Команда Альфа - Миклош Сабо

«Этого быть не может!» — протестовал мой здравый рассудок. А меж тем бицепсы явно распирали кожу предплечий.

Сколько времени пришлось для этого напрягать волю, десять минут или целый час, не могу сказать, но факт остается фактом, после упражнения нами овладела такая усталость, какую мы никогда раньше не испытывали.

Медленно, но упорно продвигались мы ко все более сложным заданиям, которые требовали все большего напряжения воли, ума.

Для развития наших физических данных нас заставляли проделывать целый ряд упражнений для пальцев и кистей рук. Это не было новинкой — ведь приемы дзюудо весьма популярны в спорте. Но то, чему нас теперь обучали, сочетало в себе приемы дзюудо и систему йогов. Трудно предположить, чтобы кто-нибудь взялся полностью усвоить весь этот комплекс. На наше счастье, такого героизма от нас и не требовали: ведь для этого понадобились бы годы.

Когда мы достаточно уже закалили мышцы рук постукиванием по доске ребром ладони, японец расставил нас у отдельных столиков.

— Положите свои фуражки под верхнюю доску стола! Так. Благодарю! Вы теперь видите свои фуражки? Нет. Но вы знаете, где они находятся?

— Знаем!

— Вы не видите ваших фуражек. Поняли? Но вы должны их раздобыть! Вы желаете их раздобыть! Вы должны пожелать! Достаньте же фуражки, ведь у вас есть руки! Ребро вашей ладони крепко, как самая крепкая сталь! Желайте! Желайте!

Быть может, при иных обстоятельствах это и не получилось бы, но сейчас… дюймовая доска сломалась от одного лишь удара ребром ладони. Таким образом, мы достали свои фуражки, ибо поняли, что иным путем их не вернуть. Мы сконцентрировали в ребре ладони всю свою энергию, физическую и духовную, только так можно было объяснить наш успех!

Подобными упражнениями нас подготавливали к самому главному.

Этому предмету придавалось особое значение. Это мы поняли, когда к нам лично явился генерал, начальник нашего лагеря.

— Слыхал, что вы преуспеваете. Это похвально. Изучив рукопашный бой, вы будете владеть неоценимым сокровищем. Думаю, излишне подчеркивать, что технику убийства голыми руками вы проходите в интересах самозащиты. Мы дорожим вашей жизнью и сохранностью. Мы делаем все возможное для того, чтобы вы располагали достаточной подготовкой для вступления в борьбу с врагом. В беде, думаю, вам пригодятся такие руки, которые и безоружные не уступят вооруженным.

Это была по-военному краткая речь.

Однако во мне эти несколько слов подняли целую бурю.

Учат убивать! Тебя учат убивать наотмашь рукой! Во что же ты превратишься?

Я вступил в ожесточенный спор с самим собой. И никак не мог прийти к какому-нибудь определенному выводу. Наконец, спор этот решило одно воспоминание детских лет.

Пока я рассуждал про себя, что могу и чего не могу, перед моими глазами всплыла давнишняя шопронская картина.

В те дни я с зарей разносил молоко заказчикам. Мой город, Шопрон, в предутреннее время казался мне необыкновенным, он неизменно меня чем-нибудь поражал, как человека, сидящего в ванной, поразило бы появление незнакомого пришельца. На мостовых и тротуарах валялся мусор, а кое-где у подъездов скопились его целые кучи. Но в некоторых местах было уже убрано, и я забавлялся тем, что загадывал, каких улиц будет Сегодня больше: грязных или чистых. Тротуары перед домами словно надели платья в крапинку, только крапинки были прозрачные. Дворники широкими взмахами метел наводили лоск на улицах. Некоторые из них, завидев меня, здоровались: «Привет, малыш!» Но встречались и такие блюстители уличной чистоты, которым доставляли удовольствие мои слезы. Один такой жил на проспекте короля Матяша. Он особенно часто обижал меня. Это был худощавый мужчина лет сорока, с бледным лицом, с ввалившимися скулами. Думаю, что он был желудочнобольным, раз ему доставляли такое удовольствие огорчения других. Он буквально изощрялся в своих подлостях. То оцарапает мне ногу метлой, то, ехидно ухмыляясь, подымет перед моим носом облака пыли. Однажды он превзошел себя: щедро полил из лейки хлеб, который я нес в корзине заказчикам. Я растерянно смотрел на испоганенный товар. Передо мной возникло лицо булочника, которому мне предстояло признаться в случившемся. Я бросился на желудочно-больного. А он так огрел меня метлой, что у меня еще долго был синяк на боку. В тот день я усвоил следующее: всегда будет прав тот, у кого в руке палка. И я сделал вывод: человек никогда не должен быть безоружным.

Как бы там ни было, но воспоминание о шопронском садисте-дворнике помогло мне заглушить на этот раз голос совести.

«В конце-то концов, какое твое дело? Тебе-то самому! не придется ведь пускать в ход свое искусство! В худшем случае, будешь обучать ему кого-нибудь в Форт-Брагге или в другом месте! Ты овладеешь специальностью. Тебе хорошо заплатят за науку — и дело с концом. Тебя-то ведь не заставят ни убивать, ни совершать! диверсии. А какое тебе дело до остального!»

Это были ложные доводы, но на время они вернули мне покой. С этого дня я старался относиться ко всему, как к определенному виду спорта.

Нашего японца звали Симидзу. Мистером Симидзу. Я заметил, какая спокойная и учтивая улыбка появляется на его губах всякий раз, когда к нему обращаются. Мне доставляло удовольствие наблюдать за ним. Это служило мне до некоторой степени развлечением, к тому же было разрядкой при весьма одностороннем умственном напряжении. При всяком удобном случае я обращался к нему с вопросом, при этом умышленно выделял слово «мистер». Игра была доведена мною до того, что в конце концов фамилию его я произносил только частично и едва слышно, дабы подчеркнуть первое слово обращения.

Я добился удивительных результатов. Видимо, человечек этот, прежде чем ему удалось наняться в армию США, перенес невероятные унижения. Из-за желтой кожи? Или как военнопленный? Не могу сказать. Несомненно было одно: сознание своего равенства с американцами осчастливило его. То, что для нас ровным счетом ничего не значило, для этого желтого человечка олицетворяло исполнение самого заветного желания.

Я отметил, что со мной он был любезнее, чем с моими однокурсниками. Быть может, вы меня за это осудите, все равно скажу прямо: я систематически льстил его самолюбию, таким образом отличные отметки были заблаговременно мне обеспечены.

Для теоретических и практических занятий в нашем распоряжении имелись мастерски исполненные муляжи.

— Итак, после того как вы ознакомились со строением человеческого тела, можете ли вы обозначить на нем наиболее уязвимое место? — спросил нас преподаватель.

— Сердце! — ответил один из нас.