Английская портниха - Мэри Чэмберлен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сестра Бригитта, сестра Агата, — перечисляла Ада, — сестра…
— Сестра Бригитта, ага, — не дослушал ее сержант. — Она у вас за главную, да? Говорит одна за всех. А знаете, сестра Бригитта заявила, что они остаются там, где они сейчас. Не могут бросить стариков. Война ли, мир ли, им без разницы. Они служат Господу, в этом их призвание. — Сержант поднял ладони вверх и закатил глаза. — Так почему бы не вернуть вас к товаркам? Ваши данные мы запишем попозже.
— Когда я смогу поехать домой? — спросила Ада. — Я должна найти моего ребенка. Его взяла фрау Вайс.
— Конечно, конечно. — Сержант обернулся к одному из солдат: — Отвезешь ее на джипе. — Он ткнул пальцем в швейную машинку: — И прихвати это, если уж ей так хочется. Я велю Бателли сопровождать ее.
Солдат, тот, что сопровождал Аду в комнату, усадил ее в джип, враждебная ухмылка не сходила с его лица. Сверху и над бортами джипа был натянут брезент. Аде определили место на заднем сиденье, спиной к откидной стенке кузова. Солдат со стуком поставил у ее ног швейную машинку, выдал одеяло и зашагал в дом. Повернув голову, Ада смотрела на дорогу. Дымовая завеса, поднимаясь в небо, сгущалась до черной тучи. К запаху гари и резины примешивалась едкая вонь взрывчатки.
Другой солдат забрался в джип и сел рядом с Адой. Молодой, с густыми черными волосами и темно-карими глазами, он казался дружелюбнее прочих.
— Сестра, — улыбнулся он, — меня зовут Франческо, но все кличут меня Фрэнк. Я тоже католик. Мне приказано позаботиться о вас.
Ада не смотрела на него, она не отрывала взгляда от брезентовой боковины. Брезент выцвел на солнце, провис под дождем, глазки для веревок заржавели, сами веревки побурели. Я не монахиня. Вот что ей надо было сказать. Не сестра Клара. Не католичка. Больше нет. Я — ничто. Она опустила глаза на свои руки с проступившими венами, на костяшки пальцев, острые, как сколы на камне. Огрубевшая кожа, ногти, изгрызенные до мяса. Все, что от нее осталось. Кости и жилы. Полый каркас.
Водитель завел джип, и они покатили по разбитой дороге, обгоняя армейские грузовики с зеленым камуфляжем, заляпанным грязью. Слева большое здание, рухнувшее от попадания бомбы, дым и пыль витали над обломками, дальше искореженные останки поезда и железнодорожное полотно, выгнувшееся, как платяные плечики.
— Да уж, — прокомментировал Фрэнк, — мы попали в самую точку. В крупный оружейный склад. Полыхало, как на Кони-Айленде Четвертого июля.
Когда это случилось? Прошлой ночью? Или в прошлом месяце? Бум, бум. Ада поежилась. Огненные всполохи на небе. Взрывы. Выбитые оконные стекла, каменный пол в осколках, болезненные судороги дома, попавшего в переделку. Оружейный склад. Крупный. Теперь понятно.
Фрэнк достал пачку сигарет («Оулд Гоулд», — прочла Ада) и закурил. Последний раз Ада курила кислый французский «Голуаз» в Париже со Станисласом много лет назад.
— Можно мне одну? — попросила она.
— Не думал, что сестры курят, — смутился Фрэнк. — Вы точно хотите сигарету? — Ада кивнула; приподняв брови, он передал ей пачку: — Сдается, вам это сейчас не повредит. — И подмигнул: — Я не скажу матушке-настоятельнице. Он поднес зажигалку к ее сигарете. Ада глубоко затянулась. Табак был плохим и лип к языку. Горячий, словно шероховатый дым наполнил ее легкие. Ада закашлялась, наблюдая, как дым струится из ее носа.
— А вы не вдыхайте, — посоветовал Фрэнк. — Набрали в рот и сразу выпустили. Похоже, раньше вы никогда не курили.
Сигарета только добавила физической слабости, зато прочистила мозги, пробудила память. Мужчина, ухаживающий за ней, зажигающий ее сигарету. Это она — Ада, жизнь возвращается к ней.
Они миновали еще одно фабричное здание. Ворота были открыты. Arbeit macht frei. Ну конечно, она проезжала здесь по пути в тот дом и помнила надпись. Труд освобождает. За оградой сновали люди в полосатых куртках и штанах, как у мужчин, что прислуживали в доме. Ада разглядела солдат, что-то записывающих на планшетах.
— Что там было? — спросила она. — Что они производили?
Фрэнк помрачнел и отвернулся:
— Трупы. — Затушив сигарету пальцами, он выбросил окурок в щель между полотнищами брезента. — Там был концентрационный лагерь.
Лагерь. Значит, это и есть лагерь.
Шофер прибавил газа. Деревня Дахау оказалась больше, чем помнилось Аде. Опять железнодорожная станция: павильон без крыши и воронка на платформе. Окна и двери в ближайших домах вылетели. От церкви и водонапорной башни джип свернул на кривые, мощенные брусчаткой улицы с высокими домами по обе стороны. Им попадались автомобили с солдатами. Американскими солдатами, догадалась Ада по цвету формы. Еле волоча ноги, человек в полосатой куртке переходил дорогу. Ада оглянулась в надежде хорошенько его рассмотреть. Не встречала ли она его раньше? Может, он один из ее мужчин? Ей удалось увидеть его лицо, лишенное всякого выражения, как у призрака. Джип затормозил. Вереница детей пересекала проезжую часть. Все они были одеты в одинаковые потертые серые пальтишки, облупленные башмаки и гольфы, спускавшиеся гармошкой по тощим лодыжкам.
Ада выбросила сигарету, пролезла к задней стенке кузова и спрыгнула на землю.
— Эй! — крикнул Фрэнк.
Подобрав полы рясы, Ада догнала детей, схватила последнего за руку, развернула к себе:
— Томас.
Маленький мальчик заплакал. К ним подбежала воспитательница.
— Уйдите, — женщину перекосило от страха, — отпустите его.
— Томас, — повторила Ада. — Я ищу Томаса. Или Йоахима. Да, Йоахима. Так его зовут. Он с вами?
Дети уставились на нее. Бледные лица, впалые щеки, обветренные губы. На вид им было лет по восемь-девять. Томас намного младше.
— Нет, не с вами, — сказала Ада. — Но где он?
Фрэнк взял ее под локоть:
— Идемте. И больше так никогда не делайте.
Он подвел ее к джипу, открыл кузов, помог ей забраться внутрь. Томас еще очень мал. Совсем малыш. Дитя войны. Кроме черных туч и грома войны, он ничего еще не видел и не знал.
— Мне показалось, я узнала его. — Ада прикрыла глаза. Джип тронулся с места. — Куда вы везете меня?
— В Мюнхен.
Внутри автомобиля сквозило, и Ада закуталась в одеяло.
На дороге было полно выбоин, их приходилось объезжать, замедляя ход. Дважды их останавливали на блокпостах: о’кей, парень, все нормально. Им повстречалась семья — старуха и женщина помоложе с мальчиком. Молодая женщина толкала тележку, доверху нагруженную чемоданами, на этой пирамиде, с трудом удерживая равновесие, сидел старик. По полям и огородам гулял ветер. На коричневой голой земле лежали островки снега. Деревни опустели, и дома выглядели заброшенными, нежилыми. Джип въехал в березовый лес, мшистые черно-белые стволы повсюду, куда ни кинешь взгляд.
— Я свободна? — спросила Ада.
— Ну да, — пожал плечами Фрэнк.
— И все закончилось?
— Ну да.
Свободна.
— А фрау Вайтер? — вдруг заволновалась Ада. — И Анни?
— Не знаю, о ком вы говорите.
Но как же штопка? Ведь ей нужно починить вещи. Ада порылась в сумке сестры Жанны, вытащила замызганную рясу — пусто.
— Я забыла штопку. — Она в чемодане, на гардеробе, вместе с образцами парижских тканей. Станислас должен повернуть назад. — Едем обратно.
— Не стоит, — ответил Фрэнк.
— Прошу вас.
— Далась вам эта штопка. Война, считай, закончилась. — Он коротко рассмеялся: — Ха-ха. Смешная вы, сестра.
Ада тряхнула головой. Это не Станислас. Какой-то другой мужчина.
— Где я? — пробормотала она. — Что происходит?
Джип сбавил ход, и они оказались на широкой улице — особняки и сады вокруг каждого. Въехали в город. За садами виднелись другие здания, церковный шпиль, покатые крыши.
— Почти прибыли, — сообщил Фрэнк.
Свернули на боковую улицу. С правой стороны истерзанные дома, будто у них оторвали ногу или руку, обнажив сустав. Обои свисали ошметками кожи, наполовину вывалившийся матрас — обмякший мускул, выдранный из сухожилия, стол с отбитыми краями, словно их обрубили топором. Опять поворот. Остов церкви. Бронзовый лев, упавший с цоколя, лежал на боку, скребя лапами воздух. Пыль и дым, куда ни бросишь взгляд. По развалинам бродили люди, молчаливые, потерянные. Руины тлели — нагромождения щебня высотой с отвалы шлака. Половина железнодорожного моста, рельсы извивались как на американских горках. Джип пересек площадь. Лишенные окон и дверей здания пялились пустыми глазницами, зияли голодными ртами. Мусор, осколки. В дальнем углу площади три танка, около них солдаты. Ада застыла.
— Все о’кей, сестра, — успокоил ее Фрэнк, — это наши.
По той короткой и такой давней поездке в грузовике город запомнился ей совсем другим. Надо полагать, они достигли центра Мюнхена.