решил я когда мы только выходили из гавани.

Теперь же другое дело.

Спасение людей с «Божьего Любимчика» займет какое-то время и корабли Изнерда, безусловно, воспользуются ситуацией, когда и «Божий Любимчик» и «Морской Воитель» останутся практически без хода.

Взглядом я подозвал Проухва. Пусть поможет одеть, кираса — не бронежилет, и его помощь не помешает.

Для того чтобы переправить экипаж поврежденного корабля с борта на борт не требуется ложиться в дрейф, но ход придется уменьшить до малого.

А это даст Изнерду приблизиться до дистанции пушечной стрельбы. Возможно, дело дойдет до картечи, и кираса станет насущной.

Но что это?

Вместо того чтобы приказать убрать паруса, дир Героссо отдал команду выставить всё что можно. Такая возможность была, решив сравняться скоростью хода с «Любимчиком», «Воителю» пришлось приспустить часть своих. Но как же так?

Ведь «Гневу Мениоха» достаточно было спустить флаг, признавая своё поражение и сдаться в плен. А плен, это ещё не гибель. И теперь, после его подвига, мы бросаем тонущий корабль вместе с его экипажем.

«Морской Воитель» уходил, отсалютовав оставшимся на смерть морякам «Божьего Любимчика» залпом из кормовых орудий. Изнерду его не догнать, нет у него кораблей, способных сравниться с «Воителем» скоростью.

Я стоял, облокотившись на планширь, глядя на бегущую за бортом воду.

Пушечная пальба за кормой давно стихла, и на горизонте не было видно ни одного пятнышка паруса. Вероятно, Изнерд отказался от погони, трезво оценив ситуацию.

Красивый цвет воды, ярко сине-зелёный. В этом мире все краски ярче. Сейчас я уже к этому привык, и лишь иногда смотрел на мир прежним взглядом, любуясь его красотой. А настроение было самое поганое. Казалось бы, с чего?

Артуа, это чужая война, совсем чужая. Какое до неё тебе дело? Радуйся, что остался живым, что не получил ни царапины. Что целы все твои люди. Ищи во всем этом лимонад. Вот только делать этого совсем не хотелось.

Подошёл Мелиню, встал рядом, тоже обратив свой взгляд на воду. Помолчали.

Я все понимаю, Мелиню. Ты спас корабль, спас экипаж, и останься ты там, твой подвиг был бы напрасной жертвой. Не было у нас никаких шансов победить, ни малейших. Только понимание всего этого нисколько не прибавляет настроения.

— Я много раз бывал в Империи, Артуа, — начал дир Героссо, и, словно в доказательство, произнес эти слова на общеимперском.

— В столице, Дрондере, я не был, а вот в Гроугенте заходить приходилось часто. Красивый город, а какие там женщины! — и Мелиню снова замолчал.

Ничего удивительного, Гроугент — город портовый, и туда часто заходят корабли со всего света. И женщины потому и красивы, при смешении рас обычно так и бывает. Вот только нет у меня желания говорить с тобой на самую мужскую тему — о бабах. Извини.

Но дир Героссо заговорил совсем о другом:

— Мою родину много лет раздирают распри, ты не можешь не знать об этом.

Я молча кивнул головой, знаю.

— Так вот, четыре года назад к власти пришел Дом Сьенуоссо, во главе с Минуром Сьенуоссо. Возможно, он не самый идеальный человек и не самый лучший правитель. Но. Минур Сьенуоссо сумел крепко взять власть в свои руки, очень крепко. И то, от чего мы страдали, от чего почти потеряли былое могущество, наконец-то стало исчезать. Он сильный человек, Минур Сьенуоссо.

И слабость у него только одна, его единственный сын и наследник — Диамун. Он сейчас на борту «Морского Воителя». Вот только не спрашивай меня, пожалуйста, почему он здесь оказался. И ещё. Часть меня осталось там, с ними — дир Героссо махнул рукой куда-то за корму «Воителя».

Уже уходя, он добавил:

— Дир Брунессо очень плохо, и вряд ли он переживет следующую ночь.

«Морской Воитель» — корабль немалый, и потому кают-компания была на нем отдельным помещением. И готовили неплохо. К вечеру аппетит всё же разгулялся и ужин я оценил по достоинству.

За ужином присутствовал и Диамун Сьенуоссо, предмет нашего недавнего с Мелиню разговора, наследник скардарского престола. Молодой человек лет двадцати пяти, такой же черноволосый и носатый, как и большинство скардарцев, с довольно милыми манерами и располагающей улыбкой. Изредка я ловил на себе его взгляды, но, поскольку дальше взглядов дело не пошло, не стал напрашиваться с общением.

Вот только улыбался он, на мой взгляд, слишком часто. Все-таки, с тех пор, как ради его спасения погибли несколько сот человек, прошло не так уж и много времени, чтобы он вот так сидел, шутил, улыбался или ругал плохо приготовленный судовым поваром телячий миньон.

Я встал, поблагодарил за ужин, извинился, что вынужден уйти, и направился к выходу.

Обычно после ужина свободные от вахт офицеры остаются в кают-компании, чтобы провести вечер. Кто-то музицирует, для чего имеется местная разновидность клавесина и аналог гитары моего мира. Кто-то предпочитает игру в карты или просто поговорить о былом. Словом, занятия находят себе все. Может быть, сегодняшний вечер — не самое подходящее для развлечений время, но сидеть в каюте ещё тоскливее.

Я бы и сам с удовольствием остался, но не сейчас. Тем более, после ужина в каюте мы встретимся с фер Груенуа, он тоже вскоре должен закончить трапезничать.

Из своих странствий и приключений Фред привёз новую игру, в Империи ещё не ведомую. Мы уже успели сразиться с ним несколько раз, и ни разу удача в мою сторону даже не поглядывала.

Сама игра называлась тримсбок. Представляла она собой круглое, разграниченное линиями поле, с плоскими фишками как в го, и фигурами, имевшими отдаленное сходство с шахматными. Кроме того, присутствовали кости, и ещё можно было убрать с поля чужую фигуру, если она попала в одну из десятка полтора определённых комбинаций. Очень сложная игра, и, кроме того, я никак не мог понять самой её логики. Победить Фреда я даже не надеялся, но как способ избавиться на время от не самых радужных мыслей, она вполне меня устраивала.

Когда я уже подошёл к двери, Диамун вполголоса сказал несколько слов на незнакомом мне языке. Вернее, сам язык был мне незнаком, но это расхожее выражение знал. Знал благодаря Анри Коллайну.

Здесь тоже существовал подобный латинскому мертвый язык — тилоский, и множество афоризмов из него пользовались популярностью.

Анри Коллайн всегда поражал меня многими своими способностями: талантом к языкам, умением добывать информацию, классифицировать её, делая точные выводы и ещё многими другими вещами. Единственной его слабостью была любовь к прекрасному, тому, что ходит согласно местным традициям в юбках с подолами до самой земли и имеет так много приятных мужскому взгляду округлостей.

Так вот, то, что произнес Диамун, можно было перевести как «принц из конюшни» или «принц конюшни». И об истинном значении выражения нетрудно было догадаться.

Я оглянулся на Диамуна и его взгляд показался мне насмешливым. Где же был он, и его насмешливый взгляд ещё так недавно, почему не смотрел он им при прорыве на корабли Изнерда? Как бы это хорошо действовало на матросов, которые бы глядели на него и думали: «вот он, будущий наш правитель, вместе с нами. И ведь не боится ничего, ещё и улыбается. А ведь мог бы уйти, спрятаться внизу». Что, было страшно подняться на мостик? А кому там не было страшно, ты мне покажи хоть одного человека, которому не бывает страшно никогда.

Я ведь увидел тебя только за ужином, в кают-компании. Ладно, это твоё личное дело, но что касается остального…

Непонятно, на что ты надеялся? На то, что я не услышу, или наоборот, услышу, или, услышав, не пойму?

«Почему это так? — думал я, направляясь к нему. — Почему люди, которых судьба вознесёт хоть немного, начинают относиться к тем, кто остался, по их мнению, внизу, таким образом? Ведь ничего же не меняется, кроме достатка или кусочка власти, а разве это имеет много значения? Ведь сегодня ты можешь быть олигархом, а завтра тебя будут гноить в тюрьме без всякой надежды на освобождение. Если человек добился всего сам, в этом случае он имеет право гордиться собой, хотя бы внутренне. Но в нашем случае ты всего лишь на всего сын своего отца,».